Мотылёк

Мотылёк… С каких пор это имя начало вызывать такой трепет в сердце? С тех пор, как я попросил его называть меня по имени? «Называй меня Луи»…это было своего рода признанием, обращенным в равнодушный светловолосый затылок Анри. Анри… Такое нежное и красивое имя. Такое же красивое, как твоя душа. По крайней мере, мне кажется, что она именно такая. Такая же, как твое имя. Иначе просто быть не может. Иначе как объяснить твою преданность столь бесполезному человеку как я. Два года заточения в одиночке — только потому, что ты не мог вытерпеть жестокую несправедливость надзирателя ко мне. Риск провести еще пять лет в одиночке — только для того, чтобы не дать им схватить меня и увести снова в этот ад. Как еще объяснить эти поступки? Я не настолько тщеславен, чтобы верить, что всему вина любовь или что-то похожее на нее. Я более чем уверен, что причина таких поступков твоя честность, справедливость… Вот только чем я заслужил такое твое доверие? Позволишь ли ты на короткие мгновения видеть за этим дружеским доверием нечто большее? Ведь сердце просит. Каждую ночь, засыпая рядом с тобой на нарах, я рассматривал очертания твоих широких плеч и спины, которая всегда была повернута ко мне. Ты всегда отворачивался от меня, либо смотрел в потолок. Каждую ночь я безуспешно боролся с желанием прижаться к тебе, ведь я чувствовал, исходящее от твоего тела тепло. Такое манящее. Невыносимо. «Называй меня Луи»…да, пожалуй, именно в тот день, где-то подкоркой сознания я понял, что ты значишь для меня больше, чем просто сокамерник, тюремный телохранитель. Нечто большее, но пока непонятно что именно. Вчера ты вновь удивил меня. Нет, неправильно. Ты ошеломил меня. Ты вернулся за мной. Вернулся, хотя не должен был! Ничто тебя не удерживало подле меня. Уговору пришел конец, и мы оба это знали, но всё же ты вернулся. Позволишь ли ты мне увидеть в этом луч надежды? Надежды на что-то большее. Тебе пришлось тащить меня на себе через десятки километров непроходимого леса, упорно уводя подальше от наших преследователей. Они нас не заметили, в отличие от Матюретта, схлопотавшего пулю. Бедный Матюретт. Я бесконечно благодарен провидению за оказавшуюся у нас на пути хижину, судя по всему заброшенную. Возможно, она была охотничьей. Хотя кому взбредет в голову охотиться в джунглях. Ночь накрыла наше скромное убежище своей темной пеленой. Мы побоялись разводить костер, чтобы не привлекать лишнего внимания. Нога неприятно ныла и болела. Ее распухший вид пугал еще больше. Столько проблем от меня. Почему нечто такое всегда приключается именно со мной. Бесполезный Луи. — О чем задумался? Вопрос Анри вывел из размышлений. — Да так, ни о чем важном, — отмахнулся я, боясь поднять на тебя взгляд. — Хорош унывать, Дега, мы сегодня сделали невозможное. Второй раз ушли от тюремщиков, — в голосе Анри слышалась улыбка. Я поднял на него глаза. Теплая улыбка. Такую редко увидишь на твоем лице, но она такая красивая и солнечная. Я люблю ее, от нее на сердце тепло и трепетно. — Не могу поверить…. — М? — Мотылек поднял на меня вопросительный взгляд. — Почему ты вернулся за мной? — спросил я. Больше не было сил молчать об этом. Я должен знать. Но ты молчал. Я видел в твоих глазах мелькавшие мысли и решение…решение солгать? Ты нечестен со мной. Впрочем, на что я рассчитывал. — Как же…я же должен тебя защищать. Я добродушно фыркнул. — Но ведь уговору конец, мы обсудили это. Ты больше не обязан мне ничем, и я ничем тебе не обязан. Но ты лишь пожал плечами. — Просто