Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя. — Ф. Ницше
— Селин, — голос доносится будто из глубины. — Селин! Но она просыпается не от него, а от воя сирены, разрывающей воздух в клочки. В небольшой комнате убежища тихо и пусто. Красный свет аварийных огоньков красит стены, разливается по полу, и кажется, будто он ощутимо вязкий, как кровь. Он заполнит всё доверху, а отсюда только один выход. Она вскакивает на постели, чувствуя, как сердце сжимается вместе с нутром помещения. Скоро оно облепит её тело, голову и она задохнется в этом красном мешке, как если бы это был изощрённый способ суицида. Она в таком возрасте, когда каждый второй думает о смерти. Нет, не то чтобы она разрисовала свой девчачий дневник пафосными фразочками «Хочу сдохнуть» и «Никто меня не понимает». Она всё же ещё и в том положении, когда жить хочется особенно сильно. Первая мысль: «Они идут за тобой». Они найдут способ открыть эту дверь, вломятся сюда и обнаружат свой украденный образец. Она видела так часто в собственных кошмарах, что весь её Берег превратился в одну сплошную имитацию охоты, где она — всего лишь маленький кролик. Она бросается к двери, чтобы прислушаться, но ни топота тяжёлых сапог на толстом протекторе, ни криков докторов. Только хрипит надрываясь сирена, словно ей за усердие доплачивают. — Селин! — снова голос, словно что-то зажигается в непроглядной темноте. Не солнце, но хотя бы фонарик. Ей в любом случае должно хватить, чтобы осветить путь. Она оборачивается, кажется, в торопливых резких движениях обламывает ноготь о кобальтового цвета двери. Голограмма напротив тоже освещена красным светом, но не снаружи, а изнутри. Этим вечером красные огни сожрут всё, что ей хоть сколько-нибудь дорого. — Доктор Рей? Что происходит? Вопрос обрывается на последнем слоге чужим голосом: «Доктор, немедленно откройте дверь и никто не пострадает!». Голос тоже с голограммы. Она вытягивается, словно можно пройти сквозь хиральные барьеры, пересечь границу, оказаться рядом. Будь у неё ДУМ, она бы прямо сейчас прыгнула туда, к нему. Только бы не оставаться здесь одной, не прирастать спиной к этому холодному металлу. — Тсс! У нас мало времени. Это должно было произойти, но я надеялся, что успею, — на миг его лицо оттеняется бликами, оно такое знакомое, но она отчего-то не находит в нём поистине жизненно необходимого успокоения. — Послушай, Селин, они идут за мной. И когда это случится, для меня всё будет кончено. Для меня, но не для тебя. Для тебя это только начало. Мне нужно чтобы ты сделала в точности всё, что я тебе сейчас скажу, ровно в таком же порядке. «Последнее предупреждение!» — приглушённый дверью голос не находит отклика. — «Ломайте! В случае сопротивления, стрелять на поражение!» — Вы в центральном зале? Что вы сделали? — Будь у меня возможность, я бы многое изменил, — его голос разрывается хлопушками у неё в голове. — Я бы сделал это место безопасным. Я бы не дал Кроносу пожирать собственных детей. Но всё, что я теперь могу — дать тебе возможность жить. Я ужасно поступил с тобой, заперев тебя в этом помещении на все эти годы, поэтому сегодня я искуплю свою вину. Селин кажется, она близка к тому, чтобы заплакать так, как плачут от страха. Ей не нужны извинения, искупления, она что угодно бы простила, лишь бы проснуться от этого кошмара сейчас. Доктор Рей спас её от бесконечной войны, что шла во внешнем мире, а теперь сам уходил на поле боя, рискуя больше не вернуться. — Я смогу удерживать их внимание какое-то время, это даст тебе возможность сбежать. У меня в шкафу есть костюм от загрязнения, надень его перед выходом, так будет меньше шансов, что тебя узнают. И возьми мой