Сокол ясный

      Всё ещё болят. Прошло много времени, но руки ещё болят.       Ангела зовёт это фантомной болью, когда рук нет, а они болят. Такое ощущение, что это ноют настоящие, живые мышцы, проработавшие знатные пару часов в том же спортивном зале. Руки колет, но Фария хорошо знает — это психосоматика, не иначе. Ведь колоть совсем нечему. Амари вообще старается не говорить об этом, но скрывать что-то от врача, тем более, если делишь с этим врачом одну постель, плохая практика.       «Я не инвалид», — уверенно заявляет Фария, забирая у Ангелы тяжелый пакет, — «Хватит уже со мной как с немощной».       Амари это оскорбляло ото всех. Сочувствие. Каждый стремился выразить своё сочувствие, понятия не имея, чему именно они сочувствуют и с какой силой вколачивают в гроб похороненной самооценки ещё один гвоздь. Фария ушла с работы от этого клятого сочувствия. И меньше всего ей хотелось, чтобы любимая женщина уподобилась щербатым воякам.       Ангела — другая. Её доброе сердце, нежные руки и теплый взгляд — исцеляли. Фария не имеет действительного понятия, что это, магия, или очередное скрытое достоинство любимой женщины, которое она до этого момента так старательно прятала. Но время идёт, а старые раны затягиваются.       И Фария этой маленькой, белокурой девушке была бесконечно благодарна.       — Холодная, — мурлычет Ангела под боком, жмётся теплой щекой к металлической ладони. Протез — не то же самое, что живая рука. Она не чувствует пальцами ничего, кроме самого факта существования какого-то предмета; не чувствует, как жаркое дыхание стягивает кожу мурашками; не чувствует, как горячи руки Ангелы, сжимающие протез. Она вообще ничего не чувствует. Протез даёт простую возможность существовать, но не жить полноценно; работать руками, но ничего не чувствовать. Гэндзи чувствовал что-то подобное? Или в его случае всё было хуже?       — Спи, — в светлую макушку шепчет Фария, с упоением вдохнув теплый запах, — ещё совсем рано. Утренний солнечный луч мягкой лапой касается металлического предплечья.