Цикл III. Весна
Забава
Баллад, восхваляющих Юньмэн в пору цветения лотоса, написано немало. Путники специально подгадывают момент, чтобы прийти в озёрный край, когда воды не видно из-за распустившихся цветов. Трудно поверить, что огромные пёстрые поляны, от и до усеянные крупными бутонами — вода. В солнечные дни вся округа пронизана тонким ароматом лотосов и хочется схватить флакон, чтобы поймать хоть немного чудесного запаха, а в холода выдернуть пробку и дышать, вспоминая летнюю пору. Что с Пристанью происходит в холодное время — об этом поэтам не известно, они ищут другие прекрасные уголки Поднебесной — к примеру, Цинхэ. Оказывается, в морозы каменные пустоши, обрамлённые горными склонами, сияют подобно алмазам, отбрасывая вместе с тенью радужные блики. Жители полноводных земель только посмеиваются на такие сравнения и вешают на шеи шнурки, оканчивающиеся деревянными подошвами с прикреплёнными к ним изогнутыми лезвиями. Едва окрепнет лёд, как на замёрзшие озёра выходят плотники, ставя временные постройки: лавки для торговцев снедью, беседки, в которых можно повязать коньки или отдохнуть. К ним в помощь глава Цзян (какой бы ни был у власти) отряжает молодых адептов — таскать с использованием ци снежные блоки для возведения ледовых крепостей и горок. Озёра в Юньмэне волшебные — всегда застывают ровной чёрной поверхностью, что катись хоть с закрытыми глазами — под конёк не попадёт случайная льдина. Между сяоханем* и даханем* происходит событие, сопоставимое по своему размаху лишь с Чуньцзе* и фестивалем цветения лотосов — открытие Сезона ледовых забав. В этот день звонкие голоса детворы не утихают с утра до позднего вечера. — Сиди ровно! — глава Цзян слегка встряхивает племянника, вздумавшего вертеться у неё на руках. Женщина видит, как горят восторгом светло-карие глаза, обращённые к празднующим на озере горожанам. Одна из галерей дворца выходила аккурат к озеру. Из лавок, к лазурному зимнему небу, поднимался ароматный пар от горячей выпечки — приманенные вкусным запахом, дети и взрослые стояли в очереди за рисовыми пирожками и сладким ягодным чаем. Между торговыми рядами, охватывающими озеро по кругу, натянуты гирлянды фонарей. Когда стемнеет, их зажгут, и лёд будет сиять, словно сплавившиеся воедино разноцветные леденцы — там красный, там жёлтый, а вот и пурпурный кусочек. К этому моменту малышню погонят спать и останутся лишь влюблённые парочки, тихо высекающие сверкающее крошево. Раньше, словно в другой жизни, она радовалась вместе со всеми, играла в захват снежной крепости — как главная по статусу среди детворы, ей доверяли возглавить один из отрядов. Вторым командовал, конечно же, он… Они азартно обстреливали друг друга снежками; приплясывая от холода, нетерпения и голода, стояли в очереди за пирожками, а после, толкаясь локтями, сидели на вмёрзшем в лёд пирсе и ели выпечку, обжигались горячей мясной начинкой. — Хочу туда, шишу! — Дрожащим не то от слёз, не от восторга голосом просится пятилетний Цзинь Лин, вновь начиная подпрыгивать на руках родственницы, тем самым, выдёргивая её из воспоминаний. «Ну что с тобой поделаешь?» — фыркнула женщина, клюнув малыша в макушку. — А-Ло, подержи его, — она передала ребёнка няньке, а сама вернулась в жилое крыло. Кажется, благодарные за искоренение нечисти в Додао, начальник города и спасённый кузнец подарили ей коньки пару лет назад. Будь она восторженной девой, наверное бы вздыхала и закатывала глаза от восторга, не забывая перед всеми хвастаться, — серебряные лезвия с выгравированными бутонами лотосов, перевитые пурпурными шнурками на подошве из чёрного