***
— Сехун. Сехун, скорее просыпайся… Сехун недовольно морщится, не открывая глаз, поворачивается на другую сторону и утыкается носом во что-то горячее и твёрдое. Так. А потом чувствует быстрое прикосновение чужих губ на виске. Та-а-а-к. — Ты же не думаешь, что между нами что-то изменилось? — Сехун отстраняется от Ифаня, хмурит брови и стыдливо заматывается в одеяло. — Выйди, мне надо одеться. — Ладно, — быстро соглашается Ифань, поднимается и подходит к двери. — Только скорее выходи. Ты должен это услышать. Ты не пожалеешь, обещаю. — Я уже жалею, что приехал… — говорит себе под нос Сехун, когда дверь за Ифанем закрывается. Нет, выпили, конечно, здорово. Но это единственный плюс. Как договариваться с совестью, как смотреть в глаза засранца, теперь просто не имея права не видеть в них любовь? Нужно валить из страны. Однозначно. Вставать решительно не хочется. Не то чтобы недосып, не то чтобы мучает сильное похмелье, дела это не меняет, однако он всё же поднимается, подбирает с пола шмотьё, в самом деле быстро одевается и решает забить на умывание. Вдруг там действительно что-то важное? — Ну? И что я?.. Ифань хватает его за руку, подносит палец к своим губам, заговорщицки улыбается и ведёт к двери второй спальни. — Что? — Чш-ш, слушай. Сначала Сехун слышит только бешеный стук своего сердца, но уже через секунду практически на весь коттедж слышится громогласное: «Хр-р-р-р!» и последующее: «Ау-ау-ау-у-у». — Они нашли друг друга, — едва сдерживая хохот, шепчет Ифань. — Один — храпит, другой — скулит. Сехун неожиданно для самого себя прыскает и тоже давит кулаком хохот. И не сопротивляется, когда Ифань тащит его обратно в спальню и дальше — на террасу. И только тут они позволяют себе подать голос. Смеются, складываясь пополам, и никак не могут остановиться. Ифань путается в ногах, теряет было равновесие, но Сехун его поддерживает — не очень удачно, — и оба они оказываются на полу. Смеяться резко перехотелось. Ифань смотрит на него со смесью любви, нежности, боли и чего-то такого, чему Сехун не может придумать название. И закрывает свои глаза, чтобы не видеть всего этого. Закрывает, зная, как это действие может воспринять Ифань. И не ошибается. Ифань целует его легко и неспешно. Не напирая, не пытаясь скользнуть языком глубже. Но дышать всё-равно почему-то невозможно. — Буди придурков. Ты же всё ещё хочешь на пляж, да? — Сехун отворачивает голову и почти шепчет. Ифань шумно выдыхает, касается носом чужой белой шеи и поднимается, оставляя Сехуна наедине со своими разрозненными мыслями и чувствами. После неохотного пробуждения, после сытного завтрака (Сехун варит на всех похмельный суп) они всё же выбираются к пляжу. Прохладная вода оказывает чудотворное влияние на всех, и не остаётся ни следа весёлой ночки. Настроение летит вверх, хочется смеяться и дурачиться. Снова игры в «утопи ближнего своего», заплывы под водой, поиск сувениров со дна. Один сувенир Сехун, наверное, будет теперь помнить до конца жизни: Ифань ловит его под водой, мягко обнимает и целует и тут же вытаскивает на поверхность, чтобы Сехун не захлебнулся к чёртовой матери. И нет, он не чувствует себя виноватым. Наоборот, увереннее прощупывает почву, проверяет рамки дозволенного. И чёрт знает, почему Сехун ещё не врезал ему за вольность, почему не сказал прекратить. Разве это важно сейчас? И пусть сказка кончится как только они вернутся домой или ещё раньше, но сейчас Ифань хочет как можно больше чужой близости. После обеда ребята решают прогуляться по местным лавкам и музеям. Бэкхён постоянно что-то рассказывает о том или ином месте, будто давно работает гидом, Чанёль слушает его открыв рот, Сехун слушает с бо́льшим интересом, лишь бы не пускать в голову ненужные мысли, Ифань же снова идёт чуть позади остальных, чтобы беспрепятственно смотреть на широкую Сехунову