Надеюсь, в твоих снах найдётся место для меня

Джерарду не нравилась эта татуировка. «Hopeless». В смысле, блин, «hopeless»? Во Фрэнке столько надежды, что ее на целый город хватит и ещё немного останется, а он щеголяет со своей этой «безнадежностью» и вводит людей в заблуждение. Конечно, он говорил, что зачеркнет «less», когда встретит родственную душу, но Джерард всё равно думал, что это не то. Идея неплоха, но Фрэнку она не подходит. Он больше, чем просто надежда с перечеркнутым ее отрицанием. Он глубже этого. Уэй перевернулся на бок, положив руки под голову и пялясь на парня. Это была их вторая нормальная ночевка — та, в Хэллоуин, не в счет. Их пробуждение тем первым утром вышло в крайней степени непоэтичным: Джерард замерз и, всё ещё находясь в состоянии сна, пытался завернуться в покрывало, как гусеница. На покрывале лежал Фрэнк, поэтому гусеница не получалась, Джерард проснулся сердитый и замерзший, а следом за ним проснулся Фрэнк, потому что, ко всему прочему, под окном заорала чья-то сигнализация. Все закончилось тем, что они лежали и пялились друг на друга с немым вопросом в глазах: «Что вчера было?» — Привет? — несмело сказал тогда Фрэнк хриплым ото сна голосом, видимо, решив, что молчаливых гляделок им достаточно. Джерард вздохнул. — Дай мне сделать гусеницу, — сказал он. Фрэнк непонимающе захлопал глазами. — Чего? Джерард вперился в него взглядом. — Мне холодно. — Оу, — когда до Фрэнка дошло, он тут же вскочил и нерешительно топтался на месте, пока Джерард заматывался в покрывало. Когда он наконец закончил это делать, то взглянул на Фрэнка из своего кокона и спросил: — Ну и чего ты стоишь? Парень закусил губу. Наверное, он просто не знал, куда себя девать. Джерард, на самом деле, его понимал: если бы он проснулся нос к носу с Фрэнком у него дома, учитывая, что они и недели ещё не провстречались, он бы чувствовал себя не менее неуютно. Может быть, он бы сбежал. Он снова вздохнул. — Ложись, — это было произнесено мягко, как бы извиняясь. Фрэнк шумно втянул воздух и сделал шаг обратно к кровати. Джерард поерзал. Через полминуты они снова лежали друг напротив друга, Фрэнк смотрел на Джерарда, а Джерард закрыл глаза и глубоко дышал. Ну, пытался. Онивчерацеловались. Они вчера очень много целовались, и ему это понравилось. А теперь они просыпаются в одной постели, и Джерард делает гусеницу. Если бы он мог, он бы спрятался в свой кокон с головой, подальше от взгляда Фрэнка, от которого очень неловко, на самом-то деле. — Джи? — его голос чуть заметно дрожал. Уэй распахнул глаза и испуганно взглянул на парня, спрятав нос за покрывалом. Айеро смотрел на него искрящимися глазами и выглядел донельзя смущенным. — Я же могу тебя так называть, да? Пауза. Нерешительный кивок. Фрэнк помедлил. Опустил взгляд на несколько секунд, а потом, облизнув губы, снова посмотрел на Джерарда и спросил: — Что ты чувствуешь? Ох, он этим своим вопросом докопается до тайн мирового заговора когда-нибудь. Джерард слегка закусил внутреннюю сторону губы. «Мне холодно, мы с тобой охренительно много целовались, ты мой парень, что, кстати, до сих пор немного вводит в ступор, ты просыпаешься со мной рядом и спрашиваешь, что я чувствую?». — Неловкость, — вместо всего этого сказал он, а потом нервно усмехнулся. — И… Странно тебя здесь видеть. Фрэнк вскинул голову. — По-хорошему странно? Джерард почувствовал, как к щекам приливает кровь. — По-хорошему. Они замолчали. Ладно, первое совместное пробуждение — это всегда неловко, Джерард помнил это чувство на примере их истории с Линдси. Только вот с Линдси они в конце концов просто расхохотались, а с Фрэнком всё… трепетнее. Тишина висела между