дерева… Действительно, коньки, достойные главы именитого клана. По дороге в покои, накатила слабость. Цзян Чэн прижалась лбом к тёплой древесине. Вот зачем, зачем она вспомнила? Относительно спокойные четыре года, посвящённые возвращению столице ордена даже не былого величия, а элементарно цивилизованного облика, чтобы не стыдно было принять глав вассальных кланов. Четыре года, за которые из пищащего свёртка её племянник превратился в маленького человечка, сначала боящегося сделать первый шаг навстречу вытянутым рукам, а затем бодро семенящего по коридорам, за неуловимым дядей. Четыре гуевых года, она позволила себе попробовать жить по-человечески, словно ничего не случилось. Слишком долго всё запиралось в маленьком уголке сознания, что когда Ваньинь решила бросить в этот чулан ещё одну ненужную «безделицу», переполненные полки подломились, и всё хлынуло безудержным потоком, погребая её под собой. Одна «мелочь» — воспоминание о брате — невесома, но когда ты изо дня в день, на протяжении четырёх лет, складируешь эти «безделушки», то за столь большое время их суммарный вес станет неподъёмным. «Дыши, дыши! — Приказала себе госпожа Цзян, проталкивая порцию воздуха внутрь с помощью удара кулака в грудь. — Ты обещала А-Лину… Обещала…». На заплетающихся ногах она кое-как добралась до покоев и рухнула у большого сундука — в таком хранить бы сокровища, но он, на самом деле, почти пуст. В подрагивающих пальцах блестит находка — остро заточенные серебряные коньки. Вспороть бы глотку… Холод металла у шеи заставил заклинательницу тихо застонать, словно от ласки умелого любовника — таким желанным было прохладное прикосновение к разгорячённой коже. Ваньинь слегка надавила, ощущая, как вниз потекли первые алые капли. Запах железа отрезвил — с тихим ругательством отшвырнув от себя конёк, женщина схватившись за порезанное горло и бросилась к зеркалу. Рана неглубокая — больше царапина, но ханьфу испорчено. Замотав шею первым попавшимся платком, Цзян Чэн быстро переоделась. — Мы покатаемся в следующий раз, — припечатала глава ордена, игнорируя первые слёзы, брызнувшие из глаз племянника. Прихваченные морозцем красные пухлые щёчки тут же покрывались тонкой корочкой солёного льда. — Тебе ведь тоже нужны коньки. Что за радость постоянно сидеть у меня на руках — ты давно ходишь самостоятельно, — добавила женщина, отмечая, что плач прекратился и в детских глазах вновь засияла радость. Обманывать племянника Ваньинь не собиралась — по дороге к галерее, она поймала одного из слуг и велела позвать лучших кузнеца и сапожника Пристани Лотоса. У её мальчика будут самые прекрасные коньки во всей провинции! Пока мастера снимали мерки и работали над заказом, Цзян Чэн была занята своими прямыми обязанностями: слушала прошения, отправлялась в рейды на окраины ордена, тренировала молодых адептов. По приезде домой, няня доложила о хорошем (на редкость) поведении подопечного. Когда А-Лин чего-то желал, то вполне мог обуздать свой буйный и капризный нрав, даже в отсутствие строгого дяди. Знал, что если А-Ло расскажет обо всех проказах, то никакого катания на озере не будет. Мальчик переживал — за окном уже вовсю светит солнце, потихоньку подтаивают ледяные крепости, плотники вчера разобрали торговые павильоны до следующего Сезона ледяных забав, а он с дядей ещё ни разу не вышел на лёд! Цзинь Лин хлюпнул носом — неужели шушу обманул? Забыл? Обманул и забыл? Так дело не пойдёт, решил про себя наследник двух великих орденов и решительно достал из сундучка, полного игрушек, новёхонькие коньки. Кожаные сапожки на кроличьем меху, сели на детскую ножку, как влитые. Подошва с деревянным