мне стало тебя жаль. Спи давай, слишком много болтаешь. И снова ты поворачиваешься ко мне спиной, скрещивая на груди руки, готовясь ко сну. Я подстелил себе еще соломы. — Мотылёк? — Мм? — спрашиваешь ты не оборачиваясь. — Здесь полно места, но я постелю себе рядом с тобой. Я привык так, извини, — просто ставлю его в известность. Я не хочу спать один, хочу чувствовать его тепло. Но ты не отвечаешь, из чего я делаю вывод, что ты заснул. Луи опустился на солому, бережно снял очки, повернулся на бок и закрыл глаза. Анри не спал. Он прекрасно слышал, что ему сказал Дега, но не нашел, что ему ответить. Действительно, что он мог ему ответить? Он и сам не хотел, чтобы Луи спал где-то вдалеке от него. Он просто хотел чувствовать этого худощавого, беззащитного человека рядом. Так ему было спокойнее — чувствовать его тихое дыхание за своей спиной. Анри привык к нему. Так он объяснял это странное желание. Но ставить в известность об этом самого Дега не собирался. Утреннее солнце навязчиво светило в глаза, призывая проснуться. Анри нехотя приоткрыл один глаз. Его сонному взору предстало скромное убранство хижины, обильно поливаемое теплыми приветливыми солнечными лучами. Луи сидел на соломе, повернувшись к нему спиной. Слегка сгорбишийся и неподвижный. Обычно аккуратно сложенные волосы (даже в условиях тюрьмы и каторги) сейчас непослушными кудрями вились на макушке. Шарьер залюбовался игрой света на темном каштане его волос. Почему-то раньше он не замечал его вьющуюся шевелюру. Сейчас она ему показалась даже милой. Мотылёк широко зевнул, сладко потянулся и, облокотившись на руку, дотронулся до плеча Луи. — Ты как там? От прикосновения Дега вздрогнул. Он обернулся, и Анри прочел на его лице замешательство. Теперь он понял, почему Луи сидел сгорбившись. Он рассматривал больную ногу. — Всё в порядке, — поспешно ответил друг, убирая ногу в сторону. Анри это не понравилось. — Как нога? — Заживает. Вроде как, — уклончиво ответил Дега. — Болит? — Анри присел. — Слегка. Шарьер опустил взгляд на распухшую ногу. При таком воспалении нога просто не может «слегка» болеть. О том, что она беспокоила его всю ночь свидетельствовал и помятый вид Дега с кругами под глазами. — Боюсь, я не смогу двигаться с тобой дальше, — наконец протянул Луи, досадливо потирая разболевшуюся ногу. Губы его тронула ухмылка. — Нам стоит разойтись здесь, — он поднял на Мотылька глаза. Спокойный и решительный взгляд. Совсем как вчера, когда он сообщил, что уговору конец. Но Шарьер лишь усмехнулся и, хлопнув друга по плечу, поднялся с застеленного соломой пола. — С чего ты взял, что мы вообще куда-то собираемся сегодня? — непринужденно спросил он, подтягиваясь и подставляя лицо теплым утренним лучам солнца. Дега не верил своим ушам. Анри краем глаза взглянул на его удивленное лицо и невольно расхохотался. — Дега, ты бы видел сейчас себя, — Мотылёк присел рядом с озадаченным другом. — Но за нами гнались вчера, нас ищут. Оставаться на одном месте самоубийство! — Так почему же ты говоришь, что собираешься остаться? — в лоб спросил Анри. — Я не могу, — ответил Дега. — Ты не можешь тащить меня вечно через этот лес. И я не хочу этого. Мы договорились, что теперь каждый сам по себе. Оставь меня. — Нет, Дега, давай я сам буду решать, что мне делать: оставаться здесь или валить. Эта хижина находится в чертовом центре джунглей. Эти сволочи гнались за нами на машине, и по ним не скажешь, что они готовы пуститься за нами еще и по колумбийским джунглям. Они убили беднягу