I'll not be your friend

Нет, Сехун не верит. Просто не верит, наверняка здесь какая-то ошибка. Он не мог так ошибиться, Ифань не мог так с ним поступить. Он мусолит одну и ту же мысль уже почти три часа и никак не может прийти к какому-то однозначному ответу. С одной стороны, он совсем не знает Ифаня, с другой — не может не верить его глазам и поступкам. И даже на следующий день в университете, встретившись взглядом, видит только эту проклятую любовь, но отчего-то душа не на месте. Они никто друг другу, Сехун не испытывает что-то настолько сильное, что должно так напрягать душу и голову. Только вот Ифань каждый день желает доброго утра и спокойной ночи, приходит к магазину под закрытие и провожает до дома. Говорит какие-то приятные глупости, но не переходит границы и не смущает его больше нужного, чутко замечает любые перемены в его настроении. Всячески показывает, что Сехун — единственный для него. Должно быть другое объяснение, просто обязано быть. Допустим, он спал с каким-то парнем, пытаясь его забыть и отвлечься, пока Сехун его ненавидел. Открытка… Да мало ли кому могла предназначаться эта открытка, а девушка из ювелирного могла оказаться кем угодно. Нет, Ифань — мудак, но не поступил бы так с ним. Всю неделю Сехун не находит себе места, не решаясь просто поговорить. Задать единственный, простой вопрос. Чтобы успокоиться, чтобы расставить все точки над «ё», чтобы прийти к какому-нибудь знаменателю. Уже и на работе замечают его нервное состояние, и Бэкхён постоянно смотрит и как бы говорит: «Хочешь спросить — спроси.» Ещё чуть-чуть, и он сойдёт с ума, право слово. Ведь нет же ничего проще! «Кто я для тебя? Что между нами? Кто та девушка?» Чёрт. Даже в голове это звучит по-дурацки. Но ему нужны ответы на эти вопросы. Сехун медленно выдыхает и сжимает кулаки. Крепит сердце. Да, сейчас он возьмёт себя в руки, подойдёт к засранцу и спросит всё на духу. А потом спокойно выдохнет или врежет ему в зависимости от услышанного. Только вот засранец сбегает куда-то, Сехун разве что моргнуть успевает. И он не верит во всякие там знаки судьбы. Он уже решился и не собирается оттягивать этот момент ещё дольше. Замечает чужую спину в конце коридора и ускоряет шаг, почему-то не пробует его окликнуть или как-то ещё дать знак. Коридор, лестничный пролёт, ещё коридор. Они идут в сторону ректората? Так и есть. Ифань заходит, не закрывает дверь, и когда Сехун подходит к нужному кабинету, так и замирает. Его интуиция работает против него. — Ректор Пак, я пришёл напомнить, что меня не будет в понедельник. — Да-да, — с воодушевлением говорит ректор, — я помню, у вас свадьба! Дальнейший разговор, если он и состоялся, Сехун не слышит. Делает шаг назад, потом ещё и ещё, разворачивается и быстро убирается из коридора, игнорируя сердце, стучащее где-то в глотке. Вот пазл и сложился. Вот и оправдались все его опасения. И любовник, и презервативы, и открытка «любимой», и поход в ювелирный. Интересно, а он один был не в курсе? Интересно, а сколько ещё таких идиотов попалось на удочку? Впрочем, это была прекрасная игра, Ифань, Сехун поверил. Поверил и проиграл. Почему-то злиться на засранца не получается, почему-то ненавидеть приходится теперь себя. Только себя. Почему он позволил этому зайти так далеко? Почему поощрял, почему разрешил себе ответные действия? Обида и злость на себя клокочет разъярённым зверем, хочется рвать и метать. Ну почему всё сложилось вот так? Почему теперь он совсем не знает, как поступать и думать? Мысли неожиданно возвращаются к Бэкхёну и его