каблучком, украшенная посеребрёнными гвоздиками и резьбой в виде водяных дракончиков, оканчивалась острыми лезвиями. Сидя на крышке сундука, мальчик рассматривал обновку. Вот прямо так к дяде и пойдёт! Зубчики, венчающие загнутые к носкам лезвия, вонзались в древесину, словно раскалённый нож в масло. На полу оставались неглубокие порезы. А-Лина не интересовало, что он портит плод работы многочисленных строителей, с таким трудом, любовью и скорбью воссоздавших спалённый дотла прежний дворец четы Цзян. Ему хотелось напомнить дяде об уговоре, и маленький наследник шёл требовать немедленного исполнения обещания. Подписав последнее прошение, Ваньинь с тихим кряхтением разогнулась и выползла из-за стола. Она легла на пол, давая разгрузку спине. Доносящийся из коридора шум — испуганные возгласы няни и звонкие возражения племянника, подсказали госпоже Цзян, что отдохнуть ей сегодня не дадут. — Пошли кататься! — На пороге кабинета, верх тормашками, застыла маленькая фигурка в пурпурном. — Этот шушу обещал А-Лину покататься! Пошли-и! — Обещал, значит, обещал, — Цзян Чэн прогнулся до хруста в спине. — Надевай коньки и шубу. — Я уже! — Малыш выдернул из древесины лезвие и приподнял ногу, демонстрируя родственнику обновку. Глава Цзян перекатился на живот и подпёр обветренным кулаком подбородок. Маленький вредитель — наверняка весь путь от кабинета до детской можно проследить по выбоинам в полу. Размусоливать, сколько стоит каждая половица в переводе на золотые юани, племяннику она не будет. Наконец-то этот дом по-настоящему стал жилым — когда у неё появился первый кинжал, она тайком вырезала своё имя на нескольких колоннах зала для аудиенций, на столе в библиотеке, изрезала спинку кровати. И на обратной стороне трона отца её инициалы тоже присутствовали… За это она получила от матери первую порку Цзыдянем, и, пожалуй, единственный раз в жизни услышала громкий хохот отца. Подрастающее поколение перенимает эстафету. Хорошо бы, чтобы будущие дети А-Лина оставили на дереве свой след… — Шушу, ты спишь? На полу? — Удивился мальчишка, опустившись на пол, рядом с ней. — Не сплю, — отозвалась госпожа Цзян, заставляя себя подняться. Подхватив на руки А-Лина, она покинула кабинет. Действительно, им стоило поторопиться — чуньфэнь* на подходе, скоро лёд станет непригодным для катания. Весеннее солнце грело макушку, но тепло это было обманчивым — лицо и руки щекотал прохладный ветер, надувающий простуду. Дети, не слушая наставлений родителей, носятся по улицам без шапок, с открытым горлом, и в итоге ходят с соплями по колено. Эта пора одна из самых хлебных для целителей — за день можно выручить немало, продавая отвары и порошки от боли в горле и насморка. Но кроме этого, ничего другого не покупают — делать монотонную работу — резать и толочь одно и то же, пусть и за хорошие деньги, — сомнительное удовольствие. Именно поэтому Цзинь Лин прячет личико в складках дядиного плаща (а вовсе не потому, что боится высоты). Вопреки его ожиданиям, они не пошли на «свою» сторону озера — она, по мнению Ваньинь, без лавок и прочих украшений, сейчас выглядит не особо презентабельно. Но дальний берег этого же водоёма был красив и без вмешательства человека. Если обжитую сторону обрамляли дома, то противоположную — лес. И там, в отличие от города, был нетронутый снег. Летя на мече, они покрыли огромное расстояние всего за пару кэ*. Пеший переход занял бы гораздо больше времени. Сойдя с клинка, Цзян Чэн вдохнула холодный воздух — чистый, без примесей рынка, с его специями, едой и ароматическими палочками, многочисленных трактиров с запахом вина и пота. Ни одного