Матюретта, нас они, скорее всего, также признают умершими. У тюрьмы хватает заключенных, им нет до нас дела. Если сами не будем лезть к ним в лапы, разумеется. Так что не думай, что я остаюсь из-за тебя. Не обольщайся, друг. Просто больше нет необходимости бежать сквозь лес сломя голову. Нам лучше вообще до поры до времени не высовываться. Для большей убедительности Анри потрепал Луи по плечу. Конечно, он лукавил. Шарьер не был уверен, что их поиски закончены, и он всё также боялся, что тюремщики нагрянут и сюда. Но также как вчера, когда он вернулся за Дега, так и сейчас он был тверд в одном. Он не хочет оставлять его одного. И пусть эта непонятная самому Мотыльку преданность и упрямство по отношению ко всему, что касается его худощавого друга, может выйти ему боком, как выходило уже не раз до этого, Анри не откажется от них. О причинах, побуждающих его так поступать, он подумает потом. Хижина. Это убогое жилище было единственным прибежищем беглых заключенных. Несмотря на практически полное отсутствие мебели (за исключением старого потрепанного деревянного стола, пустых полок, прибитых к стене, да сломанного табурета) здесь ничего не было. Кроватью служила постеленная на полу солома. Но даже несмотря на всё это, хижина казалось Луи даром божьим, ведь здесь они с Мотыльком были в безопасности. По крайней мере, так он думал. Анри ушел на поиски питья и ужина. Дега остался в пустой хижине. «Сиди здесь и никуда не высовывайся. Чем больше покоя, тем лучше будет ноге, поэтому никаких лишних телодвижений», безапелляционно сказал ему Мотылёк и ушел. Луи слушался его и сидел на полу. Вечер опускался на джунгли не торопясь. Тени становились длиннее, отражая на запыленных стенах хижины причудливые узоры от кончиков пальм и прочей растительности. Из зарослей доносился щебет птиц. Дега вспоминал один из вечеров, проведенных в заточении. Он не любил вспоминать о нем, но надвигавшиеся сумерки и тишина невольно вызывали в памяти старые картинки. Еще до заключения Анри в одиночку, но после того, как Дега попросил называть его по имени и взять с собой на побег, случилось нечто, о чем Луи очень часто жалел. Очередная прохладная ночь на нарах. Луи не знал какое сейчас время года, но ночи стали холоднее. От того еще более манящей была широкая спина Мотылька, вечно повернутая к нему. Не то повинуясь физиологической потребности в тепле, не то своему желанию быть к нему ближе, Луи уткнулся лбом между лопаток Анри и робко положил ладони ему на спину. Под тонкой тканью тюремной робы чувствовалось тепло сильного мужского тела. Почему-то сам Луи не мог похвастаться этим. Руки у него были прохладными, жар от его тела не исходил. Вопреки ожиданию, Анри не повернулся к нему и не отнял неуместно лежавшие на нем руки соседа по койке. Дега счастливо улыбнулся, чувствуя запах его кожи — смесь жаркого солнечного дня, пота и…чего-то невероятно притягательного, от которого во рту накапливалась слюна. — Ты вкусно пахнешь. Слова эти вырвались совсем неожиданно и против воли. Луи тут же испуганно отнял голову, осознав какую оплошность только что совершил. Мотылёк резко повернулся. — Ты совсем рехнулся? — прощипел он, стараясь, чтобы его никто не услышал. Дега быстро отнял от него руки. — Прости, это случайно вырвалось… — Луи почувствовал, как краска заливает лицо. Как же он был рад, что в темноте, освещаемой лишь молодой луной, этого было не заметно. — Ты придурок, Дега. Не трогай меня больше, — так же шепотом, но резко отрезал Мотылек. Он снова скрестил руки