Прошлое из осколков

Состояние Энакина пришлось стабилизировать очень долго, только в одной операционной его продержали несколько часов. В течении их ему очищали от инфекции, гноя и мёртвых тканей все многочисленные раны и ожоги. Их было много, а некоторые даже нуждались в серьёзной санации и наложении швов. А впервые взглянув на его тело, целители едва не упали замертво — на нем просто не было места, что не представляло бы собой открытое повреждение. Что ни рана, то ожог или синяк. И во время операции всё это кровоточило и буквально расползалось в руках. Все понимали, что если Скайуокер и останется жив, то вместе с ним останутся и жуткие шрамы. Длинные и тонкие от кнута, чуть более толстые от ожогов. К тому же организм был очень сильно истощён и обезвожен, но этого мало, так у него ещё температура взлетела почти до сорока градусов. Анализ крови, сделанный тут же, показал неясную инфекцию, словно разрушавшую организм изнутри. На фоне общего истощения она полностью завладела Скайуокером и грозилась свести его в могилу, вслед за учителем. Чему он, возможно, был бы только рад. — Похоже на последствия ситхской алхимии — задумчиво произнесла Мастер Че, рассматривая результат анализа — И посему лечение будет долгим и упорным. Вот только кто возьмётся курировать его? Оказалось, что не может почти ни один из целителей. У них у всех было на попечении по несколько больных, а Скайуокеру нужен был такой, кто мог бы заниматься лишь им. И такой целитель скоро нашёлся — госпожа Тано только, что заступила на ночное дежурство. Вся надежда была на неё, других не было. — Асока, тебе придётся стать его куратором — решительно заявила ей Вокара, до этого рассказав о том, что Энакин нашёлся и попал сюда, не забыв подробно описать его состояние и боль. Тогрута слушала очень внимательно, ни разу не перебив, лицо её оставалось невозмутимым и спокойным. Только глаза выдавали истинные чувства, менявшиеся с каждым словом начальницы. Сперва это была досада, за то, что он всё же попал сюда, достав её и здесь, после слепая ярость, потом она переплавилась в откровенное злорадство, вспомнив известный всем закон бумеранга. Не зря же всё исходящее от нас возвращается, всегда, без вариантов. Ей даже захотелось посмотреть на него и рассмеяться в лицо, наслаждаясь его мучениями, так удачно похожими на те, кто пережила она по его милости. Да хуже, скорее всего, ведь ситхи милости не знают. Пусть она сама лучше увидит как в его глазах меркнет свет, а его кровь разливается по белой простыне. А он сам стонет от боли и униженно просит его пощадить и помочь ему. И потому, когда Че озвучила указание, Тано с невероятным удовольствием, даже каким-то наслаждением, ответила ей: — Нет. Он заслужил то, что с ним случилось. И будет справедливо, если наказание дойдёт до него в полной мере. Вокара ничего не сказала ей, а просто велела пройти вслед за собой в палату интенсивной терапии, где в данный момент находился всего один пациент. Именно он сейчас лежал на узкой кровати, прикрытый покрывалом до живота. Руки лежали поверх, от левой тянулась вверх тонкая нить капельницы, а на груди, почти полностью скрытой в бинтах, укреплялось два чувствительных датчика. Волосы были обстрижены почти под ноль, чтобы обработать раны на голове. А лицо... О нем лучше его промолчать, ибо это страшное, багрово-синее пятно с выделившимися на нем опухшими красными губами, странно тонким, заострившимся носом и совершенно синими веками закрытых в наркотическом сне глаз, просто не имело право называть себя некогда красивым и идеально правильным лицом Энакина Скайуокера. Но это было оно и другого более не имелось. И главное, все открытые участки тела были покрыты следами жутких пыток ситхов. Хорошо, хоть, что самые серьёзные и глубокие раны скрывались под повязками. Однако и те, что следовало оставлять открытыми, тоже весьма впечатляли. Ведь только правая рука, затянутая в чёрную перчатку, позволяла узнать, кто перед ними. И при виде этого зрелища даже самый отъявленный враг этого человека точно проникся бы к нему состраданием. Любой, но, очевидно, не Асока Тано. Её сердце, измученное горем и постоянными испытаниями, не дрогнуло даже сейчас, отказываясь