спину. В который раз удивляется, что на свете существуют настолько красивые люди, в который раз не может поверить, что касался, целовал, что смог побороть себя и признаться в чувствах. Только сейчас понимает, что все его слова и действия раньше не открывали Сехуну глаз на полную картину, что теперь Сехун со всей серьёзностью и ответственностью отнесётся к нему, хотя, возможно, только выстроит ещё более непробиваемую стену, но об этом думать решительно не хочется. Возвращаются они поздним вечером. Чанёль с Бэкхёном желают классно провести время на каникулах и прощаются, расходясь в разные стороны, Ифаню и Сехуну же приходится пройти почти весь путь вместе. — Отлично провели выходные, правда? Давно так не отдыхал. А ты? — Ифань понимает, что ходит сейчас по тонкому льду, и намеренно сбавляет шаг. Сехун, не замечая этого, тоже идёт медленнее. — Я никогда в жизни так не отдыхал. И я не хочу об этом говорить. Пожалуйста. — Без проблем. Ифань самую капельку недоволен, но в целом всё идёт более чем успешно. Сехун не огрызается, не ловит такси, чтобы скорее оказаться дома и избавиться от Ифаневой компании. Интересно, а если сейчас, когда они идут по тёмной безлюдной улочке, Ифань возьмёт его за руку, Сехун будет очень недоволен? Нет. Лучше не рисковать. — Я хочу проводить тебя. Не возражаешь? Конечно, Сехун возражает. Ему всё ещё неуютно и неловко в компании Ифаня, он всё ещё не знает, что ему делать с его чувствами, не знает, что делать с чувствами собственным. Как вообще разгребают такое дерьмо? Но ничего из этого Сехун вслух не произносит. Только пожимает плечами и смотрит себе под ноги. — Ты сейчас вообще не хочешь говорить? — Ифань делает новую попытку. — Или не против, но на другие темы? Может, снова обсудим комиксы? Я, кстати, приобрёл выпуск Человека-паука шестьдесят пятого года. Ежегодник номер два. Не распечатанный. Хочешь взглянуть? Сехун усмехается и понимает, что его приманивают. Как ребёнка на конфетку. А ещё понимает, что ведётся. — Я читал… Но только электронную версию. Да, я бы хотел потрогать такой раритет. — Сехун поднимает глаза от земли и смотрит по сторонам. Почти пришли. — Сейчас удобный поворот к тебе, а мне совсем немного осталось. — Я провожу, — отрезает Ифань, и Сехун только пожимает плечами. Его дело. Дорога до родного козырька занимает не больше пяти минут, но Сехуну кажется, что проходит много больше времени. Дело ли в неловком молчании или неловкости их отношений, или во всплывающих воспоминаниях, ему не понятно. С прошлого вечера он совсем запутался: в отношениях с Ифанем, в своих чувствах, в его. Раньше было предельно просто: Ифань оставался вежливой и участливой задницей, Сехун его всячески ненавидел. А сейчас что? Взгляды-вздохи-касания можно спустить на тормозах, но секс — у них же случился секс, правильно? — не вписывается ни в какие рамки. И вдвойне гаже, что засранец на самом деле не делал ничего, что не понравилось Сехуну. Когда они достигают нужного дома, Ифань не пытается поцеловать, не желает спокойной ночи, кивает только и быстро скрывается за поворотом. И нет, чувство, что испытывает Сехун в тот момент, вовсе не досада. Первая неделя каникул проносится со скоростью света. Сехун, как и хотел, работает в полные смены, Ифань продолжает заглядывать под самое закрытие, но не каждый день, как это было поначалу, а только пару раз. Зато ежедневно желает доброго утра и ночи. И всё. Впрочем, Сехун по этому поводу не комплексует. Чем меньше засранец напоминает о себе, тем лучше и спокойнее. В субботу, разумеется, отдохнуть дома не получается, потому что Ифань приезжает с самого сранья и с горячими бургерами, не принимая возражений заставляет ещё немного спящего, но уже охреневшего Сехуна собраться и привозит в свой гадюшник. На самом деле Ифань там прибрался по мере сил, но Сехун называет его квартиру