и отвернулся. Луи его больше не беспокоил. Несмотря на это, Дега чувствовал иногда странное тепло, исходившее от Анри по отношению к нему. Едва уловимый взгляд, молчаливая солнечная улыбка, когда они случайно сталкивались глазами. Эти моменты были редки, но они были. Никто никогда раньше не улыбался ему так. Даже жена. Иногда он ловил себя на мысли, что Мотылек следит за ним. Может быть неосознанно, совсем незаметно, но следит. В ту пору Луи думал, что он следит за его безопасностью, но сейчас, он надеется, что за этим было что-то большее. Не простое меркантильное желание сохранить ему жизнь, потому что у него были деньги. Нет, Луи не верил в это. Хотя бы потому, что один раз эти деньги были у Мотылька, и он без колебаний вернул их ему. Ничто не мешало ему оставить гильзу у себя, а его послать куда подальше. Что мог щуплый, невысокий и неуверенный в себе Луи сделать ему. Ровным счетом ничего. Но Мотылек не такой, он другой. Луи улыбнулся. Мысли о нем вызывали тепло в сердце. Снаружи послышался шорох. Дега испуганно поднял взгляд к окну, но тут же успокоился, увидев в нем лицо Анри. — Что? Чуть в штаны не наложил? — весело спросил Мотылек, заходя в хижину через окно. Дверь, запертая изнутри, находилась на противоположной стороне. — Я не охотник, поэтому особо на что-то не рассчитывай, — с этими словами Мотылёк вывалил на пыльный пол добытый им ужин — три кокоса, пять желтых продолговатых фрукта и бананы. Луи взял в руки желтый фрукт, больше напоминавший грушу переросток. — Ты уверен, что это съедобно? Мы не траванемся от этого? — Я добыл всё, до чего смог дотянуться. Ты не представляешь, каких это трудов стоило. Вот, даже руку расцарапал в кровь, — Мотылёк недовольно показал ему еще свежий след от пореза на руке. — Так что ешь и не задирай нос. Луи не убедили его слова, и он недоверчиво понюхал фрукт. Мотылёк закатил глаза. — Да съедобные они, я видел эти фрукты у аборигенов. Они ели его, так что всё нормально. Дега удовлетворенно хмыкнул. Они раскололи кокосы и с наслаждением испили сок. Жажда, мучившая Луи весь день, отступила. Он с наслаждением приложился потрескавшимися губами к белой мякоти и откусил, когда поймал на себе взгляд Анри. — Что? — Луи вытер тыльной стороной ладони губы и, не понимающе посмотрел на друга. Но Мотылёк лишь улыбнулся и помотал головой. — Ничего. Ты мне просто напомнил кое-кого. — Кого? — Себя, когда я впервые получил от тебя в подарок половинку кокоса. Луи пережевал во рту белую стружку. — Ты не представляешь, каким лучом надежды для меня это было. — Но по итогу из-за этого тебя потом лишили света, так что…. — Это не важно, — прервал его Анри, касаясь руки Дега. От прикосновения последний вздрогнул. Слишком неожиданно. На мгновение они встретились глазами, но Шарьер тут же отвел их в сторону. — Это не важно, ты дал мне надежду, пусть и недолго. Вот что главное. Поэтому я благодарен. — Ты попал туда из-за меня, за что здесь благодарить, — пожал плечами Дега. — За то, что не забыл, — возразил Анри. Луи чувствовал, что он смотрит на него, но не мог ответить ему тем же. Ему казалось, что если он сейчас поднимает на него глаза, то просто потонет в них и никогда уже не сможет выплыть. Нельзя, нельзя ему так впадать в чувства. Мотылёк не принадлежит ему, и никогда не будет принадлежать. Глупые и напрасные надежды. С наступлением ночи Дега глядел на потолок, на котором играли тени деревьев, тихо колыхавшихся от ветра. Анри лежал привычно повернувшись к нему спиной. Тем бо’льшим было его