принять в себя что-то ещё, помимо своей обиды. Минуту она стояла молча и глядя на лежавшего, думала, что какой бы поступок не совершил Энакин в прошлом, такого, как сейчас, он не заслужил. Но уж очень большая и сильная обида и серьёзная боль жила ещё в душе Асоки по отношению к тому, кого она винила в смерти Оби-Вана и иначе, как Убийца в мыслях не звала. И даже подозревала, что Энакин сам убил Кеноби, завидуя ему и мстя за то, что тот не дал ему убить её. Тем самым невольно убил и её тоже, отняв возможность хоть когда-то в жизни быть счастливой. Да, Тано никак не могла перестать думать об этом и отделаться от своих мыслей. И, стыдно сказать, мелькнула у неё и такая мысль — отключить аппаратуру, поддерживавшую его жизнь. И потому, едва обернувшись к Вокаре, повторила решительное и твёрдое: — Нет. Я не стану лечить преступника. — Что ж — не стала больше уговаривать её начальница — Мне казалось, что ты уяснила, что личные чувства не должны мешать делу, а на работе есть только сама ситуация, но не твоё отношение к ней. Но раз так, то продолжаю поддерживавшую терапию и когда всё будет кончено, лично сообщу обо всем Совету. Асока выслушала отповедь и не меняя выражения лица, что не позволяло собеседнице увидеть реакцию на её слова, ответила тихо, но твёрдо: — Выход есть. Как есть одна целительница, молодая, но очень умелая, и что важно, она умеет отделять личное от рабочего... И она сегодня же придёт к больному. *** День и ночь смешались в одно время суток. Свет и Тьма стали едины. И только боль, ужасная боль, почти ни на секунду не оставлявшая тело, давала понять Энакину Скайуокеру, что он всё ещё находится на этом свете. Но лучше бы не было и её, ведь эта боль лучше всего другого напоминала о том, что с ним случилось, но не говорила того, как он спасся и где находился сейчас. Да и не смог бы, ведь сознание не желало возвращаться к нему вот уже несколько дней. Лишь только иногда, не чаще пары раз в день, на несколько секунд, да и то, с небольшой пользой. Ведь глаза его находились под специальной непроницаемом повязкой, чтобы их не мог травмировать свет, поскольку та болезнь, что мучила юношу, делала глаза особенно чувствительными и он мог сейчас ослепнуть, если хоть секунду посмотрит на даже неяркий свет. Поэтому единственной информацией, получаемой извне, были лишь чьи-то легкие прикосновения, менявшие повязки и обтиравшие ему лицо влажной салфеткой. Каждый раз одинаковые, исходящие от одного человека. Скорее всего девушки, совсем молодой, слишком уж нежной была кожа. Она не разговаривала, просто выполняла всё необходимое, а Энакин снова впадал в бесчувствие, не зная, выйдет ли из него снова, или плен душившегося жара и царапающей боли в другой раз решит не выпускать его. Вдруг оно пожелает-таки забрать Скайуокера с собой, в иной мир Великой Силы, на зыбкой границе с которым он сейчас и стоял. Тонкой и ненадёжной границе. Это вызывало беспокойство всего медкорпуса, даже верховного целителя, которая в этот раз не знала, выживет ли пациент. Слишком уж тяжёлым было его состояние. Температура не снижалась, раны не затягивались, ожоги воспалялись. Ничего утешительного, в общем. И скоро все начали уже готовится к тому под каким видом преподнести Совету новость о скорой смерти Избранного. И только один человек продолжал не терять надежду, день за днём приходя в палату интенсивной терапии и прибывая там почти неотлучно. Она не отчаивалась, словно задав себе цель во, что бы то ни стало вылечить именно этого пациента. Ею была Тара — молоденькая целительница, недавно поступившая в медкорпус на должность помощника и очень быстро освоившаяся в своей работе. Её любили все за доброе отношение к больным и вежливое, доброжелательное к коллегам. Именно она вызвалась помочь Скайуокеру, взявшись всерьёз за его лечение. И именно ей нужно поставить в заслугу то, что в конце второй недели Энакин начал приходить в сознание, плохо, медленно, словно бы с нежеланием. Но это был ощутимый прогресс и неплохая заявка на дальнейшие улучшения. Его пока оставили в интенсивной терапии, не снимая повязку с глаз, Тара по-прежнему не оставила его, перейдя на новый этап борьбы с болезнью — Борьбы за сердце.