человека поблизости, не считая её и племянника. Многовековые деревья, каждое с десяток человеческих ростов, из окон резиденции казались не выше садовых, за чьей высотой тщательно бдел старик Цяй, а сейчас женщина ощутила себя такой маленькой и незначительной. Прищурив глаза, она попыталась разглядеть макушки деревьев, но те сливались с солнечным светом. Первозданная красота… этот берег не познал ярости Вэней. В её землях нашлось что-то, оставшееся целым после войны. Этот лес помнил многочисленные вылазки за фазанами — может, без его вмешательства, жирных птичьих тушек стало ещё больше. Кто знает? Ваньинь нашла вмёрзшее в озёрный лёд старое дерево. Наверное, его смыло во время сильного наводнения четыре года назад. Усадив на шершавую кору племянника, она уселась следом и сняла с плеч перевязь с коньками. «Сколько лет не каталась, а ещё помню, как правильно шнуровать», — улыбнулась женщина, затянув последний узел. — Ну, наследник, поехали! — Подхватив мальчика на руки, Цзян Чэн оттолкнулась от берега. Из-под лезвия, с глухим визгом, в воздух брызнула ледяная стружка. А-Лин, восторженно взвизгнув, потянулся к ней, желая ухватить сияющее на солнце крошево. Холодный воздух бил в лицо — шишу разогнался не на шутку! Мимо, сливаясь в единый поток, проносились и городские постройки, и лесная чаща. В какой-то момент, он ощутил, будто падает — мир перевернулся перед глазами, завертелся. — А-а-а-а! — Цзинь Лин испуганно закричал, покрепче вцепившись в воротник дядиного одеяния. На самом деле, нет — Ваньинь сделала прыжок, и лихо завертевшись волчком в воздухе, удачно приземлилась на лезвия, продолжая высекать на льду петли. — Попробуй сам, — предложила она, ставя ребёнка на ноги. Представив, что может сделать точно также, А-Лин сделал первый шаг и… правая нога уехала вперёд, а левая стукнулась коленом об лёд. В глазах защипало. — Всё! Полетели домой! Больше не хочу! — Расстроенно закричал мальчик, занеся кулачок над застывшей водой, но бить поостерегся — если колену больно, то и руке не поздоровится. — Уже всё? — Фыркнула госпожа Цзян. — Орденом будешь руководить точно также? «Они отказались выполнять мой приказ! Всё! Я больше не хочу быть главой ордена!», — передразнила глава Цзян ребёнка. — А-Лин, запомни на всю жизнь: так просто ничего не даётся. Всё имеет свою цену, это не всегда золото. Ну-ка, вспомни изречение нашего предка! — Стремись достичь невозможного, — процитировал он, хмуря тонкие бровки. — И как ты понимаешь наш родовой девиз? — Женщина подъехала к мальчику и присела перед ним, чтобы их лица были вровень. — Быть лучше всех? — Предположил мальчик. — И это тоже, — кивнула заклинательница. — Но самое главное — каждый день совершенствовать свои навыки, быть не просто лучше всех, а лучше себя вчерашнего, прошлогоднего. Со временем ты поймёшь, что я сегодня тебе сказала, — заметив непонимающий взгляд Цзинь Лина, она переменила тему. — Ну, ещё раз? Я буду держать тебя за руки, будто ты вновь учишься ходить. Давай! Под контролем шишу, дела у мальчика пошли лучше. Вскоре он сам научился держать равновесие и мог худо-бедно проехать вперёд, отталкиваясь от зубчиков, в то время, как Ваньинь, отдавалась позабытому восторгу. Лёд ластился к серебряным лезвиям, мягко подбрасывал вверх и столь же ласково принимал обратно, слабый ветер подталкивал вперёд и вот, она уже на середине озера, кружится в только ей известном танце. Подобно птичьим крыльям взлетали полы пурпурного плаща, не успевая опуститься на плечи владелицы — она уже далеко впереди, попробуй, догони! Лёгкая радость наполнила всё существо главы Цзян. Подняв руки к солнцу, женщина запрокинула голову и звонко рассмеялась. — Шушу… — странно-тихий голос племянника вывел её из радостного транса. Заклинательница нашла взглядом А-Лина. Улыбка застыла на тонких губах. Под серебряными лезвиями детских коньков расходилась сеть трещин, выпуская из-подо льда воду.◊ ◊ ◊