удивление, когда он повернулся к нему лицом. — Ты чего не спишь? — тихо спросил Шарьер. — Не спится, — не глядя на него ответил Луи. — Я думал, на воле будет спаться слаще, — признался Мотылёк. Дега повернул к нему голову. — Ожидания не оправдались? Шарьер кивнул. — Потому что это еще не воля, — ответил Дега. — Мы беглецы. Нас еще могут поймать. — Не говори так. — Если за нами придут, — Луи будто не слышал его, — не возвращайся за мной. — Ты о чем? — Анри чуть приподнял голову. — Ты понял, о чем я. Хватит меня спасать. Подумай о себе. Один ты можешь сбежать куда угодно. Мотылёк опустил голову обратно. — Я ведь уже говорил тебе, не решать за меня. — Это просто моя просьба. Во второй раз может не повезти. — Луи, заткнись. Сердце забилось чаще. Это был первый раз, когда Мотылёк обратился к нему по имени. Дега украдкой взглянул на него. Глаза закрыты. В свете луны пшеничного цвета волосы и бородка казались почти белыми. Тонкие морщинки возле глаз. Обветренные, но такие желанные губы. Луи сглотнул. Слишком близко. Он отвернулся. Анри не понял, как оказался в комнате Неннет. Разбросанная повсюду одежда, свет настольной лампы и ночной Париж за окном. Прохладный воздух проникал из окна, разбавляя запах сигарет, лаванды и секса. Анри не понимал, откуда здесь запах лаванды. Он взглянул на не заправленную постель. На белой простыне, лицом в подушку лежал Луи. Шарьер скользнул взглядом по обнаженной спине старого приятеля. Одеяло целомудренно и одновременно невероятно похотливо прикрывало его задницу. Шарьер потушил сигарету, что держал в руках, об пепельницу, и отошел от окна. Он опустился на кровать и прильнул губами к обнаженной шее Дега. Луи зашевелился и повернулся к нему. Сонные глаза открылись и воззрились на Анри. — Мотылёк, ты вернулся. Ты всегда возвращаешься, — Дега расплылся в улыбке и притянул его к себе. Губы слились в неторопливом поцелуе. Анри чувствовал его чересчур нежную для мужчины кожу под своими ладонями. В объятиях Дега казался еще более хрупким. Однако вопреки этому, невесть откуда взявшейся силой, он повалил его на спину. Языки любовников сплетались в интимном танце, губы кусали друг друга, только подогревая разгорающуюся страсть. Луи оседлал его, резко отстранился. В мягком свете ночной лампы Анри залюбовался им. Покатые, узкие плечи, с небольшим рельефом мышц, руки. Он больше походил на молодого юношу, нежели на мужчину. Шарьер поймал себя на мысли, что не знает, сколько ему лет. Он хотел спросить, но Дега положил ему на губы указательный палец, призывая молчать. Он похотливо ухмыльнулся озадаченному Мотыльку и начал спускаться вниз. Когда губы Луи обхватили головку вставшего члена, Анри не смог сдержать стон… Шарьер резко проснулся от звука собственного голоса. Темнота хижины тяжелой действительностью ударила по сонному сознанию. Он повернул голову, надеясь, что не разбудил Луи, но к счастью, Дега спал. По крайней мере, ровно вздымавшаяся грудь свидетельствовала об этом. Мотылёк закрыл лицо рукой. В груди бушевала смесь стыда, удивления и досады. Стыда и удивления, потому что Анри никогда бы не посмел подумать о себе, как о ком-то, кто бы предпочел мужчину женщине. Шарьер бы лукавил сам себе, если бы сказал, что никогда не думал о Дега в таком ключе. В условиях заключения и полного отсутствия хотя бы намека на женское тело, невольно в голове начинают блуждать шальные мысли. Он бы никогда ни за что на свете не признался кому-либо, а тем более самому Луи, что иногда испытывал желание зажать его