советам, силе убеждения. Проклятые выходные на острове. Полуночное свидание с домашней едой, вечеринка у Тао. Это были переломные моменты? Тогда чаша весов опасно свесилась на одну сторону? Нет, раньше, когда он позволил себя поцеловать в первый раз. От мыслей начинает болеть голова и подташнивать. Или его тошнит теми самыми бабочками, которые случайно оказались трупными червями. Вот ведь незадача. Сехун на автопилоте добирается до работы, приступая к обязанностям раньше времени, на автопилоте отвечает, что с ним всё в порядке, когда менеджер говорит, что он какой-то зелёный, на автопилоте пробивает продукты и закрывает магазин, на автопилоте возвращается домой. Уютная квартира встречает темнотой и тишиной, такой неуютной, что дрожь пробирает всё тело. Включенный свет не помогает развеять холод внутри, включённый телевизор не в силах заглушить терзающие душу мысли. Холод ползёт дальше, почти парализуя тело, дрожащие пальцы не слушаются. И только «тук-тук-тук» — стучит навязчивая мысль. «Тук-тук-тук» — тревожно бьётся сердце. — Спокойно. Всё в норме. Ничего такого не произошло, — он пытается успокоить себя. Верит, что произнесённые вслух мысли имеют больший вес. И будто взаправду работает, начинает медленней дышать. Переодевается в домашнюю одежду, без спешки кипятит чайник и наливает себе кофе. Руки почему-то дрожат, и нос предательски пощипывает. — Всё хорошо. Всё это не имеет значения. Переводит взгляд на окно, за которым непроглядная тьма. Точно такая же, когда Ифань со слишком серьёзным взглядом признался ему. «Люблю», ха… Кружка с горячим кофе летит в кухонную стену. Туда же летит и сахарница, и нож, забытый на столе, и высохшая на полотенце посуда. — Ненавижу! — Сехун кулаком стирает злые слёзы и продолжает крушить кухню. — Как же я ненавижу тебя! Он молотит кулаками кафель и кричит. Пинает табуреты и кричит. Сползает по стене и надрывно стонет. Он не плачет, нет. Ни в коем случае. Разве Ифань этого стоит? Сехуну просто очень обидно за себя и только. Должно быть, именно так чувствовали себя все девчонки, которым он обещал счастье до гроба и не перезванивал. Которых он с нежностью целовал, а потом забывал имена. Боль где-то очень-очень глубоко — боль от разбитого сердца? Ноющая, царапающая — раны от осколков? Он не понимает и не хочет понимать. Ни за что на свете не признается, что боль его имеет совсем иную структуру. Все выходные Сехун проводит в компании трёх пачек сигарет (никогда в жизни столько не курил) и в борьбе с желанием напиться, останавливает лишь вдолбленная мысль, что засранец этого не стоит. Вообще ничего не стоит. Грош — цена его словам и поступкам. Ему разве что можно дать какую-нибудь крутую награду за актёрскую игру. С размаха и прямо в морду. Такие мысли успокаивают. В такой перспективе легче принимать всё. Сехун его где-то даже понимает. Возможно, если бы у него была тяга к парням (Сехун уверен, что Ифань именно что по мальчикам), а влиятельная семья настаивала на свадьбе, он тоже захотел оторваться в последний раз. Возможно, тоже не раскрыл бы карты. Возможно. Но всё это не имеет никакого значения. Теперь — нет. Теперь всё будет хорошо. Переосмыслил, отпустил, искренне пожелал счастья с новоиспечённой супругой. Главное теперь, чтобы Ифань оставался где-нибудь подальше. Вернулся в Китай, например. Иначе Сехун всё же даст ему в морду, мстя за поруганную честь и издевательства над душой. Новая неделя начинается с глотка воздуха полной грудью. Сердце не кровоточит, мысли ясные как никогда. Так, разве что лёгкая