Рухнувший с меча посреди двора Цзян Чэн вызвал истошный крик служанки, вышедшей на улицу с корзинкой, полной еды — есть среди новобранцев один красавец… Но сейчас не о нём, а о главе Пристани лотоса. Высыпавшие на крик девушки слуги и адепты увидели насквозь мокрого, с рыдающим племянником на руках, натужно хрипящего лидера. Он был похож на человека, столкнувшегося с монстром! Ни единой кровинки в худом лице, а глаза — безумные. Няня Цзинь Лина только с помощью телохранителя и заместителя Ваньинь — Цзян Шангъу, смогла расцепить крепкие объятия заклинателя и отнести напуганного мальчика в тепло. Из сбивчивого рассказа ребёнка выяснилось, что они полетели кататься на коньках, и ему не повезло заехать на хрупкий лёд. Глава самоотверженно кинулся выручать наследника (совершенно позабыв о мече, на котором можно было бы подлететь и без проблем забрать его с опасного участка) и провалился под лёд, чем немало напугал малыша. Прорубив (наконец-то вспомнил об оружии) во льду полынью, мужчина схватил племянника и направился обратно в Пристань лотоса.К концу рассказа, все служанки промакивали глаза рукавами платьев, и порывались погладить громко хлюпающего сладким чаем А-Лина по макушке. Для главы купание в холодной воде даром не прошло (ну и что, что заклинатель), к вечеру Цзян Чэн слегла с температурой. Неровный огонёк масляного фонаря метался в клетке из тонкого стекла в золотой оправе. Четырёхгранный витраж расцветал белыми пионами и кокетливо сверкал медовым отблеском чешуи беззаботно плещущихся золотых карпов. Дорогая вещица берегла свет в холодной ночи для пятилетнего мальчика, дремлющего под боком старшего дяди. И плевать он хотел на просьбы спать в собственной комнате, или опасения заразиться — дядя герой, и Цзинь Лин будет стеречь его и без того неспокойный сон. Временами мальчик просыпался от лающего кашля молодой женщины, закутанной в несколько меховых одеял. Светло-карие сонные глаза беспокойно осмотрели бледное с прозеленью лицо, и ребёнок перекатывался с нагретого места к прикроватной тумбе. Маленькие ладошки хватались за тяжёлый кувшин, и А-Лин, высунув язык от усердия и натуги, осторожно (уже в третий раз) наклонил посудину к чаше с высокими бортами. С каждой чашей, полной пахучего травяного сбора, держать в руках кувшин было всё легче и легче. Самое сложное впереди — уговорить дядю выпить горький отвар! Малыш попробовал его, пока тот был горячим, и тихонько, опасаясь разбудить, расплакался, ощутив на языке отвратительный вкус варева. Бедный шушу Инь — вынужден пить такую гадость! Хотя, когда мальчик опустил в сосуд сахарную фигурку, в надежде исправить вкус, стало ещё хуже. Подползя на коленках к хрипло дышащей родственнице, ребёнок по мере своих немногих сил попытался разомкнуть крепко сжатые губы. — Шушу, пожалуйста! — Всхлипнул малолетний наследник двух кланов, наклоняя край пиалы ко рту женщины. — Шушу-у-у-у! — Тоненько завыл он, представляя, что останется здесь совсем один, и будет вынужден сбрить брови и волосы, как повариха Чунфа, после того, как её мужа затоптали лошади на рыночной площади. Представив себя лысым, без привычного пучка, перевязанного фиолетовой лентой, А-Лин взвыл ещё горше. — Не кричи, голова болит, — сделав над собой усилие, произнесла глава Цзян. — А-Лин, иди к себе — этот сам выпьет лекарство. — Не