🩸
27 years ago.
В темной просторной спальне с большими окнами тусклый свет прикроватной лампы отчаянно борется с алым сиянием ночного неба, нависшего над ожившим городом. Хмурые красные тучи медленно плывут, где-то вдалеке рождая молнии, безжалостно пронзающие грешную землю. Их не победить, с ними сражаться бессмысленно. То, что в крови родилось, не может быть уязвимо, особенно перед одержимыми пороком, что потеряли себя до того, как впервые сделали глоток воздуха жизни, в которую пришли. Ночь буйная, в очередной раз она гневается на людей, но им в их грехе давно дела нет. Они прозвали ее дьявольской, и им это нравится. Покой мрачной комнаты нарушают всхлипы и тяжелое шумное дыхание. — Дышите глубже, Элон, — просит акушер, нависший над омегой, что взмокший и обессиленный мечется по простыням, жадно урывая для себя жалкие глотки недостающего воздуха. Каждый вздох приносит ему боль, и оттого его красивые полные губы кривятся, испуская тяжелый мученический стон. Внизу все горит, а уголки зажмуренных глаз плавят горячие слезы, непрерывно текущие по вискам и пропадающие в разметавшихся по подушке шелковых черных волосах. — Все идет хорошо, все в порядке, — мягким голосом убеждает омега-акушер в надежде хоть немного успокоить беременного. Элона это не успокаивает совершенно. Он в ответ особенно громко и агрессивно стонет сквозь крепко стиснутые зубы и вертит головой по подушке, как в припадке. Одна его рука крепко сжимает ладонь омеги из прислуги, что волнуется так, словно сам сейчас рожает, а не его господин. Он боль свою не показывает, хотя Элон вот-вот сломает ему своей хваткой пару косточек. Он терпит, ведь беременному омеге сейчас в тысячи раз тяжелее. Это не первые роды, но чувство, словно все эти адские ощущения испытываются впервые. Так же было совсем еще недавно, когда Элон рожал своего первенца, сына-омегу — Тэгюна. Сейчас же новая жизнь, которая буквально рвется из омеги наружу, разрывает и лишает сил даже на полноценный плач. Элон то задыхается, то находится на грани обморока, то всхлипывает и тужится, когда велит акушер, стоящий у изножья кровати, прямо перед разведенными в стороны коленями омеги. В этот важный момент омегу переполняет куча эмоций: от радости до жгучей злости. Малыш внутри него упрямится, и Элон каким-то краешком светлого сознания даже успевает подумать, что ребенок уже проявляет свой характер, не успев толком родиться. А потом омега снова кричит, чувствуя вновь вспыхнувший пожар в животе и отчетливо различая, как каждый его орган начинает плавиться подобно маслу на раскаленной сковороде. — Боже! — вскрикивает Элон, запрокинув голову и вгрызаясь зубами в дрожащую нижнюю губу, кровоточащую от нервных и болезненных укусов. Мужчина-омега из прислуги кладет ему на лоб прохладный кусок ткани, но и это никак не помогает снизить жар. Элону бы сейчас в ледяной океан броситься и вздохнуть с облегчением, без жутких приступов боли. И не слышать ничего. Даже собственный голос раздражает, не говоря уже о голосах прислуги и акушера. Элон распахивает заплаканные покрасневшие глаза и с мольбой смотрит на омегу, что навис над ним, шепча с дрожью, жалобно, совсем по-детски: — Позовите его… Того, кто всю боль заберет и одним своим низким грудным голосом успокоит. Того, с кем даже самая невыносимая боль станет пустяком, потому что глаза его невозможно черные, с тем самым алым оттенком, не исчезающим даже при свете дня, способны в один миг унести в другие миры. И тогда… тогда все становится неважным. Потому что только в нем Элон забыться может. — К-кого, господин? — шепчет парнишка-прислуга, решив, что омега от боли, а может, от таблеток, данных ему врачом, начал бредить. Кого