ними какое-то время. Потом до Джерарда дошло. — Тебе не холодно? — неуверенно спросил он. Фрэнк несколько секунд молчал, а потом ответил лаконичное: — Прохладно, — и обнял себя руками. Уголки его губ чуть приподнялись. Он прятал взгляд. Нахал. Джерард закусил губу, проклиная себя. — Прости, — он вздохнул, неловко заерзав. — Иди сюда. Он чуть размотал свой кокон, приподнимая покрывало и молчаливо приглашая Фрэнка к себе. Тот шатко вздохнул, заворочался и придвинулся в конце концов почти вплотную к Джерарду. Тот накрыл его покрывалом. Они едва ли не столкнулись носами, когда одновременно взглянули друг на друга, и оба чуть улыбнулись. — Привет, — пробормотал Джерард, смотря Фрэнку куда-то в шею. — Привет, — счастливо ответит Фрэнк. Тем утром пришло осознание, что это вроде как… надолго? Они теперь вот так будут: просыпаться, пить вместе кофе и жаловаться на головную боль. Ну, Джерард будет жаловаться. — Надо меньше гулять по ночам, — решил в конце концов он, гипнотизируя взглядом напиток. Фрэнк ухмыльнулся. — Из тебя скоро песок посыпется, солнце мое. Джерард наградил Фрэнка сердитым взглядом. Четыре года разницы — это не значит, что Уэю пора покупать трость и записываться на обследования, пока Фрэнк будет бесконтрольно скакать по улицам, как сайгак. — А из тебя радуга, — парировал он, нахально вскидывая бровь и делая глоток кофе. Фрэнк расплылся в улыбке. — Из нас обоих. Их следующая ночевка случилась через две недели, в середине ноября, когда Фрэнк с Рэем утащили Джерарда к себе, смотреть какой-то ужастик и есть попкорн. Рэй пригласил ещё и свою девушку, которая постоянно за него цеплялась, когда на экране происходило что-нибудь ужасное, и время от времени странно поглядывала на них с Фрэнком. Фрэнк очень плавно переползал к Джерарду первые полчаса, чтобы не смущать девушку, и тому это казалось милым: то, как Айеро касался его сначала бедром, потом плечом, потом незаметно взял за руку, а после внушительного перерыва положил голову ему на плечо и обвил руками талию. Джерард чуть развернулся к парню, вдыхая аромат его волос. Фрэнк размеренно дышал и согревал своим теплом. Во всех смыслах. Джерард и Криста — родственная душа Рэя — в итоге остались у парней с ночевкой. После фильма они сидели все вместе на кухне и пили чай, потому что, как окончательно и бесповоротно понял Джерард, быть в гостях у Рэя и не превратиться в конце концов в подобие чайника, было невозможно. Он в какой-то степени даже сочувствовал Фрэнку: лично он не смог бы пить столько чая ежедневно. Он никогда, надо сказать, сильно чай не любил. Этот напиток требовал особого состояния, чувства общности, требовал особой компании и историй, которые лились бы, как река, одна перетекая в другую. Джерард не помнил, чтобы в последние годы у него такое было. Может, ещё дома, в детстве, вместе с Майки, но потом привычным другом стал кофе. Чай вернулся с появлением Фрэнка. Чай и чувства. И ещё улыбки. Много-много улыбок и тепла. В конце концов, когда чай был выпит, а Рэй успокоился и ушёл вместе с Кристой к себе, Джерард с Фрэнком опять остались в темной комнате вместе. На этот раз всё было как положено — на покрывале спать не пришлось. Правда, они опять полночи болтали, пытаясь напугать друг друга и рассказывая странные и порой жутковатые истории, случившиеся с ними или вычитанные где-то в книгах и увиденные в фильмах. Всё у них было как-то не вовремя: по идее, это в хэллоуинскую ночь они должны были рассказывать страшилки, а в этот раз бесконтрольно целоваться, но всё вышло наоборот. Впрочем, не то чтобы это мешало наслаждаться ночным временем. При этом Джерард лежал, приютившись сбоку от Фрэнка и положив