апатия, но это следствие двух бессонных ночей. В университете Сехун вполне успешно общается с сокурсниками и преподавателями, однако серьёзно ссорится с Бэкхёном и Чанёлем. Чанёлю попало случайно, попал под горячую руку и острый язык, когда полез защищать Бэкхёна в их споре. — Се-ху-у-ни, — протянул Бэкхён, и Сехун сразу понял, что нужно бежать подальше. — Ну как у вас дела? — У вас — это у кого? — Ну как же, — широко улыбнулся Бэкхён. — У тебя и капитана. Помог мой совет, правда? Сехун сжал зубы, чтобы не наговорить лишнего. Вообще-то именно Бэкхёну он должен быть «благодарен» за всё произошедшее, но так или иначе, именно Сехун делал всё. — Я не хочу обсуждать это, хён. — Да бро-о-ось! Ну же, расскажи хёну, мне жутко интересно! Ах, это так прекрасно! Видит бог, Сехун не хотел. Но улёгшаяся было злость на всех, кто хоть как-то имеет отношение к этой истории, снова поднялась из самых глубин. — Не прекрасно! Это ты во всём виноват! Ты и твою ублюдские советы! Если тебя так прикалывает, найди себе мудака, который будет трахать тебя и твой мозг, и давай ему свои советы, ясно?! — Сехун! Немедленно извинись, — взревел Чанёль и даже зачем-то задвинул Бэкхёна себе за спину, будто Сехун собрался на того напасть. — И не подумаю! Найди себе другого друга, нормального, а не в каждой бочке затычку! Или на себя весь удар принимай. Нашлись, блин! Что они говорили друг другу дальше Сехун не очень отчётливо помнит. Каждый из них вспылил, каждый погорячился, каждый, наверняка, как Сехун сейчас, пожалел о своих словах. И надо бы извиниться, поговорить нормально, но почему-то сил не найти. Возможно, завтра, прямо с утра. — Простите, магазин закрыт! — Здравствуй. Как ты? Пожалуй, не завтра. Завтра Сехун пропустит учёбу. И на работе попросит отгул. Не отболело. Не отпустил. Лицо Ифаня со светлой улыбкой снова заставляет сердце болезненно сжаться, а челюсть — задрожать. Снова заставляет вспомнить все особенные моменты. На лице, однако, не дрожит ни один мускул. — Сехун? Удивление и беспокойство на чужом лице вызывают острое желание рассмеяться и, хохоча, впечатать это лицо в стеклянный прилавок. Нет, ну гениальный актёр! Оскара сюда, срочно! — Повторяю: магазин закрыт. — Эй, ты чего? — неподдельное беспокойство в лице и в голосе. В глазах — страх и тревога. — Что-то случилось? — Я вызову полицию, если вы сейчас же не покинете магазин. Теперь Ифань выглядит ошарашенным. Как-то потерянно кивает и задом пятится к двери. Бросает растерянный взгляд в последний раз и скрывается. Сехун медленно выдыхает, сжимает и разжимает кулаки, прикрывает глаза. Хочется кричать, крушить, да что с ним такое? Чертовщина какая. В голове звучит чужой голос, раз за разом повторяя последний вопрос. Что случилось? Да действительно, что могло случиться? Всего лишь перелом всего Сехуна. Через сорок минут Сехун всё же находит силы закрыть кассу и магазин. Уверен, что Ифань не станет караулить его столько времени. Только это Ифань, который «пойдет буквально на что угодно». — Мы можем нормально поговорить? Ифань поднимается с холодного асфальта и отряхивает брюки, стоит Сехуну выйти. Но Сехун не намерен с ним говорить. Он демонстративно запечатывает уши «капельками» и включает какой-то попсовый трек на полную громкость. Должно быть, трек слышно и Ифаню. Тот пытается докричаться (Сехун видит это по губам), схватить за руку, но после неточного, но чертовски яростного удара кулаком под дых прекращает попытки. Сехун ускоряет шаг, не оборачивается посмотреть пришёл ли тот в себя, оклемался ли и пошёл