Fever's end

Любовь — только боль, вы узнаете об этом. Чем больше вы знаёте, тем хуже становится.

Чувство, словно чего-то не хватает. Оно изнуряет, мучает и не хочет показываться наружу, притаившись в глубине покалеченного сердца, молча ожидая конца. Но Хангёль продолжает ждать и не оставляет надежды где-то в подсознании, хотя в мыслях лишь потерянный смысл и нежелание знать ничего. Дни и ночи в последние две недели кажутся бесконечными, а грусть вперемешку с тоской и незаживающими ранами приносят ежесекундную боль. Именно эти четырнадцать дней Сынён не появляется в баре, именно поэтому Хангёль ведёт себя словно минутная стрелка циферблата, которая дёргается каждый раз, когда входит какой-нибудь посетитель. Он повторяет у себя в голове, что не хочет, чтобы Сынён приходил, ведь им всё равно не быть вместе. Но почему-то глаза и тело остро реагируют на очередного проходящего клиента. Хангёль не понимает сам себя, потому что до внезапного возвращения Сынёна ему было бесконечно плевать на всё. Эти две недели Ёхан становится частью его жизни в баре, без лишних вопросов находится с открытия до закрытия. Как «свой» делает всё, что считает нужным, будто это место стало новым Хангёлем. Эта забота заколдовала Усока, который просто позволил ему быть везде и в конечном итоге предложил работу здесь. Хангёль не знает, что чувствует по этому поводу, ведь теперь его друг не только у него дома, но ещё и на работе. Очень много Ёхана, но кажется он не слишком прилипчив, так как его новое волнение — хозяин бара. — Ёхан, если я завтра умру, что-нибудь изменится? — совершенно спокойно спрашивает Хангёль, протирая пустые полки, и оборачивается к другу, который расставляет чистые стаканы в ящики под барной стойкой. — Чего? — Ёхан замирает. — Ты умирать собрался? — Мне просто интересно, — Хангёль успокаивающе улыбается. — Только через мой труп. Хангёль хочет посмеяться, но к ним подходит Усок с коробкой алкоголя, и атмосфера сразу же меняется. Флирт, витающий в воздухе, заставляет Хангёля нахмуриться и уйти в раздевалку подальше от этих двоих. Сегодня у них по плану генеральная уборка всех помещений, обновление бара, так что этой ночью они не работают. То, что Хангёль расстроен из-за этого — факт. А вдруг Сынён бы пришёл именно в этот день. А может, он уже уехал обратно в Америку? Усок находится довольно в шатком положении на табуретке, расставляя новые бутылки на верхних полках. Сердце Ёхана подпрыгивает каждый раз, когда ножка отъезжает по полу, но молча подаёт ему снизу новую бутылку. Он соврёт, если скажет, что не пялится на чужую задницу. Казалось бы, только протяни руку и наконец-то узнай, какие на ощупь эти прекрасные на вид ягодицы. Вообще-то, Усок прекрасен с головы до ног, и тело Ёхана прошибает мурашками каждый раз, когда они случайно соприкасаются пальцами. Младшего окутывает несколько эмоций одновременно, и это кажется чем-то новым, приятным, но в какой-то степени пугающим, потому что скользкий пол и дурацкий стул мешают сконцентрироваться на красивом мужчине. Ёхан облегчённо вздыхает, когда все верхние ряды оказываются заполненными. Сказав «спасибо «, старший начинает слезать со стула, невинно улыбаясь. Если бы не стоящий рядом Ёхан, то могло бы приключиться что-то серьёзное. Усок спиной падает прямо на младшего, который моментально обхватывает его талию, и они оба приземляются на пол. Возможно из-за того, что у Ёхана давно никого не было, или потому что лежащий на нем невероятно горяч, или это из-за того, что он пялился только что на чужую задницу, но у него встал. И похоже уже пару минут назад. Но важно лишь то, что оба это понимают. — Это таков твой профессионализм? — Усок старается не делать лишних движений, чувствуя не только чужое возбуждение своей задницей, но и тёплое дыхание на своей шее. — А что такое? Я словил принца, — младший смеётся. Почему-то ему нисколько не неловко. — Твой член, — нисколько не смущаясь говорит Усок. — Босс, а каков ваш