ладонь ему на плечо, поэтому любые страшные истории становились не такими уж и страшными. Единственное по-настоящему страшное в этой их ночи заключалось в том, что у Джерарда были просто ледяные ноги, и даже под одеялом он не мог их согреть, поэтому время от времени пугал этим Фрэнка. Фрэнк сердился и требовал от Уэя похода в душ в целях согревания (ну, ещё он подмигнул и предложил составить компанию, на что Джерард отвесил ему шуточный подзатыльник и беззлобно предложил отвалить). Они встречались на тот момент две недели, и он не знал, можно ли им уже шутить на эту тему. Фрэнк наигранно-печально вздохнул. Джерард закатил глаза и спрятал улыбку. Когда истории у обоих иссякли, Джерард, опять не желая засыпать и прощаться с этим днем, решил хоть как-то продолжить тему страшилок и принялся рассказывать Фрэнку про то, как старательно Авокадо пугал его те две ночи, что жил в его квартире. — Он свалил всё, что можно свалить, — заявил Уэй. — Упрямо ходил и всё рушил. Ночью! — он вздохнул. — Собаки — это жуткая головная боль. Фрэнк ничего не ответил. Джерард тоже помолчал, а потом, не глядя на парня, скомкано пробормотал: — Интересно, как он там. Он услышал, как Фрэнк перевернулся на бок и навис над ним, опираясь на локоть. Джерард коротко взглянул на него. — Что? Фрэнк вовсю улыбался. — Мы можем сходить, проведать его. Джерард фыркнул. — Я знаю, чем это закончится. Фрэнк снисходительно усмехнулся, а потом упал на спину, раскидывая руки и глядя в потолок. — Да ладно, ты привязался к нему. Джерард ничего не ответил. Он подумал о том, что вся эта история с Авокадо очень похожа на их историю с Фрэнком. Его он тоже сначала отталкивал изо всех сил, а теперь вот… засыпает в его постели. И хорошо, что так. Хорошо, что он его не потерял. Потом они уже практически не разговаривали. Лишь перебросились парой фраз, и Фрэнк старательно укутал сдавшегося Уэя в одеяло, а также пообещал прогнать, если ночью тот испугает его своими ледышками. Джерарда это возмутило до глубины души. — Ты не можешь меня прогнать, я твоя родственная душа! — воскликнул он, и Фрэнк кивнул, устраиваясь поудобнее. — Родственная душа, — подтвердил он. — Спи. А потом снова понеслись будни. Нельзя сказать, что они уж очень изменились, и жизнь Джерарда с тех пор, как Фрэнк стал его парнем, обернулась радужной и веселой стороной. Вставать по-прежнему нужно было рано, делать это по-прежнему не хотелось, работы по-прежнему было много, и спать тянуло по-прежнему сильно. Но, пусть и небольшое, отличие всё же было. Просыпаться по утрам и знать, что днем или вечером тебя так или иначе ждет хоть немного хорошего, было гораздо приятнее, чем пропускать мимо себя одни и те же серые будни, бесцельно сгорающие, как спички. «Хоть немного хорошего» заключалось в случайных или намеренных встречах на переменах, в неизменной улыбке Фрэнка, которая делала всё немного лучше, в коротких прикосновениях, в совместном выкуривании сигареты на улице и в быстрых прощальных поцелуях перед самым звонком. Джерард стал опаздывать на пары из-за этого и получать сердитые взгляды от преподавателей. Одним словом, Фрэнк на него плохо влиял. Жить становилось легче с вечера четверга. Потому что а) четверг — это маленькая пятница и б) встречи с Линдси, которые Джерард не мог променять ни на что другое, потому что парень парнем, но он дико скучает по своей лучшей подруге. — Ты теперь больше улыбаешься, — заметила как-то девушка, бесцельно крутя на столе подставку для зубочисток, пока они сидели на своём традиционном месте в ожидании кофе. — Он тебе нравится? Джерарду было бы гораздо проще жить, если бы ему не задавали такие вопросы, спасибо большое. Но