ему сейчас, в такой важный и серьезный момент жизни, стало необходимо увидеть? Но Элон вдруг смотрит так ясно, пугающе ясно, как обычно бывает, когда кто-то ошибается или не выполняет его приказов, и от этого взгляда у парнишки пробегает холодок по спине. В его взволнованных глазах отражается сожаление за глупый вопрос и лишний стресс, которого его господину и так сейчас хватает. Элон размыкает сухие искусанные губы и шепчет: — Тэхена… — в животе снова загорается нестерпимая боль, отчего омега громко стонет и снова начинает плакать. И вот он уже не кажется таким неприступным и холодным, как обычно. Элон сжимает в слабых пальцах влажную атласную простынь и сквозь тихий плач повторяет: — Позовите моего Тэхена.🩸
После мучительно долгих часов родов Элон наконец лежит на чистой свежей постели, которую прислуга незамедлительно сменила, и держит на груди крохотного младенца с темным пушком на маленькой голове. Ребенок тихонько ерзает на папе, посасывая пальчики, сжатые в кулак. Элон не может перестать улыбаться и оторвать взгляда от своего малыша, который заплакал лишь в момент рождения, а затем притих, успокоенный мягкими поглаживаниями по спинке. Несмотря на свою упертость во время рождения, теперь он Элону кажется удивительно спокойным и тихим для младенца. — Он такой красивый, Тэхен, только посмотри на него, — шепчет Элон, боясь испугать малыша громким голосом. Омега поднимает взгляд на мужа, сидящего на коленях рядом, и счастливо улыбается. Вечно суровая маска сползла с лица альфы в тот момент, когда он услышал плач своего новорожденного сына, и до сих пор, сидя на коленях у кровати, он не прекращает мягко улыбаться чуть приподнятыми уголками губ, смотря на свою бесценную семью. Грубые большие пальцы, украшенные перстнями, невесомо касаются макушки ребенка, с трепетом и особой аккуратностью гладят по затылку и опускаются на ладонь Элона, придерживающую спину младенца. — Есть ли кто-то счастливее меня на этом свете? В моем доме теперь трое самых прекрасных омег, — негромко говорит Тэхен, заглянув мужу в глаза. — У него твои губы, он точно, как ты… — восхищенно выдыхает Элон. В красивых больших глазах омеги блестит алое небо, тяжестью нависшее за окнами позади Тэхена. Никто в этом мире не может представить, как Элон любит этого человека, что выглядит точно сам Дьявол, за спиной которого будто выросли огромные черные крылья, освещенные кровавым небом ночи. Когда-то очень давно Тэхен безжалостно похитил его сердце и душу, а свои ему взамен молча в ладони вложил, потому что любит так же сильно, если не сильнее. Страшно. До сумасшествия. — В нем заложены мы с тобой. Самое лучшее от нас, моя жизнь, — Тэхен прикрывает глаза и касается губами теплой нежной ладони омеги. А Элон не верит. Не верит тому счастью, которое имеет. Они начинали этот тяжелый путь вместе. Вдвоем, крепко держась за руки, они шли по шипам босыми ногами, прогрызая себе путь наверх, к самой вершине, где, как говорят, можно стать королем. Ломая кости и свои, и даже чужие, проливая кровь и слезы, стирая зубы в порошок, они поднимались, одержимо смотря только лишь вперед. Терять им было нечего, лишь друг друга, но их, двух безумно влюбленных, чья любовь схожа с разрушительной силой, разлучить было невозможно. Они неразрывные, опасные и безжалостные к каждому, кто посмеет между ними влезть. Безумцы и слепцы, что не видели ничего другого, кроме будущих вершин и своей любви. Они никогда не знали, будут ли живы завтра, они вышли из самых низов глубокой ямы, прошли все круги ада, побороли всех страшных демонов, голодали, жертвовали, рисковали и не боялись. Никого и ничего. Даже саму Смерть. Боль их выковала и сделала