профессионализм, если вы всё ещё на мне? — Ёхан облизывается, сдерживаясь, дабы не укусить чужую шею. — Справедливо, — старший поднимается, садясь на бедра младшего, чтобы встать, но в итоге чуть надавливает на возбужденный орган, отчего тот прикусывает губу в попытке не застонать. Ёхан поднимается с помощью протянутой ему руки и манящих игривых глаз. Взглянув друг на друга ещё раз, они продолжают наводить порядок, не ощущая при этом никакого дискомфорта или неловкости. Лишь улыбаются, когда сталкиваются или встречаются взглядами. Ёхан чувствует лёгкость, забыв о своей проблеме ниже пояса. Закончив уборку в раздевалке, Хангёль выходит наружу через служебный вход, чтобы подышать свежим ночным воздухом и проветрить мысли. Он вдыхает полной грудью и в его взор попадает ожидаемая парочка, которая стоит возле главного входа. Сыну делает затяжку, в то время как Сынён отмахивается от сигаретного дыма и смеётся, замечая буравящий его взгляд. Хангёль тут же отворачивается, делая вид, будто не он только что откровенно пялился. Сынён хлопает друга по плечу и подходит к парню, у которого нервы начинают терзать тело. — Что ты делаешь завтра… то есть сегодня днём? — неуверенно спрашивает старший. — Я работаю в ночную смену и заканчиваю утром, так что днём я буду спать, вероятно, — сердце бьётся как бешеное, и Хангёлю хочется сбежать. — Да, сон это важно. Тогда я могу проводить тебя утром? — Сынён с надеждой смотрит на него и дёргает ногой от волнения. Хангёль хочет сказать «нет, никогда», хочет сказать «да, пожалуйста», но просто молчит, смотря на нежную улыбку. Сынён не стоит близко, сохраняя дистанцию между ними, и, не дождавшись ответа, уходит обратно к Сыну. Он показывает большой палец вверх, намекая, что придёт утром. Не веря в происходящее, Хангёль даже не думает, что тот на самом деле придёт утром. Его сердцебиение меняет ритм слишком часто в течение оставшегося времени рабочего дня. Тем не менее, всё заканчивается быстрее, чем обычно, поэтому парень думает, что в пять утра Сынёна ещё не будет. Но он не будет ждать, просто пойдёт домой как обычно и поймёт, что не судьба. Солнце уже выходит из-за горизонта, и яркий свет слепит глаза, не сразу открывая вид на человека, стоящего неподалёку. Сынён все-таки ждёт, и младший хочет спросить «почему так рано пришёл», но просто приветственно кивает. Они идут не спеша. Сынён внимательно следит за парнем, чтобы знать, куда им идти. Хангёль уверен, что они узнали друг друга ещё в тот день в баре, но не решается заговорить об этом и о причине, почему никто не говорит о прошлом. Хангёлю очень больно идти с ним рядом, ему страшно, что он уйдёт, потому что ему одновременно безумно нравится его компания. Впервые за четыре года он смотрит на утреннее небо с кем-то, не один. Раньше ему казалось это глупым, но сейчас даже в определённой степени романтичным. Хангёль мысленно бьёт себя по голове, ведь о какой романтике может идти речь в такой ситуации. — Что ты делаешь в Корее? — Хангёль не смотрит на него, боится повернуть голову, боится чужих глаз, в которых он может утонуть и потерять остатки разума. — Потому что Америка мне никогда не нравилась. Я скучал по Корее и наконец-то смог вернуться, — старший смотрит на Хангёля, видимо объясняя причину своего исчезновения, но тот не понимает. — Понятно, — он поднимается по лестнице, ведущую к нужному этажу. — Так получилось, Хангёль. В тот день родители узнали, что я встречаюсь с парнем, и меня просто насильно отправили туда, — голос Сынёна дрожит, но младший не замечает, продолжая идти вперед. — В Америку? Очень умно, — Хангёль издаёт смешок. Америка уж точно не спасла бы Сынёна от нежелательной для родителей ориентации. — Это правда. Я не придумываю это. — Мне плевать, — Хангёль пытается оттолкнуть всем своим видом и безразличным взглядом. Ему на самом деле всегда хотелось узнать причину, а сейчас он делает вид, что ему все равно. И когда Хангёль наконец получает долгожданную правду