за ним дальше. Ему не интересно. Хотя и стоило бы. Выкрученная в подъезде лампочка, безупречная тьма ночи — классика. Заломанная рука заставляет вскрикнуть и заскулить от боли. Чужая ладонь шарит по куртке в поисках ключей. Мгновение, и Сехун едва не валится на пол собственной квартиры, жмурясь от резкого света в прихожей. — Какого чёрта происходит? — Ифань стоит с воинственным видом, разве что руки на груди сложил и опёрся на дверь, чтобы, видимо, Сехун не сбежал. Ифань намерен получить ответы на свои вопросы. — Никакого. Проваливай. Или идея с полицией тебе нравится? — Сехун! Что случилось за те три дня, что мы не виделись? Ты злишься, что я уехал и не предупредил? Прости. Но разве это когда-то было для тебя проблемой? Ифань правда тупой или прикидывается? Не понимает? В самом деле не понимает, в чём проблема? — Не было проблемой. И не будет. У меня вообще нет никаких проблем! — Сехун очень надеется, что глаза щиплет от злости. И сердце сходит с ума по этой же причине. — Особенно если ты отвалишь от меня как можно скорее и никогда больше не вспомнишь о моём существовании. Какого чёрта ты припёрся? — Чтобы понять, почему ты меня прогоняешь? Почему ударил? Почему снова смотришь так, как смотрел всегда? — Потому что я не-на-ви-жу тебя! Ненавижу, слышишь? Ищи себе другого идиота, которому можно пудрить мозги! А ещё лучше — вали к своей жене! Имей уважение хотя бы к ней! Ифань на миг аж теряет опору по ногами, тупо моргает и переваривает услышанное. Минутку. Ему нужна всего минутка подумать. — Ах… — Ифань прикрывает глаза и тянет губы в какой-то снисходительной улыбке. Вытаскивает из кармана смартфон, куда-то быстро нажимает и поворачивает экран к Сехуну. — К этой жене? Теперь тупо моргает Сехун. Хочет что-то сказать, но слова застревают в горле. Там, где с комфортом устроилось сердце. На фото та самая красавица из магазина. Рядом Ифань, какие-то старики, ещё один молодой мужчина в строгом смокинге с бутоньеркой. Гадство. — Это ничего не меняет. Убирайся. — Да послушай же! — Ифань отлипает от двери и нависает над Сехуном. — Пожалуйста, просто послушай! — Не хочу! Проваливай! Ненавижу тебя! И кажется, именно тут у Ифаня сдают нервы. Кажется, именно в этот момент лимит «ненавижу» заканчивается, потому что глаза у него горят каким-то жестоким и голодным блеском. Только голос остаётся спокойным. Как и походка хищника. — Правда? — Да! Цепь замыкается. Ифань бросается к нему, впиваясь болезненным поцелуем, фиксирует руки и бёдрами подталкивает вперёд, в комнату. Сехун яростно отбивается, в коротких перерывах снова и снова кричит о своей ненависти. А когда натыкается на кровать и падает на неё, уже почти плачет: — Ненавижу тебя… — В каждом твоём «ненавижу» я слышу «люблю». Больше они на слова не размениваются. Сехун сам сильнее обхватывает чужие плечи и шею, сам делает поцелуи жгуче и горячее, сам тянет с плеч Ифаневу куртку, что тот не потрудился снять в коридоре. Сам помогает себя раздеть. Обнажённые, прижатые кожа к коже, они едва не забывают дышать. Надо бы поговорить, обсудить всё на трезвую голову, они оба это понимают, но прямо сейчас это невозможно. Невозможно оторвать губы от ключицы, невозможно не водить руками по спине, то притягивая к себе ближе, то отталкивая, чтобы кожу перестало жечь. Воздуха, выдержки не хватает, и Ифань отрывается от шеи и спускается вниз. Проводит языком по животу и ниже, облизывает губы и пускает в рот чужой член. Водит, облизывает и всасывает, дурея от задушенных вздохов сверху. А когда чувствует сильные руки