Луна и солнце

Джисон на удивление быстро засыпает, а у меня не выходит. Так что я просто вырываюсь из его довольно крепких объятий, беру пачку сигарет из кармана джинсовки и, натягивая чёрное худи моего парня, тихо выхожу из комнаты. В голове всё гудит, перемешиваясь, путается только разобранное и осмысленное. Конечно же, я направляюсь на крышу. «Что это, тату?». Если бы. Эта гадостная отметина портит жизнь даже сейчас, когда всё наконец-то стадо налаживаться. А ночное небо всё-таки до ужаса красивое и, если бы не все проблемы, что вновь и вновь нависают, я наслаждался бы видом всей душой. Так и хочется расправить руки в разные стороны, вдохнуть свежий воздух полной грудью и чувствовать себя максимально свободным, счастливым. И если со вторым скоро всё наладится, то с первым придётся возиться долго — прошлое не хочет меня отпускать. Или я его? Яркие и такие недосягаемые звёзды, вот бы достать с неба одну — для него. Такую же светлую, как и он. Думаю, он был бы счастлив. Хотя, даже самая яркая звезда меркнет на фоне Хан Джисона — моего личного солнца. И от осознания этого в груди расцветает странное чувство, описать которое я просто не в силах. В комнату я вернулся только под утро, когда начало светать и стало слишком холодно. Его в комнате уже не было, а на телефоне было оповещение об одном пропущенном звонке. Он наверняка знал где я, но не поднялся ко мне. Это вполне ожидаемо. «Что у тебя здесь, на левом запястье?», — зачем ты это спросил? Зачем ты полез к моему запястью? Зачем ты полез к этой чёртовой метке? «Партак», — зачем я это ответил? Дурак, какой же я дурак. — «Я не могу тебе его показать сейчас», — конечно не мог, ты бы всё понял. «Почему ты его не перебил?», — я и сам не знаю, Джисон-а. Это ведь партак всей моей жизни. Господи. Почему всё так? Почему мы снова говорим о проблемах в отношениях на паре? Будто тем других нет для разговора. Все так увлечённо что-то обсуждают, а у меня сердце щемит от того, что произошло, не позволяя даже слов в предложение связать. И этот наглец Чанбин смотрит на меня так, словно я преступление какое-то сделал. Кто-то поставил ему синяк под глазом, так и надо, будет знать. Джисона в университете я ещё не видел, а сейчас уже третья пара и он, как обычно, должен был бы мелькнуть передо мной раз сто, если не больше. Я сказал бы, что это крайне странно, но после вчерашнего, думаю, это более, чем нормально. — Со Чанбин, — взрываюсь я прямо в середине пары потому, что мне надоело чувствовать, как во во мне прожигают дыру взглядом. Что послужило причиной такого внимания? — Может ты прекратишь сверлить меня? — он только хмыкает, но взгляд так и не отводит. Раздражает своим высокомерием. — Хочу и буду, — хрипит он. — Передай Хану привет, я не успел должным образом, — и что это, чёрт возьми, должно значить? Со, наконец-то, перестаёт и мне становится спокойнее. Вроде бы. Бесит, как же бесит. Раздражает, выводит из себя. Хан не отвечает ни на звонки, ни на сообщения, его нигде не видно и его одногруппники тоже не знают где он. В груди тусклыми фейерверками взрывается тревога, заставляя пальцы на руках предательски задрожать. — Алло, — басисто отвечает Феликс. — Что-то случилось? — Ты не видел Джисона? — нервы шалят, буквально на пределе. Кажется, что не выдержу в следующую же секунду. Это даже начинает надоедать. Собственная нервозность. — Нет, его смена ещё не началась. Ты забыл? — не забыл. — Ладно, — скидываю, в голову лезут не самые приятные мысли. А вдруг с ним что-то случилось? Снова набираю его номер, но слышу только протяжные гудки. Видеть меня не хочет, я уверен. Всё и так сложно зачем он ещё усложняет? Но, что поделать, в этом весь Джисон. Меня пробивает током, когда кто-то аккуратно касается моего плеча, заставляя повернуться. Мысли о том, что это Джисон, отпадают сразу же, стоит мне увидеть лицо. Какой-то незнакомый парень. Начинает выводить из себя сразу же. Неприятный и мутный. — Чего тебе? — не совсем приветливо говорю я, а человек напротив странно ухмыляется. Чёрт, почему же все такие раздражающие. — Как грубо, — противно тянет он, а у меня зубы от злости уже скрипят. Повторяю себе, что нужно сдерживаться, ведь проблем и так хватает, а то, что я сейчас могу избить какого-то человека просто из-за того, что слишком переживаю вряд-ли кому-то понравится. Но так хочется эту его мордашку приложить о стену, чтобы зубы повылетали. — Неужто не хочешь узнать, где твой Ханни, — дерьмово тянет он в особо слащавой манере, от чего меня подташнивает, — сейчас? — мои глаза округляются, а внутри всё кипит от недовольства. Как он посмел вообще так назвать его? Я бегло осматриваюсь по сторонам в попытках выискать Джисона, но заканчивается это полнейшим провалом, а потому я смотрю незнакомцу в глаза и говорю: — Если ты что-то сделал с ним.. — но он обрывает меня на полуслове, говоря что ничего вовсе ему не делал. В воздухе витает очень напряжённая атмосфера, а на лице читается немой вопрос: кто же? Он наклоняется ко мне максимально близко, отчего я чувствую его дыхание у себя на шее и брезгливо морщусь — неприятно, и шепчет всего одно имя: — Со Чан-бин, — произносит по слогам, и это в миг становятся ненавистными. Этого вполне достаточно, чтобы