пропуск. Одной рукой она размазывает влагу по щекам, второй держится за стену, чтобы не рухнуть, потому что колени словно из бумаги. Костюм в шкафу грозит поглотить её полностью. — Их внимание будет отвлеченно центральным залом, но тебе всё равно нужно быть осторожной. У меня в кабинете лежит чемодан. Нажми на панель за голограммой репродукции Гойи. — послушно ведомая голосом с голограммы, она проделывает это как во сне. — Нашла? Небольшой чемодан для военных: паёк, лекарства, ампулы с окситоцином, плащ-дождевик, более устойчивый к Таймфоллу, чем обычная одежда, прибор для разведения огня и карманный ПХК с ограниченным набором схем. И ещё что-то с кнопкой. — Да. — Как выберешься из центра, иди на северо-восток. Там территория БТ, если даже кто-то выживет, они туда не сунутся. — «Выживет»? — Счётчик в браслете даст команду, когда будешь на безопасном расстоянии, — он её не слушает, потому что нет смысла, и не слышит, потому что грохот за дверью становится невыносимым. — После этого сними его и выброси. Потом уберёшь предохранитель с детонатора — он помечен красным — и нажмёшь на кнопку. Он словно отталкивает её от себя размашистым ударом, так что она собирает все острые углы в разговоре, в кровь разбивает колени, локти. По итогу сползает по стене на пол. — Что? — только и вырывается из передавленного горла. — Ты прекрасно знаешь, как опасна эта машина, — он почти шепчет, пока за спиной у него искрит дверь, будто пускают фейерверки. Один из этих огоньков точно сожжёт там всё дотла. — И ты знаешь, что будет с теми, чьи Ка она поглощает. — Я не смогу, — «я же ещё ребёнок! Ребёнок, чёрт возьми, не убийца!» — Не смогу! Не просите меня о таком! Я не… — Селин! — она вздрагивает от резкого голоса. — Сканер покажет несовпадение, когда ты покинешь территорию. Как думаешь, сколько у них уйдёт на то, чтобы сообразить? Они пойдут по твоему следу. Без этого — куда бы ты не направилась, ты никогда не будешь в безопасности. Все эти люди — работники и учёные, дети и взрослые — все они бетонная стена, ограждающая её от другого мира. От мира снаружи. Они звенья одной большой цепи, что держит её в этом месте. Доктор прав, они будут её преследовать ради будущего. «Будущего мира», будущего своего и своей репутации, будущего своего проекта. Такие, как она не должны покидать границ доступного содержания. И всё же прежняя разумность его голоса окисляется, разъедает ей уши. — Ты должна спасти себя. И спасти их. Я слишком много от тебя прошу, я знаю. Но другого пути нет. Грохот, дверь вылетает, словно картонная. Селин слышит возню, крики солдат, крики докторов. Шум запущенной машины, металлический скрежет. А потом выстрелы и грохот падающего тела. Она вскрикивает — задушенным инстинктивным криком. Голограмма растворяется. Когда-то давно она случайно услышала в коридорах обрывок фразы: «Мы не зовём их «малышами», не дарим им подарков, не разучиваем с ними стишки. Они никогда не будут нормальными детьми. Они умерли ещё до рождения». Но она-то жива, как бы не стремились убедить её в обратном все, кроме доктора Рея. Она осознаёт себя, как личность. Она знает, что любит мёд и не любит лимон. Она знает, что синий цвет ей нравится больше, чем зелёный. У неё есть день рождения (а ещё день смерти, но это не так важно). И хоть она давно не малышка, на свой прошлый день рождения она получила подарок и она знает кое-какие стихи. Она жива и хочет остаться живой. Здесь, в этом мире. Не на одиноком Берегу. Только не в одиночестве. Только не снова.***