где-нибудь в углу и трахнуть как следует. Только потому что ему хотелось секса. Не более. Анри был уверен, что такое же желание посещало не только его, но и добрую половину заключенных. Он часто замечал грязные взгляды других в сторону Луи, особенно в душевой. Но это была суровая действительность тюрьмы. Его не трогали лишь потому, что в противном случае пришлось бы иметь дело с Мотыльком. Шарьер был готов биться об заклад, что все эти заключенные думают, что он трахает его на досуге. Иначе бы зачем ему так защищать его. Из-за денег? Что за смех. Мотылёк мог бы давно отобрать у хлипкого миллионера его деньги. Чувство досады Шарьер осознал лишь спустя несколько минут, когда понял, что увиденные во сне картинки, вызвали у него крепкий стояк. Он бы хотел досмотреть этот сон до конца. Вид отсасывающего ему обнаженного Луи взбудоражил сознание, и более не хотел его покидать. Мотылёк протер лицо руками и отвернулся к стене. Но вставший член не давал покоя, хотя бы потому, что причинял неудобства. Шарьер тихо обернулся, убедиться, что Дега спит. Тишина. Он отвернулся и просунул под резинку тюремных штанов руку, обхватывая член руками. Вынужденный спрятать лицо в локоть, чтобы не застонать, Анри проводил вдоль ствола, чувствуя, как накатывает наслаждение. В голове судорожно метались разные образы. Неннет, обнаженные женские тела, снова Неннет… но ее образ был туманным, чем-то далеким, не вызывавшим сильных чувств. И тут уступчиво перед глазами всплыл только что увиденный сон. Картинка настолько ясная, будто бывшая наяву. Губы Луи, обхватывающие его член и глубоко поглощающие, его обнаженное и красивое тело. Ощущение влаги и тепла на члене… Мотылёк прикусил ткань тюремной рубашки, чтобы не застонать вновь, и излился себе на руку. Казалось, будто сердце стучит у самых висков. Напряжение спало, и приятная расслабленность стекла по телу. Анри выдохнул и вытер руку об солому. Луи рядом повернулся и уткнулся головой ему в спину. Он по-прежнему спал. Утро следующего дня наступило слишком быстро. Анри отлепил глаза, и некоторое время глядел в серый потолок, скудно освещенный только-только выходящими из-за зарослей джунглей лучами солнца. Луи мирно спал рядом. Мотылёк посмотрел на него и испытал странное чувство неловкости. Похоже, минувшая ночь что-то сломала в нем. Точнее в его отношении к Луи. Оно уже никогда не будет прежним. Где-то в подкорке сознания у него всегда будет ютиться сладкая и запретная картинка, где Дега отсасывает ему лежа в постели. — Твою мать, — Мотылёк тихо выругался своим мыслям и встал. Нужно прогуляться. Утренние джунгли были будто продолжением его сна. Туманные, всё еще слегка сонные, если не считать щебетания птиц. Пернатые будто бодрствуют двадцать четыре часа в сутки. Шарьер не хотел отходить далеко, но вопреки воле ноги уносили его прочь от хижины. Он боялся встретиться с Дега, когда тот проснется. Боялся, что как-то выдаст себя и свои развратные мысли. Этого он допустить не мог, поэтому шел туда, куда его несли ноги, в надежде, что туман в голове рассеется, и всё это окажется лишь дурным сном. Но Мотылёк знал, что приснившийся ему ночью сон не был дурным. Он был счастлив в нем, будто это было всем, чего он хотел в этой жизни. И это пугало его больше всего. Доверившись чувствам, Анри не заметил, как прошел дальше, чем рассчитывал. Он сбился с дороги. Где-то под ложечкой неприятно засосало. До боли знакомое чувство, возникавшее у него всякий раз, когда где-то подстерегала опасность. Но чутье ему