в своих волосах, что задают свой темп, готов в данный момент скончаться. Такой властный, такой податливый и такой страстный Сехун просто не оставляет ему шанса остаться в своём уме. Как и первый раз, Ифань отмечает момент, когда Сехун уже готов спустить ему в глотку, и спускается ещё ниже. Туда, куда мечтал проникнуть очень и очень давно. Не просто трахнуть, а соединить их во что-то цельное, единое. — Не бойся меня. Я не сделаю больно. Только не бойся и доверься мне. Сехун дрожит, но не боится. Эмоции зашкаливают, адреналин стучит в висках. Он шире раскрывает бёдра и жмурит глаза, чувствуя одновременно касание языка и пальца. Не понимает, как Ифаню не странно, не противно, ведь сам он даже девушкам не пытался делать приятно языком. Но Ифань, чёрт бы его побрал, видимо, не делает из этого проблемы. Проталкивает пальцы понемногу, чередуя язык и просьбы расслабиться, а когда Сехун совсем перестаёт сдерживать стоны, шарит руками по полу и возвращается с блестящим квадратиком в пальцах. — Надорви зубами. Чёрные глаза Ифаня почти настоящим огнём обжигают. Нетерпеливый, масляный шёпот заставляет замереть и подчиниться. Сехун понимает, что будет дальше. Читал. Смотрел. Представлял. Прикрывает глаза и раскрывает рот, чувствует прохладу упаковки и сжимает зубы, чтобы потянуть на себя и вскрыть. Слышит изумлённый выдох. — Если бы ты только видел себя сейчас… Так хочу тебя, что яйца звенят. Сехун бы усмехнулся. Сехун вставил бы что-то колкое, если не пылкий взгляд сверху. На него никогда так не смотрели. Ифань ещё раз, будто в издёвке, проводит языком по его члену, и сноровисто надевает презерватив. Снова, уже в последний раз просит довериться и касается Сехунова ануса головкой. Боли нет. Дискомфорта, пожалуй, тоже. Только очень странное, непривычное ощущение, поднимающее горячую волну внизу живота и заставляющее мурашки пробежать по всему телу. — Вот так… — на выдохе шепчет Ифань и погружается полностью, касаясь его задницы плотными яйцами. — Хороший мой, великолепный. Сехун сильнее жмурит глаза и на верный случай прячет их под предплечье. Ему так странно, так стыдно! Он не понимает, нравится ему или нет. Хочется ему быстрее или нет. Но Ифань решает за него, самостоятельно решаясь немного ускориться. Саму малость. Волна бёдрами, сильные пальцы на коже, голодный поцелуй куда-то в область сердца. Сердце Сехуна отчего-то замирает. Он решается посмотреть на Ифаня. Сосредоточенный, но с мутным взглядом. Крепкий и натянутый как струна. Капля пота лениво скользит между ключицами, и Сехун ловит себя на мысли, что хотел бы поймать её языком. Что ему жизненно необходимо прикоснуться к чужой шее. Он убирает руки от лица, чтобы через секунду притянуть Ифаня к себе и уткнуться носом в острый изгиб. И это как приглашение. Ифань крепче обнимает его, сильнее, быстрее двигаясь навстречу. Шепчет на ухо слова любви и нежности, восторженно ловит его выдохи, на секунду замирает от понимания, что это не просто секс. Что утром не будет истерик и игры в поддавки. Что всё перевернётся с ног на голову. — Сехун… — М? Ифань думал, что Сехун воспримет его шёпот как что-то типичное, что люди шепчут в такие моменты, но раз подумал, что его спросили, то Ифань спросит: — Если я попрошу тебя быть сверху сейчас… На мне. Так будет приятнее. Непонятно почему, Сехун быстро-быстро кивает. Ифань снова целует его глубоко и порывисто, выходит из расслабленного тела и ложится рядом на спину. Мягко тянет Сехуна на себя и помогает расположиться на своих бёдрах. Снова медленный, волне подобный