именно так просто из принципа, за всю боль и обиды. Как и обещал, Ифань показывает ему раритетный комикс. Сехун долго разглядывает несколько потерявшую яркость обложку, с наслаждением вдыхает запах старой бумаги. Ифань, разумеется, не сводит с него глаз. — Что ты во мне нашёл? Сехун говорит тихо-тихо и с какой-то растерянностью в голосе. Будто сам не ожидал этого вопроса от себя. — Что? — Ты прекрасно слышал! — Сехун краснеет ещё больше, прячется за комиксом и вовсю жалеет, что вообще открыл рот. — Я просто пытаюсь понять, что должно двигать парнем, чтобы ему понравился другой парень. — Что двигало тобой, когда ты пригласил Суджон? — Ну… — Сехун всерьёз задумывается, и мысли ему очень не нравятся. Он позвал её, чтобы доказать себе что-то. — Она красивая. И умная. И фигура — что надо. На секунду взгляд Ифаня будто тускнеет, но Сехун этого не замечает. Зато замечает тяжёлый, долгий и уставший выдох. — У меня то же самое. Ты красивый. Самый красивый из всех людей, что я встречал. Ты умный, и заметно, что учёба даётся тебе легко. Твоя фигура. Она сводит с ума. — Видя донельзя смущённого, красного Сехуна, Ифань усмехается. — Ты это хотел услышать? Усмешка в чужом голосе заставляет Сехуна оторвать глаза от нарисованного героя и метнуть взгляд на визави. Ифань сидит в уверенной позе, перебирает в пальцах ручку и смотрит прямо и без улыбки. Прекрасная, холодная статуя. Грёбаный идеал. И снова Сехун говорит раньше, чем думает: — Дерьмо, даже комплименты идеальны… А потом Сехун не понимает, что происходит. Секунду назад он держал в руках комикс, а сейчас лежит на лопатках, прижатый к кровати. Ифань смотрит прямо и чересчур серьёзно, почти излучает какую-то непонятную злость и будто враждебность. И совершенно неожиданно срывается на крик: — Я не идеален, чёрт тебя возьми! И если твоя ненависть ко мне обусловлена завистью, забудь о ней! Я жутко ленивый, ненавижу уборку и могу разве что суп из магазина залить кипятком, я фанат пони и плачу над Чудом в камере номер 7*, я не умею останавливаться и пойду буквально на что угодно, чтобы получить желаемое, я слишком высокого мнения о себе и лицемерю, чтобы произвести впечатление на людей, на которых мне насрать, а главный мой минус — я люблю такого придурка, как ты, и терплю все его выходки! Пожалуй, впервые в жизни Сехун видит его таким. И пугается. Раньше казалось, что кроме вежливой улыбки Ифань не способен на другие эмоции, но это не так. За их недолгое близкое — если это можно так назвать — общение он показал множество лиц: уверенный — в окружении друзей; горделивый — на матчах; заботливый — когда запарился с бургерами и вытирал его; алчущий — когда они близко-близко, как сейчас. Растерянный. — Прости! — Ифань с шумом выпускает воздух и прижимается носом к чужому виску. — Прости, пожалуйста, я не хотел на тебя кричать. Я просто хочу, чтобы ты всё правильно понимал. Я… — Отпусти, — шепчет Сехун и замирает, когда замирает Ифань. — Дышать нечем. — Прости. Ифань поспешно встаёт и скрывается за дверью ванной, а Сехун продолжает лежать и потерянно пялиться в заляпанный жёлтыми пятнами потолок. Кажется, проходит больше часа, прежде чем Ифань возвращается с мокрой головой и с былой ясностью во взгляде. — У меня дела всю неделю. Ты можешь взять выпуск домой, если не дочитал. В этом холодном, отстранённом тоне Сехун отчётливо слышит: «Уходи!» И послушно уходит, принципиально не забирая комикс, чтобы не было надобности отдавать его. Улица встречает мрачным небом и духотой, идеально описывая его состояние. Кажется, ещё чуть-чуть, и ливанёт. Прорвёт плотину, размоет границы. Сехун ненавидит бури. Буря обходит его стороной. Грозы так и не случается, а когда Сехун оказывается дома, в безопасности, тревоги отпускают. Он уже спокойнее реагирует на недавний выпад Ифаня, спокойно принимает причину, по