мои глаза налились кровью, а подсознание подкидывало безумно приятные картинки, где Чанбин проводит остаток своих дней на больничной койке. Тварь. Но ничего, мы с ним ещё поговорим. И я надеюсь, что разговор наш закончится так, как хочется мне, а не наоборот, как часто бывает. Я отталкиваю его от себя и не прошу — буквально приказываю отвести меня к Хану. Он на удивление быстро соглашается и, ухватив меня за руку, ведёт в неизвестном направлении. Я бы мог пафосно выдернуть свою руку, не позволяя чужому человеку касаться себя, но сейчас главное Джисон. В голове мысль только одна — пусть с ним всё будет хорошо. Мы идём по наполненными людьми коридорам, не раз задевая студентов, что колко зыркают на нас в ответ. Так и хочется спросить: ну и что ты мне сделаешь? Посмотри на себя, а затем на меня и подумай ещё раз о том, что я могу сделать, если меня вывести. Вскоре приходим к старому туалету, про который все уже наверное забыли. Настораживает. Он кивает в сторону закрытой двери и уходит. Всё странно до безумия, живот скручивает от страха и тошнить начинает ещё больше. Сердце отдаёт в висках с гулом. А что, если он там мёртвый? Всё то же подсознание вбрасывает уже совсем нежеланный материал и я мотаю головой в разные стороны, отчего становится только хуже — начинает жутко болеть голова. Пытаюсь настроить себя на, хоть немного, лучший исход. Говорят, самовнушение помогает. — Придурок, — говорю я в пустоту, тяжело выдыхая, прежде чем открыть дверь. Перед моими глазами картина, которую я явно не ожидал увидеть сегодня. Джисон с разбитой губой и синяком на скуле стоит, оперевшись о раковину. Все мысли вмиг улетучиваются, оставляя лишь три огромные буквы, что светят неоново красным — как? Я громко вскрикиваю, тут же прикрывая рот руками и подбегаю к нему. — Джисонни? — на грани слышимости зову его я, на что он только ведёт плечом. Медленно подхожу почти вплотную, протягивая руку чтобы убрать чёлку с глаз. Хан смотрит на меня не читаемым взглядом, будто спросить что-то хочет. А он хочет, я знаю, и поэтому говорю об этом: — Ты хочешь у меня что-то спросить? — Что у тебя с Феликсом? — Господи. Ну уже ведь обсуждали. Не люблю, когда люди не понимают с первого раза. Имеет противную привычку — прицепиться к чему-то одному и будет мусолить. Зачем так делать? Устало закатываю глаза, а он всё продолжает смотреть. — Мы об этом уже говорили, — но нет же, он перебивает меня, настаивая на своём. Раздражение внутри меня нарастает. Вдох-выдох, Минхо, вдох-выдох. — Ёнбок мой друг, Джисон. То, что он чувствувал или чувствует ко мне — его дело, это не мешает нашей дружбе, — разъясняю, надеясь на понимание. — Тогда почему вы целовались на прошлой неделе после пар? — он смотрит с упрёком, руки сложил и ждёт ответа. На дне его карих очей можно разглядеть даже некую обиду. Серьёзно? Он ещё смеет обижаться? Эмоции закипают, чувствую ураган, что приближается с неимоверной скоростью. — Что? — переспрашиваю, пытаясь осмыслить то, что он мне предъявил. — Ты, блять, адекватный вообще? О каком поцелуе идёт речь? Кто тебе это сказал? Я весь день был на нервах, переживал из-за того, что тебя нигде нет, искал, терзал себя мыслями, а когда наконец нашёл — ты наезжаешь на меня? Да ты хоть знаешь, что я себе напредставлял, пока стоял за этой чёртовой дверью? Джисон, какого хрена? — взрываюсь некультурными высказываниями, потому что и так находился на грани. Он смотрит на меня вмиг загнано, как провинившийся щенок. Но сегодня это не прокатит. После того, что он мне рассказал, я думал, что хотя бы несколько недель обойдётся без дурацких ссор, ведь мы стали ещё ближе. Но кому есть до этого дело, если мы слушаем каких-то левых людей, сразу веря им на слово? Хан Джисон, ты полный придурок. — Минхо, я.. — порывается что-то сказать, но я не даю, перебиваю его так же, как он меня. Об уважении мы поговорим позже. — Что ты? Почему ты веришь какому-то вранью, прекрасно понимая, что мне никто кроме тебя не нужен, и сразу начинается — у-у-у, Минхо, как ты так мог. Что происходит, мать твою? — он ничего мне не отвечает, смотрит в пол и перебирает пальцами. Это начинает выводить из себя. Ещё больше, становится невыносимо. — И что это за макияж? Что случилось? — пытаюсь скрыть волнение, но что-то подсказывает, что не очень получается. Перевожу дыхание в попытке успокоиться. На это уходит три долгих минуты, что тянутся, кажется, вечность. Придя в себя смотрю на него уже более мягко, всё ещё требовательно ожидая ответа на свой вопрос. — Тебе не нужно знать, Хо-я, — тихо бубнит он, из-за чего я не сдерживаюсь — обнимаю его, прижимаясь всем телом. Пусть он и весь из себя такой плохой и дерзкий, но я-то знаю, я вижу, что он ранимое солнышко, которое нужно любить и оберегать. И я буду. — Боже, Сонни.. ты, конечно, засранец, но я так люблю тебя, — выдыхаю ему куда-то в ключицу, отчего его кожа покрывается мурашками, а я тихо хихикаю. Сдерживаюсь в порыве прикоснуться губами к карамельной коже — не сейчас, Минхо. — Я люблю тебя больше, малыш, — сильные руки ложатся на талию и я умиротворенно выдыхаю. Мгновением позже для меня вновь всё умирает: — Но нам, всё-таки, нужно поговорить. — хрипит он мне в шею. Затем в мыслях тлен.