Дождь беспрестанно лил две мили. Так что к моменту, когда её обступили мёртвые тела зданий, между которыми прятался терминал Краевого Узла, Селин поняла, что часть одежды точно отправится в утиль. Материал перчаток весь съёжился, как настоящая человеческая кожа от влаги. Они и до этого были не в лучшем состоянии, а после встречи с очередным Таймфоллом стало больно даже смотреть. «Идёт сканирование удостоверения. Добро пожаловать, Адам Монохью», — выдал электронный голос откуда-то с потолка. Селин усмехнулась. В нынешнем мире редки были новые знакомства, особенно посмертные. Она быстро сочинила в голове нехитрую эпитафию: «Адам Монохью. Неизвестный, потерявший свой путь, ты помог преодолеть его другим». Получилось довольно поэтично, сошло бы на могильный камень, если бы от этого Адама оставалось больше, чем горстка пепла и хиральный дым из трубы крематория. «Это не считается воровством, я ведь сожгла его тело. Услуга за услугу», — оправдала она сама себя перед судом и присяжными в своей голове. Все единогласно согласились, что это справедливо. В конце концов, она точно знала, что ему этот костюм и личное помещение уже не пригодятся. Чего не скажешь о ней. И даже не ради того, чтобы прятаться от дождя. Она хорошо усвоила один урок доктора. Хочешь спрятать что-то, спрячь у всех на виду. Селин остановилась у входа, прислонившись к стене и стянула перчатки. Пальцы закоченели, но кожа была в порядке. Если не считать круглого знака, въевшегося в правую ладонь: песочные часы, окруженные кольцами похожими на кольца Сатурна. Жирные линии шрамов вспухшей кожи складывались в её личную стигмату. Позорное клеймо, от которого не избавиться. На запах обожжённой кожи каждую ночь стягивались призраки. — Из Бостона не близкий путь. Она дёрнулась, будто кто-то ударил ножом в спину — таким неожиданным был голос. Селин обернулась и обнаружила незнакомца в идентичном её костюме курьера «Фраджайл Экспресс». — У меня был друг. Тоже там работал, — он кивнул на её руку. Селин тут же натянула перчатку. Люди в нынешнем мире были не особо разговорчивыми. «Маленькие разговоры» потеряли всякий смысл, как только общество стало замыкаться в группах, в которых каждый в свою очередь замкнулся в себе. Но даже разговорчивость курьера не так сильно встревожила её, как другой факт. Она не слышала, как он подошёл. И готова была поклясться, его тут не было, когда она заходила. — А сейчас там одни развалины. Говорят, их взорвали террористы. Что думаете? — Не знаю, — максимально расслабленно пожала плечами она, но голос всё равно не звучал достаточно безразлично. — Я никогда не была в Бостоне. Стараясь не вызвать подозрений, Селин пыталась разглядеть его лицо, но капюшон скрывал его и курьер всё время двигался так, что как бы она не взглянула, неоновый свет оттенял только нижнюю половину лица. А Селин как никогда хотелось взглянуть в глаза собеседнику. — Впрочем, кто знает, как всё было на самом деле. Сейчас так трудно разобрать, где ложь, а где правда. Ничему нельзя верить, все носят маски. Теперь уже напрямую она посмотрела на курьера. Он глядел словно в сторону, но Селин казалось, его взгляд где-то под капюшоном направлен прямо на неё. И этот взгляд забирается ей под костюм, туда, куда не смог добраться даже Таймфолл. Впервые в жизни она испытала пугающее чувство, будто стоит голая перед человеком, о котором ничего не знает, но который знает всё о ней. Знает, что она прячет под кожей. И она вся в следах осуждения, как в отпечатках рук. — Мне пора идти. — Пока! — каким-то приторно дружелюбным голосом бросили ей в спину. — Может, ещё увидимся! А Селин искренне надеялась, что нет. Прежде, чем спуститься в помещение этого Адама Монохью, она на секунду застыла, ощущая почти реальный зуд на спине от необходимости это сделать. Помедлив, она обернулась. В терминале никого не было.