которой остался, а не воспользовался шансом и не сбежал, стоило засранцу отпустить его. Вероятно, причина в желании поговорить. Спокойно, без наездов. Тогда он бы смог объяснить, что он всё-таки не готов, что не испытывает романтических чувств, что, вполне вероятно, они смогли бы подружиться, сбавь Ифань обороты и попробовав думать о нём в другом ключе. Что уже если и ненавидит, то скорее по привычке, чем на самом деле. Только вот помогло бы это? Сехуну очень хочется, нет — необходимо, поговорить об этом с кем-нибудь. Кто не будет смеяться, кто не ужаснётся, кто поймёт. Чанёль? Нет, друг он прекрасный, но в плане отношений — полный ноль. К тому же, Сехун не имеет ни малейшего понятия о его реакции, если Сехун назовёт имя Ифаня. Бэкхён? Он мог бы помочь, но едва ли их можно назвать друзьями. Да и его чёртова сила убеждения. Всем страшно, сказал Бэкхён, а Сехун совершил большую ошибку. Нет, Бэкхён точно не подходит. Господь, неужели у него больше никого нет? Интересно, а китайский квартет в курсе происходящего? Рассказал ли им Ифань? Да нет. Почему-то Сехуну хочется верить, что Ифань бы так с ним не поступил, не подставил.***
Музыка бьёт по ушам, нос режет едкий дым от многочисленных сигарет, на дне желудка плескается что-то малоопознаваемое и сильноалкогольное. Что он тут делает? Снова. Снова Чанёль, который уговорил его посетить вечеринку, организованную Тао. Последние выходные каникул, последние выходные перед новым семестром, как упустить такую возможность? Вот он и сидит, не упускает. В одиночестве. Чанёль ускакал здороваться с многочисленными друзьями и друзьями друзей, а с остальными гостями самому Сехуну не улыбается общаться. Даже с девушками — красивыми, пьяными и доступными. А кто в этом виноват? Засранец. — Ты ужинал? — спросил Ифань, когда снова пришёл в магазин под закрытие. — Ещё нет. А ты, раз сегодня без супа, значит уже да, — без злобы бросил Сехун, пробивая единственную бутылку воды. — Нет. Я хотел предложить тебе немного домашней китайской еды. Меня угостили. И чёрт знает почему Сехун согласился. Ифань дождался, пока Сехун посчитает кассу и закроет магазин, потом повёз в своё особенное место, где расстелил плед. Несмотря на позднее время, Сехун не возражал и даже охотно делился мыслями по тому или иному поводу, с интересом слушал рассказы Ифаня и даже отметил в себе некоторую досаду, когда Ифань предложил возвращаться. — Спасибо за ужин. Было вкусно. Ну… пока? Сехун направил было руку к двери, как второй его руки коснулась чужая ладонь. В машине был выключен свет, также совсем не светили фонари на улице. Но Сехун видел, как горят глаза напротив. — Поцелуй меня. Сехун откровенно охренел от выпада Ифаня, о чём незамедлительно сообщил. — Машина заблокирована. Поцелуй, и я тебя отпущу. Ифань довольно улыбался, угадывая растерянность в чужом лице. Растерянность, смятение, внутреннюю борьбу. Он сказал это почти в шутку, на пробу, ждал, что сейчас Сехун снова начнёт кричать о ненависти и какой он, Ифань, засранец, потому совсем не ожидал почувствовать тёплые губы у самого краешка своего рта. Ифань улыбнулся, поднёс ладонь Сехуна к губам, быстро чмокнул и щёлкнул брелоком блокировки. И улыбнулся ещё шире после стремительного Сехунова побега. Сехун поджимает губы и залпом допивает остатки коктейля. Как же хочется отвлечься, развеяться, а не мариноваться в соку собственной беспомощности и внутреннего раздрая, хочется привычно флиртовать с какой-нибудь девчонкой, а не покрываться мурашками от пристального внимания одного из королей вечеринки. Сидит себе, довольный, болтает о чём-то со своей китайской свитой, и не сводит с него глаз, на каком-то космическом уровне связывая по рукам и ногам. Хочется вскочить с места, решительным шагом подойти и громко и доступно объяснить, чтобы сматывал свои светло-синенькие удочки, чтобы