ради бога, нельзя было бесконечно отрицать очевидное. Фрэнк каждый раз мучил его этим своим «Что ты чувствуешь?», так что Джерарду со временем стало легче говорить о чувствах. — Он мне нравится, — храбро ответил Уэй, собравшись с силами и смотря прямо в глаза девушки, а потом с улыбкой пожал плечами. — Это странно. Линдси бросила на него короткий взгляд и тоже улыбнулась. — Почему? — Ну, — Джерард усмехнулся. — Мы с тобой всю жизнь думали, что будем одни, а теперь вот я с ним, а ты… Знаешь, возможно, быть с родственной душой не так уж и плохо, — он нерешительно пожевал губу. — Очень неплохо, на самом деле, — снова пауза. — Может, ты… Девушка вздохнула, и Джерард осёкся на полуслове. Он прекрасно знал, что ей даже думать тяжело о своём соулмейте. Он проходил через это. Она сделала ещё один глубокий вдох. — Я сбежала к тебе от своего одиночества, Джи. Но я подумала, что, наверное, мне всё же нужно прожить его. Рано или поздно мы все должны побыть одинокими. Они встретились взглядами, и девушка улыбнулась. — Ты всю жизнь был одиноким, Джи. Так что сейчас просто будь с ним, ладно? Будь с ним счастлив. Ты заслуживаешь. Эта фраза заела у него в сознании и крутилась там снова и снова. Он заслуживает. Он заслуживает быть счастливым. Он заслуживает быть счастливым. Он заслуживает быть счастливым. Они встретились с Фрэнком на следующий день, в пятницу, и Джерард тут же повис у него на шее, потому что объятия с Фрэнком делали его счастливым, а он заслуживает быть счастливым. У Фрэнка вырвалось удивленное «Оу, Джерард…», они так и стояли на улице и обнимались, плевать на всё остальное. Он заслуживает. И Фрэнк тоже (тем более!) заслуживает быть счастливым, поэтому теперь, в субботу утром, он снова спал в постели Джерарда, раскинув руки и ноги, и чувствовал себя, судя по всему, просто прекрасно. Уэй лежал на краю, глядя на парня, и удивлялся его раскрепощенности. Когда он сам проснулся у Фрэнка дома в прошлый раз, то понял, что всю ночь проспал, скрючившись в позе эмбриона и, судя по ноющему телу, даже не переворачиваясь. А Фрэнк лежал рядом и смотрел на него. Просто смотрел, расслабленно, точно Уэй был его любимым морем, спокойным и тихим в первые утренние часы. Так что теперь его очередь смотреть. Смотреть и удивляться тому, как легко этот парень чувствует себя даже во сне, даже в чужой постели. Такой открытый целому миру. И о какой безнадежности может идти речь, когда сам он — воплощение этой надежды и света? Встречаться с ним оказалось… потрясающе, на самом деле. Фрэнк был этаким лучиком света. Это удивляло. Это вдохновляло. Он был… добрым. Добрым в самом чистом смысле этого слова. Добрым, как годовалый ребенок, который любит всё на свете и смотрит на мир восхищенно, и глаза его сверкают, а губы — всегда улыбаются. Джерард никак не мог поверить в то, что такие люди существуют, что Фрэнк существует. Но всё же он был. И он был с Джерардом. Иногда это вводило в недолгий ступор. Вот этот луч света встречается с таким серым и унылым человеком, как Джерард? Да что он в нем нашел, в конце концов? Почему был так счастлив, просто находясь рядом? Это была одна из тех загадок о чувствах и родственных душах, которые Джерард, наверное, никогда не разгадает. Фрэнк заворочался и перевернулся на бок, протягивая одну руку вперед, к Джерарду, будто чувствуя, что он рядом. Уэй знал, что всё ещё снится Фрэнку. Айеро сам в этом признался как-то, пусть это и вылетело у него случайно. Он любил делиться снами, это стало понятно очень быстро. И то, что сны его — удивительные, как и он сам, — тоже. По ночам он видел не только, Джерарда, конечно. Ему снились концерты, старинные