титанами, она вознесла их до кровавых небес и провозгласила королями. Одно осталось неизменным. Любовь, которой нет конца и края. Всепоглощающая, уничтожающая и возрождающая вновь. — Я хочу взять его, — просит Тэхен, потянув к мужу раскрытые ладони. Элон улыбается и, аккуратно подняв уснувшего малыша со своей груди, перекладывает на руки отца. Тэхен медленно поднимается с колен, бережно держа на руках маленький комочек, и касается большим пальцем пухленькой щечки. — Моя сила, — шепчет альфа с восхищением, мягко ступая по полу и идя к окну, за которым расстелился огромный город, купающийся в багровом свете. Элон приподнимается на локтях и прислоняется к спинке кровати, с нежной и усталой улыбкой наблюдая за своим мужем. — Тэхен, как мы назовем его? — тихо спрашивает омега, только вспомнив, что у малыша еще даже имени нет. В отражении окна улыбка альфы становится шире. Недолго думая и не оборачиваясь к мужу, он спокойно, но твердо отвечает: — Я дам ему свое имя. То, что этот город не должен забывать никогда. То, что будет жить на устах каждого. И пусть оно будет вечным, пусть пугает и восхищает. Пусть оно оберегает моего сына, пусть даст ему силу и уверенность, пусть вдохнет в него бесстрашие и мудрость. Пусть подарит ему бесконечность. Тэхен, мой мальчик, — свое же имя, обращенное к сыну, альфа произносит мягко, чистой любовью его наполняя. — Я хочу, чтобы ты жил так, как тебе хочется. Бери от чертовой жизни все и не дай этому проклятому городу забыть мое имя. Тэхен хорошо знает: конец есть у всего. Когда-то конец пришел людям, давшим ему жизнь, когда-то конец пришел нищете, с которой они боролись вместе с Элоном. Когда-то конец придет и самому Тэхену. Он этот город покорил, он сделал его своим и поставил на колени неугодных. Нет конца лишь одному: людской ненависти и зависти, что витает вокруг Тэхена удушающим смрадом. Враги всюду. Альфа знает, что они могут оказаться прямо за спиной, если он на секунду прикроет глаза и хоть на миг даст себе слабину. Именно по этой причине Элон родил малыша не в лучшей больнице города, а в родном доме. В крепости, в которую никто не посмеет вторгнуться. Тэхен хорошо знает: он не вечен, зато его имя может жить и после его смерти. Этому грязному городу, захлебнувшемуся в грехах, оно необходимо, как имя Бога, которое одних будет пугать, а других очаровывать. Ладонь подошедшего Элона мягко скользит по крепкому плечу альфы поверх черного пиджака и останавливается на локте. Омега подходит к мужу вплотную и обнимает, вдыхает носом его терпкий природный аромат, от которого мурашки по телу, что неизменно бурно отзывается на этого альфу как и многие годы назад. Он сам не знает, почему, но из уставших от пролитых слез глаз падают новые хрусталики, похожие в сиянии неба на рубины. И это, наверное, люди называют слезами счастья. — Наши дети будут самыми сильными и самыми лучшими. Тэгюн и Тэхен… — шепчет Элон, примеряя имя своего мужа на младшем сыне. Он поднимает голову и встречается с альфой глазами. Тэхен коротко кивает и улыбается. — У них будет свобода. У них будет все, — говорит он шепотом, от которого у Элона ноги готовы подкоситься. Альфе даже громко говорить не надо, чтобы его слова возымели огромную силу. — И у них будем мы. Тэхен поднимает взгляд и глядит на небо, кровью заполнившее его задумчивые глаза. — Сегодня небо особенно красное. Ты родился, а людская боль стала еще сильнее, — обращается альфа к сыну, слегка покачивая его на руках. — Небеса не прекращают оплакивать ужас, что творят люди этого города, но я буду верить, что кровавое сияние — праздник в честь рождения моего сына. В честь еще одного сильного омеги в этой семье.В честь Ким Тэхена.