выпьет! — Возразил мальчик. — Я тебя уже три раза поил! Ты всё не просыпаешься, кашляешь страшно! А ещё целителя Гу не слушаешься! Он сказал тебе, чтобы служанки подавали попить, а ты их наругал сильно! И… и выгнал! Ваньинь подняла будто налитые свинцом веки. Стены спальни кружились, шли рябью, потолок то приближался, грозя раздавить в лепёшку, то отдалялся. И первое, и второе вызывало у неё приступ тошноты, а ещё мерзкое послевкусие отвара… По пищеводу, из сжавшегося в спазме желудка, поднялась горячая волна. — А-Лин, отойди! — Прохрипела женщина, зажимая рот ладонью. Перегнувшись через кровать, её вырвало на пол грязно-зелёной жижей. Племянник испуганно заверещал и выбрался из кровати. Стараясь не шагнуть в лужу рвоты, он бросился к дверям, по ту сторону которых уже слышались приближающиеся шаги дозорных. Дверная створка скользнула в сторону с тихим шорохом и в комнату вбежала пара заклинателей. Оценив обстановку (блюющего главу и напуганного до мокрых штанов ребёнка), он приказал подчинённому привести лекаря. — Шангъу, уведи его! — Просипела Ваньинь и её вновь вывернуло на циновки. Страшный, со шрамом поперёк глазницы, мужчина поднял на руки истерично завизжавшего А-Лина, застучавшего кулачками по твёрдому плечу. Этот Шангъу ему совсем не нравится, и на руках держит плохо — у дяди — удобнее! — Нет! Пусти, монстр! Шушу-у-у! — Кричал мальчик, так сильно дёргаясь, что мужчина боялся уронить его на пол и сжать посильнее — ведь он мог не рассчитать сил и сломать ребёнку что-нибудь. — Отпусти его! — Раненным зверьём взвыла женщина, мечтая о тишине. — Пусть остаётся к гуям собачьим! Цзинь Лин, оказавшись на свободе, тут же юркнул к дяде под одеяло, морщась от неприятного кисловатого запаха. Заспанного, в мятом платье, целителя доставили к покоям главы ордена. Гу Джен, тот самый, что помогал принимать роды целителю Йи, сходу, глядя на полубессознательную молодую госпожу, понял, что дело нечисто. В его ведении были записи о здоровье молодой женщины и, ориентируясь по ним, он без сомнений дал служанке мешочек с травяным сбором от хрипов в груди. Ошибки быть не могло, или?.. Без брезгливой дрожи, врачеватель обмакнул пальцы в растёкшуюся у кровати рвоту и поднёс их к носу. К запаху желчи и отвара примешивался тонкий, едва заметный флёр бамбукового сахара. Седовласый мужчина удивлённо приподнял брови — откуда в лекарстве взяться сладости? Только травы и грибная крошка, больше ничего. — Глава Цзян, простите за беспокойство, — тихо начал Гу, вытирая пальцы платком, — но Вы ели сегодня что-нибудь сладкое? Пирожное, печенье может быть? Этот состав крайне сильно конфликтует с сахаром, вызывая именно такую реакцию организма. — Не-е-ет, — прохрипела Ваньинь, неимоверными усилиями удерживая себя в сознании. Под боком заклинателя завозился племянник. Из-под одеяла показалась зарёванная мордашка. — Шушу, прости-и-и-и! — А-Лин бросился на грудь дяде. — Это я-а-а! Чай был такой… такой… — мальчик захлебнулся в рыданиях, — …го-о-орький, не вку-у-усный! — Что именно Вы добавили, юный господин? — Участливым тоном поинтересовался Гу Джен, погладив растрёпанную макушку. — К… кинул ту… туда сахарного ка-а-арпа-а-а! О… он был после-е-едний… Я подумал… хнык, что подарок шушу Яо я почти съел, а с шушу Инем так… так и не поделился-а-а! — Всхлипнул малыш, сбрасывая чужую ладонь. — Шушу-у-у, не умира-а-а-ай! — Вашему дяде ничего не грозит, — вздохнул Гу Джен, роясь вцянькуне в поисках новой порции лекарства — противорвотного и травяного сбора от кашля. — Сейчас главе Цзяну принесут новый отвар, и я очень прошу, юный господин, без самоуправства! И сахара!