дома, погони, полеты, фотографии, колледж, люди, друзья, всякий бред и чего только ещё не было в его сновидениях. Он погружался во всё новые и новые истории каждую ночь, а по утрам неизменно делился ими с Джерардом. И тот, ни разу в жизни не видевший снов, получил возможность хотя бы слегка прикоснуться к этой прозрачной завесе тайны. Фрэнк рассказывал с упоением, создавал из ночных историй что-то абсолютно хаотичное, иногда лишенное всякого смысла, но всё же такое притягательное, такое чудесное, что это проникало в душу и трепетало там весь день, как крошечные колибри. Джерард это чувствовал. Ещё за эти три с хвостиком недели, как они были в отношениях, он научился различать улыбки и взгляды Фрэнка в зависимости от того, снился он ему или нет. Айеро словно бы летел после тех ночей, когда Джерард присутствовал в его снах. Улыбка его становилась не просто радостной — мечтательной. Словно бы эти ночные фильмы в его голове раз за разом пробуждали его чувства к Уэю, и он, не в силах и абсолютно не желая сдерживаться, сбрасывал их на Джерарда. И Джерард столько любви к себе чувствовал, что начинал опасаться, что скоро лопнет. Поэтому других вариантов, кроме как отдавать эти чувства Фрэнку, у него просто-напросто не было. Пусть это и выходило сначала неловко, нелепо и как-то по-дурацки. Но Джерард, по крайней мере, старался. Он полагал, что Фрэнка влюбленность настигла внезапно: пришла однажды ночью, как песчаная буря или шторм, сбила с ног, накрыла с головой и утянула в пучину. Уэй же стал идти к ней сам. Это было страшно, это было до безумия страшно. Потому что крепостные стены больше не защищали, и укрыться от бушующей, бурлящей, кипящей и кричащей жизни было негде. Она могла настигнуть его в любой момент, и это пугало, потому что совершенно неизвестно было, каково это: жить постоянно, не пятиминутными налетами, а изо дня в день, из месяца в месяц, жить и не прятаться трусливо за защитными стенами каменной тюрьмы. Но всё же он шел. Шел, потому что смотрел на Фрэнка и порой думал, что жить, быть влюбленным и испытывать чувства — это на самом деле до боли прекрасно. И ещё шел потому, что не был один. Это чувствовалось самым главным. И то, в чём признался однажды Фрэнк, было, по сути, тем же самым. Он тоже больше не был один; спустя несколько месяцев одиноких снов Джерард наконец-то был с ним не только в ночных фантазиях, но и в жизни. — И что было бы, если бы я отказался? — спросил как-то Уэй, когда они гуляли слегка ветреным вечером на закате. — Если бы не согласился быть с тобой и вообще послал. Фрэнк едва заметно нахмурился сначала. Ему не понравился этот вопрос, никому бы он не понравился. И не только потому, что заставлял думать о неудачном варианте поворота событий, а в большей степени потому, что твоя половинка об этом думала. Айеро чуть помолчал, при этом инстинктивно сжав руку Джерарда, а потом всё же ответил явно с неохотой: — Думаю, я бы разочаровался в жизни. После этих слов он подвинулся ближе к парню, так что их тела практически соприкасались, и едва ли не виновато опустил голову. Джерарда этот ответ поначалу ввел в состояние, тоже очень близкое к разочарованию. Вот этот теплый и радостный Фрэнк отрекся бы от всей своей любви? Перестал бы быть тем, кто улыбается и обожает жить, просто потому что какой-то безмозглый идиот отказался быть с ним вместе? Но потом… Они стояли посреди дороги, потому что Фрэнк фотографировал свое ненаглядное небо, а Джерард, смотрел на него и думал. Фрэнк всё же обычный человек. Он не Иисус и не Будда, он не вознесся на небеса и не достиг просветления, он не может бесконечно любить всё в одиночку. Ему хочется, чтобы его любили в