подсказывало, что опасность угрожает вовсе не ему. Вдалеке за зарослями, со стороны хижины, послышался шум двигателя. Посторонний и чужой, совсем недружелюбный звук в это утро. — Луи… — Мотылёк почувствовал, как от страха за друга сердце падает куда-то вниз. Он сорвался с места и бросился через чащу. Шарьер бежал со всех ног, даже не чувствуя, как ветви деревьев, кустарников хлещут по лицу, оставляя на нем царапины. Он не чувствовал под ногами земли, думая лишь о том, что они могут забрать Дега, беспомощного, не способного убежать от них в одиночку Луи. Наконец впереди, меж зарослей, показались стены хижины. Не добежав и пары метров, Мотылёк услышал голоса. — Второго нет! Должно быть где-то рядом. Где твой приятель? — Его здесь нет, мы разделились, — Анри услышал голос Луи. — Врешь, сука! — звук удара. — На соломе лежали двое! Педики ёбаные, — тюремщик сплюнул. — Да пошел ты! Снова звук удара кулаком. Сначала по лицу, потом в живот, судя по последовавшим хрипам. Мотылёк пригнувшись бесшумно подкрался к открытому окну. — Что ты встал?! — тюремщик, избивавший Луи обратился ко второму. Очевидно, из них двоих он был главным. — Иди, ищи второго! А с этим я разберусь. Послышался звук открывшейся двери. Второй тюремщик вышел. Шарьер перепрыгнул через подоконник. — Что за…?! — не успел надзиратель сориентироваться, Мотылёк жахнул по нему сломанным табуретом. Как назло от удара стул разлетелся в стороны. Но этого хватило, чтобы дезориентировать тюремщика. Анри повалил его на пол, кулаком ударил по лицу и, отобрав револьвер в руках, добил тяжелым прикладом. — Сзади! — крикнул Дега. Вернувшийся на крики и возню второй напарник схватил Мотылька за горло, и оттащил от своего уже бесчувственного товарища. Шарьер пытался достать до него руками, но не получалось. Раздался звук удара. Противник ослабил хватку и свалился без чувств на пол. За ним показался Луи с окровавленной ножкой от сломанного табурета. Анри, тяжела дыша, оглядел ножку от табурета и перевел взгляд на потерявшего сознание надзирателя. — Он жив? — испуганно спросил Луи, бросая на пол орудие. Мотылёк боялся, что они перестарались. Он протянул руку к основанию горла второго преследователя. Пальцы с трудом нащупали пульс. Шарьер облегченно выдохнул. — Этот жив. Первый также оказался живучим, к несказанной радости беглых заключенных. Несмотря на веру в лучший для них обоих исход, каждый из них не исключал возможности быть пойманными. А быть пойманными с убийством на плечах, означало верную смерть. — Нам пора уходить, — заключил Мотылёк, вставая с пыльного пола. Луи согласно кивнул, прислоняясь к стоявшему позади столу. Долго опираться на одну ногу было тяжело. — Ты как? — спросил Анри, кивая в сторону раненной ноги. — Я в порядке, — уверенно ответил Дега. Мотылёк удовлетворенно кивнул. — Давай снимем с них одежду. Тюремная роба будет привлекать слишком много внимания. Они сняли с надзирателей форму и переоделись. Светлая форма тюремщика смотрелась на Дега слегка мешковато. Как бы Луи не храбрился, что с ним всё хорошо, ходить самостоятельно он не мог. Шарьер перекинул его руку через плечо, приобнял за талию и помог доковылять до автомобиля, припаркованного надзирателями неподалеку. Как оказалось, недалеко от хижины шла узкая дорога, по которой и приехали их незваные гости. Шарьер завел автомобиль. При звуке бодро заработавшего двигателя усталые беглецы счастливо переглянулись. Вот он, ключ к долгожданной свободе. Автомобиль рванул с места, оставляя после себя облако пыли.