темп, который теперь задаёт Сехун. Покачивается, проверяя свои возможности и уровень удовольствия. Да, теперь именно так. Не странно, но приятно. А когда Ифань вдруг сжимает кулак на его твёрдом члене, Сехун скулит, а не стонет. И принимается скакать быстрее, толкаясь в чужую руку. — Чёрт… Чёрт! — Тебе ведь хорошо? Давай. Давай, не сдерживайся. Ифань тянет корпус вперёд, снова смыкая их губы поцелуем, толкается с невероятной силой и сильнее же водит ладонью. Обнимает крепко, прижимая к себе, пока Сехун с хныканьем кончает, и выходит из мокрого, дрожащего тела. Кладёт на спину, сцеловывая капельки пота с груди, уходит буквально на минуту и возвращается. Удобно устраивается на подушках и тянет Сехуна на себя, в самом деле удивляясь и до смерти радуясь, когда тот укладывает голову у него на плече. — И ты всё ещё ненавидишь меня? Сехун отвечает не раздумывая, но с плохо скрываемой зевотой в голосе: — Разумеется. — Ну ясно, — Ифань улыбается, чмокает Сехуна в макушку и тоже прикрывает глаза. И уже почти засыпает, когда вновь слышит любимый голос. — Почему? — Что почему? — затаённая обида в голосе мигом прогоняет сон. — Почему не сказал, что именно за дела у тебя были и про свадьбу? — Не думал, что тебя это волнует. Ты же ведь… — Ифань осекается на полуслове, когда Сехун практически вскакивает на кровати. — То есть ты подкатываешь ко мне свои яйца, лапаешь какого-то пацана, попутно покупая резинки у меня в магазине, признаёшься в любви, целуешься на виду у всех с какой-то девчонкой и покупаешь открытку опять же у меня в магазине, а потом «у тебя свадьба», а меня это не должно было волновать?! Ифань не может не улыбнуться при виде взъерошенного как воробей Сехуна. Раскрасневшегося. Негодующего. Ревнующего. — Презервативы я покупал в надежде на тебя. «Пацан» был женихом моей сестры. Девица — сама сестра. Открытка тоже для неё. Вспомнил в последний момент, а у тебя в магазине не то чтобы большой выбор. Пришлось слова дописывать. Стой. Тебе показалось, что я лапал Кайе? Сехун вмиг становится ещё более красным. Чувствует это и снова прячет нос в Ифаневом плече. — Скажешь «ревную», и я дам тебе в зубы. — Ифань не говорит, но думает. И хочет кричать на весь мир от своей радости. — И перестань лыбиться! Не беси меня.

***

— Сехун, вставай, проспали! Ифань деловито ходит по чужой квартире, одновременно гоняя по рту ополаскиватель для зубов и заливая кипятком кофейный порошок. Сехун сначала не понимает где он и что он, бросает взгляд на часы, на Ифаня, снова на часы и как ужаленный вскакивает с кровати. Наскоро принимает душ и чистит зубы, залпом выпивает ещё не остывший кофе, кидает в сумку необходимые тетради и даже не сопротивляется, когда Ифань предлагает поехать вместе. На машине-то всяко быстрее. Так они даже успеют к концу перемены перед второй парой. На входе их встречают неразлучные хёны. Вот ведь. Чанёль ловит ворон, а Бэкхён сидит на ступеньках с ужасно хитрой мордой лица. — Да? — с улыбкой заговорщика обращается он к Ифаню, а тот в свою очередь переводит какой-то растерянный взгляд на Сехуна, мол, с него спрашивай. Разумеется, Сехун не отвечает. Только становится ужасно пунцовым, демонстративно проходит вперёд и задевает Чанёля плечом: — Хён! Найди себе нового друга. Этот какой-то дурацкий. Чанёль непонимающе моргает, Бэкхён с Ифанем давят улыбки. — Ой, капитан, забыл показать. Зацени мой новый браслет. Как тебе? Сехун задом чует, что оборачиваться нельзя. Ни за что. Но он оборачивается. И в ту же секунду жалеет. Узнаёт браслет. — Да блядь!