в лицо, в нём просыпается жгучая ненависть ко всему миру, к Сынёну и к себе. Он вдруг совсем не знает, что делать. — Я и не жду, что ты простишь меня. Но я четыре года мучился от того, что не мог ничего сказать тебе. Я не знал, как связаться с тобой. И вдруг, приехав в Корею… — Сынён затихает, чувствуя, что у него заканчиваются аргументы для оправдания. — Сынён, похуй. Хангёль проходит в квартиру, и старший проходит следом, не смотря на пытающуюся захлопнуться перед носом дверь. Сынён хватает парня, прижимая его к стене. Он, не сдерживаясь, начинает покрывать его лицо многочисленными поцелуями. Ни один кусочек кожи не остается без внимания жадных губ. Хангёль тает с каждым прикосновением, не в силах оттолкнуть. Он лишь открывает рот, не в состоянии что-то сказать, подобрать слова. Он не издаёт ни звука, только позволяет тяжёлому дыханию вырваться наружу. Сынён открывает сильнее его раны, тут же заставляя их затянуться. И Хангёлю кажется, что он умирает от переизбытка чувств. Сынёну тоже так кажется. Обоим больно, но друг без друга ещё больней. — Остановись. Прошло уже четыре года, — Хангёль хватает ртом воздух, не желая, чтобы это прекращалось. — Я знаю, — отрываясь от чужого лица отвечает Сынён и прикасается губами к щеке. — Я уже не такой, каким был раньше. Ты тоже, — ему хочется ощутить тепло на своих губах, но он не может заставить Сынёна поцеловать его там. — Так давай я узнаю тебя заново? Позволь нам начать всё с чистого листа? Я люблю тебя, — старший наконец целует чужие губы, прижимается отчаянно сильно и отрывается. — Хангёль, я очень сильно люблю тебя, — Сынён снова целует, и Хангёль рассыпается. — Я люблю тебя, — он спускается губами вниз, горячо опаляя дыханием, и младший сходит с ума. Сынён снимает с обоих пальто, не отрываясь от сладкой кожи на шее. Сгорая от собственных ощущений, Хангёль притягивает старшего сильнее, зарываясь пальцами в мягкие волосы. Стон вырывается из него, когда Сынён кусает кожу над ключицей. Давно забытые ощущения близости любимого человека накрывают волной всё тело приятными мурашками. Всё происходит словно во сне, потому что обстановка незаметно наполняется шумным дыханием обоих. Наслаждение, которое они испытывают, находясь рядом, никак не соответствует их спонтанным мыслям в головах. Но они не смеют отрываться друг от друга ни на секунду, потому что слишком скучали по этому. Хангёль сбивается со счета их поцелуев, но ему всё равно. Ровно до тех пор, пока перед глазами не возникает он сам, плачущий у этой самой двери четыре года подряд, каждый день. Он принимает сынёновы губы, но не может отличить приятную боль затягивающихся ран от болезненных воспоминаний. Он не понимает, что должен сказать. — Уходи, пожалуйста, — Хангёль находит в себе остатки сил и легонько надавливает трясущимися ладонями на тяжело вздымающуюся грудь старшего. Это ложь и Сынён знает это, но понимает его чувства. Старший опять делает всё вместо него, целует в щёку и шепчет прямо в ухо: — Через неделю я улетаю в Японию. Я хочу, чтобы ты сказал мне остаться. Просто скажи мне об этом. Сынён уходит почти сразу, оставляя Хангёля со своими мыслями. Через окно просторной комнаты кажется, будто камешки, вылетающие из-под колёс машин, сменяют друг друга сцены недавних поцелуев. Хангёль чувствует себя странно. Но слова, сказанные накануне все ещё освещают его сердце последним лучом света. Эта любовь принесла ему столько боли за последние четыре года, что всё начинает путаться в сознании, и решение всё никак не приходит. Может, не стоит жить прошлым? Может всего лишь нужно сказать «прощай». Возможно, это перечеркнёт не только отношения, но и убьёт оставшиеся чувства. Слеза стекает по щеке и боль охватывает тело. Сожаление от не сказанного в ответ «я люблю тебя» бьёт по груди. А вдруг это было необходимо? Вдруг и нужно было промолчать. Прощаться всегда сложно, но в конечном итоге именно это может помочь наконец-то перестать заставлять себя страдать.