перестал касаться и целовать его когда вздумается! И в общем-то Сехун достаточно пьян для всего этого, но здравый смысл (почему-то звучащий сейчас голосом Бэкхёна) говорит, что таким образом он и себя подставит. Нет, не пойдёт, нужен другой план. Он ведь реально себя потопит, потому что корабль уже дал течь. Они снова были у Ифаня. Ифань не приглашал — вообще куда-то снова пропал, Сехун сам пришёл. Протопал на кухню, обматерил засранца за бардак, навёл чистоту, отправив его убираться в спальне-гостиной, приготовил обед (курицу и овощи из дома притащил) и предложил посмотреть полнометражку поней. Не знал, зачем всё это делает. А когда пришло время прощаться, в прихожей сам — сам! — потянулся за коротким поцелуем. Просто чмок, но это вызвало настоящий взрыв в его душе. Вызвало неподдельное изумление Ифаня. — Ты… — Нет! Заткнись! Ничего не хочу объяснять! И Сехун поспешно сбежал, весь оставшийся вечер и ещё два дня после игнорируя Ифаневы звонки. Злость на себя и засранца снова душит. И тошнит от этого. Хотя, возможно, тошнит от выпитого на пустой желудок. Не фатально, но посидеть где-нибудь в темноте и тишине не помешает. Сехун поднимается, краем глаза замечает, что Ифань куда-то пропал (интересно, как давно?), снова зачем-то наполняет стакан и сжав волю в кулак обращается к Тао, спрашивая, где он может немного отдохнуть. Хозяин дома не обращает на него должного внимая, лишь неопределённо машет рукой в сторону второго этажа. Впрочем, Сехуна такой вариант устраивает: ему не особенно хочется общаться с ним. Сехун неспешно поднимается, бродит по коридору, прислушиваясь к шуму за дверьми. За одной кто-то предаётся страсти, за другой громко смеются и, кажется, во что-то играют. С третьей комнатой везёт, по крайней мере никаких подозрительных звуков. На всякий случай Сехун стучит и, не услышав ответа, тихонько приотворяет дверь. В комнате полумрак, освещаемый светом лишь одной настольной лампы, и никого нет. Уверенно заходит, прислоняясь спиной к двери, и на ощупь щёлкает замком. Он ведь ненадолго, поэтому не переживает, но хотя бы час он должен провести без беспокойства. Кровать принимает как родная, Сехун аж стонет от удовольствия. Чувство опьянения дарит телу лёгкость и только: ни вертолётов, ни резкого желания посетить уборную. Шум снизу совсем не напрягает, его и не слышно почти. Тихо, тепло и темно. Так от счастья умереть недолго. — Если собрался спать, хотя бы пледом накройся. — Да чтоб тебя черти драли! Откуда ты опять взялся?! Сехун подпрыгивает от страха и неожиданности. В комнате же никого не было, он же закрыл дверь! Но увы, он не один. Ифань находится сидящим в кресле прямо за дверью, потому Сехун его и не заметил. Гадство. Впрочем, это лучше, чем если бы в кресле оказалась какая-нибудь совокупляющаяся парочка. — Спи и не беспокойся. Я ничего не сделаю. Ифань со скучающим видом возвращается к смартфону и в самом деле кажется, что Сехун его вообще не интересует. Осознание этого факта почему-то больно бьёт по самолюбию. — И не хочется? Ифань переводит на него удивлённый взгляд и, должно быть, уверен, что ослышался. — Прости? — Нет, ничего. Пить хочется. Ифань кивает, прячет смартфон в карман. Встаёт, берёт стакан с чем-то прозрачным и медленно подходит к кровати. — Вода. Сехун видит в чужом взгляде смесь недовольства и заботы. Удивительное сочетание. Под пристальным взглядом делает несколько глотков и отдаёт стакан обратно. Ифань ещё немного смотрит в его глаза, будто не решаясь что-то сказать, вздыхает и выключает лампу, погружая комнату в темноту. Тихо, вообще ничем себя не выдавая, обходит кровать, и Сехун чувствует как та прогибается под весом ещё одного тела. Удивительным образом чужой ненавистный парфюм успокаивает тошноту, делает происходящее каким-то ненастоящим, выдуманным. Сехун — не Сехун, раз не вскакивает