ответ. Капли этой любви, капли заботы, капли простого внимания — и он наполнится энергией, он снова станет лучиком. Но они нужны ему, эти капли. Очень нужны. Именно после этого осознания Джерард впервые почувствовал, что окончательно и бесповоротно хочет влюбиться в этого человека. Последняя оборонительная башня рухнула, и крепость была повержена. Он хочет быть с Фрэнком. И если по-честному, цель «влюбиться во Фрэнка Айеро» оказалась вдруг самой простой из всех, что когда-либо возникали в жизни Джерарда. Поэтому они стали видеться почти каждый день. Поэтому Джерард стал сам звать его гулять, к себе, смотреть фильмы, даже просто делать домашку — бренчание Фрэнка на гитаре по-прежнему удивительным образом успокаивало, пока сам Джерард пыхтел над своим рисованием. А потом они целовались, или обнимались, или разговаривали, или просто были рядом. Джерард смотрел на Фрэнка и думал о том, что с ним можно делать всё, что угодно. Спать, завтракать, спорить, бродить по городу, поехать наконец на концерт, или пожаловаться на недосып, или сварить ему кофе, или прыгнуть с тарзанки. Этот человек мог разделить любое событие и любую эмоцию. Этот человек был жизнью. Этот человек был парнем Джерарда и… В это их третье утро Уэй лежал рядом с ещё спящим Фрэнком и думал о том, что ему потребуется ещё много времени, чтобы произнести эту фразу. Произнести уверенно и прямо в лицо Фрэнку. Посмотреть ему в глаза и сказать без всякого сомнения: — Ты — моя родственная душа. Но да, он подумал о том, что теперь он совершенно точно на пути к этому. И он не мог сказать точно, когда четкое понимание вдруг пронзило его. Это случилось, когда сознание плыло в волнах безмятежного утра, согретое теплом и убаюканное едва слышным дыханием Фрэнка. Джерард понял, что ему нужно делать. Татуировка Фрэнка была неправильной, и он должен исправить её. Айеро чуть заворочался, когда Джерард, неохотно выкарабкавшись из постели и взяв обычный черный маркер, вернулся к парню и принялся за дело. Чувствуя плавные, слегка щекочущие движения на своей коже, Фрэнк чуть сдвинул брови, балансируя на грани сна и реальности. — М-м? Уэй замер над ним. Будет лучше, если парень пробудет во сне ещё хотя бы пару минут, пока работа не будет закончена. Поэтому он протянул руку и коснулся его волос. — Спи. Фрэнк резко вздохнул, успокаиваясь и бессознательно отталкивая от себя реальность ещё ненадолго. Джерард какое-то время продолжал поглаживать его по голове. Он чувствовал какую-то завораживающую магию в этом жесте, словно впадая в транс и ощущая, как вокруг его обнимает что-то светлое и теплое. Как первые лучи солнца. Он должен делать это чаще. А потом, когда рука начала уже мелко подрагивать от того, что он долго держал её на весу, он наконец вернулся к своему занятию. Снова линии. Он снова творец, и пусть даже его работа этим утром мала как никогда. Но он этим утром Художник. Линии сначала тонкие, острым кончиком. А потом, когда контуры были нанесены, он обвел их тщательнее. Почему-то он был уверен, что они останутся на теле парня навсегда, когда чернила острой иглой будут введены ему под кожу. Фрэнк слишком романтик, чтобы не оставить на себе работу своего соулмейта. Работу, которая это и подтверждает. Уэй закончил её совсем скоро и на секунду замер, рассматривая, запоминая. Потом едва заметно улыбнулся и, закрыв колпачок маркера, снова лег рядом. На левой руке Фрэнка, также у основания большого пальца, красовалась теперь половинка сердца и самое правдивое слово, которым можно было его описать. Романтик. Просто безнадежный романтик. Он глубоко вздохнул во сне и протянул к Джерарду руку. Тот улыбнулся и прижался к нему крепче.