и не пытается убраться подальше, и Ифань — не Ифань, раз не вызывает жгучую злобу и отвращение. Сехун ему доверяет, почему-то знает, что тот сдержит слово, не прикоснётся, но рука зудит, её будто покалывает, будто тянет невидимыми ниточками. — Сехун? — Пожалуйста, просто лежи молча, — Сехун бормочет на грани слышимости и сильнее сжимает чужую горячую ладонь. Зуд проходит и становится легче дышать. — Если буду молчать, усну. Ты хочешь уснуть в кровати со мной? Вопрос простой, такой же простой и ответ на него, но слова застревают в горле. Но он прав, молчание сделает ситуацию крайне неловкой. — Давно хотел спросить… Ты же старше меня. Года на четыре, да? Старше Чанёль-хёна. Что ты забыл на нашем курсе? Ифань поворачивает голову, тщетно пытаясь разглядеть в темноте любимое лицо. Поворачивается набок, не разрывая рук, и ложится, опёршись на локоть. — Я учился в Китайской школе бизнеса. Родители спали и видели, как я наследую семейное дело. Мне не нравилось, но я был слишком зависим от них. А потом… я встречался с одним парнем, и родители об этом узнали. Это был грандиозный скандал. Моя семья… хм, весьма уважаема и известна. Они не могли этого так оставить. Угрожали лишением наследства, специальным «лечением». Пришлось расстаться, он очень испугался и не захотел продолжать. А я перебрался сюда и подал документы, поступил. — Ты общаешься с ними? — Только в особенных случаях. Имидж для них — всё. А меняться я не собираюсь. Теперь уж точно. Сехун хочет было уточнить, почему теперь точно, но вовремя прикусывает язык. И дураку понятно, что Ифань имеет в виду. — Ты любил его? Вопрос глупый, Сехун это понимает. Понимает, но всё равно задаёт. И почти уверен, что ответ не получит, потому что Ифань вдруг опускает ноги на пол, садится спиной к нему и будто даже хочет подняться и уйти, но не уходит, а ставит локти на колени и прячет лицо в ладонях. Сидит так достаточно времени и всё же поднимается. — Это не имеет никакого значения. Теперь — нет. Спокойной ночи. Сехун слышит щелчок замка, отмечает тонкую полоску света из коридора и продолжает дышать только после того, как Ифань закрывает за собой дверь. Снова одолевает чувство досады. Не знает, что чувствует. Он хотел и не хотел, чтобы Ифань остался, хотел и не хотел услышать развёрнутый ответ на вопрос о любви. Хотел и не хотел узнать об Ифане больше. Спустя час бесплодных попыток договориться с собственной головой Сехун принимает решение найти Чанёля, попрощаться с Тао и вернуться домой. В конце концов, им с Чанёлем завтра выбираться в город, не хотелось бы делать этого вечером. Но, наверное, интуиция у Сехуна паршиво работает. Или наоборот, как посмотреть. Они встречаются в центре. Идут на какой-то популярный боевик, потом слоняются по торговому центру в поисках подарка для таинственной зазнобы Чанёля. Чанёлю не нравятся все предложенные Сехуном варианты: духи, огромный розовый заяц, букет роз, серёжки, но останавливаются они всё же в ювелирном. Чанёль выбирает тонкий серебряный браслет без каких-либо побрякушек, и Сехун удивляется: такие браслеты как-то не во вкусе девчонок, уж он-то знает. Но да ладно. — Фу, устал, — изображая последнее издыхание, хнычет Чанёль. — Пожрём? Вон какой-то ресторан с открытой верандой. — Отчего ж не пожрать? Пойдём. Ресторан оказывается презентабельным и со вполне демократичным ценником. Ребята заказывают мясо, овощи на гриле и пиво. Животы благодарно урчат, погода обещает тёплый и приятный вечер. — Ой, а это не Ифань-хён? Сехун переводит взгляд в сторону, которую указывает Чанёль, и отчего-то пиво идёт не тем горлом. Действительно, он. Под ручку с какой-то красавицей. Красавицей, что вытягивает руку, демонстрируя кольцо на тонком пальчике, и целует Ифаневу щёку, а во второй руке Ифаня пакет из того самого ювелирного салона, где они были около получаса назад.