***
Следующим утром всё снова встало на свои места, за исключением того, что Нина совершенно не помнила, как ей удалось уснуть в таком положении. Она попыталась разогнуться, но попытка успехом не увенчалась — ноги её не слушались. Нина тихо застонала от боли, проклиная свою дурацкую недавно появившуюся зависимость, и медленно, миллиметр за миллиметром, начала разминать затёкшие конечности. Сегодня должна была состояться та самая прогулка с Руби, и девушка не могла её пропустить хотя бы просто потому, что успела морально к ней подготовиться. Девушка медленно поднялась с кровати, опасаясь развалиться на части, и осторожно спустила на пол ступни, словно проверяя линолеум на прочность. Тот, впрочем, не провалился и не ушёл из-под ног, и вскоре Нина смогла встать. В комнате — тишина, нарушаемая только её дыханием. Всё кажется непривычно блёклым, звеняще тихим, словно все краски мира покинули вдруг съёмную квартирку в Бристоле и образовали нечто тысячекратно яркое в глубинах подсознания девушки, в тех местах, которые она никогда самостоятельно не сможет увидеть. Такие мысли ничуть не успокаивали, и Нина, проведя холодными пальцами по вискам, опустилась на стул перед зеркалом. Она здорово изменилась за такой короткий промежуток времени: стали выдаваться вперёд скулы, очертившие на месте впалых щёк косые линии, под глазами легли тёмные синяки, а волосы, за которыми она тщательно ухаживала всю жизнь, безнадёжно спутались. Девушка вздохнула и взялась за расчёску, пытаясь ликвидировать последствия катастрофы хотя бы внешне. Впрочем, это оказалось не так уж и сложно: через двадцать минут она снова стала похожей на саму себя. Придирчиво осматривая своё отражение, Нина всё больше и больше убеждалась в том, что ей никогда не быть любимой кем-то, а особенно — Руби. Почему-то вспоминались героини типичного, не блещущего особым смыслом кино, которые решали, что им надо что-то менять ради любимого, и разом смывали яркий макияж, надевали то, что им действительно хотелось, и шли шокировать непутёвого красавчика с поистине голливудской улыбкой на лице. Нина даже потянулась за средством для снятия макияжа, но вовремя сумела себя остановить. «Это реальная жизнь, — напомнила она себе. — Здесь всё иначе».***
Они встретились в маленьком кафе на углу улицы, неподалёку от которого жила Руби. Одна из них сильно нервничала, что было сложно не заметить по хаотичному поведению её кистей, которые то складывались в замок, то судорожно перебирали свои же пальцы, то сжимали подкладку в карманах зимнего шерстяного пальто; другая же делала вид, что не замечает этого, и вела себя спокойней некуда. Обе не решались начать разговор. — Тут готовят очень вкусный латте с карамельно-ореховым сиропом, — нарушила тишину Руби и тут же сильно смутилась. — Извини, я забыла, что ты пьёшь кофе без сахара. — Я могу взять его тебе, если хочешь. — Да нет, нет, я сама могу… Ну Нина! — почти крикнула она, видя, что подруга направляется к кассе. Та сложила руки рупором и громко прошептала: — Я этого не слышала. — Дурочка, — нарочито обиженно проговорила Руби. — Я потом тебе верну. Нина отмахнулась и взяла у баристы два больших картонных стакана. Поднося их к столику, она заметила: — Кофе очень горячий, осторожно. Руби ойкнула, как раз дотрагиваясь до тонкого картона. — Спасибо, — сказала она, улыбаясь. Девушки сели за столик, и Нина теперь могла, нисколько не таясь, взглянуть на подругу. Руби выглядела прекрасно в уютном желтоватом свете кафе — и эти рыжие волосы, которые были влажными от снега и теперь вились колечками, и золотистая от веснушек кожа, которая словно подсвечивалась из-за этих ламп, и пушистые ресницы, которые имели то ли коричневый, то ли палевый оттенок — в любом случае, чисто чёрными они не были. Девушка опять ощутила собственное ничтожество перед ней, перед той Руби, которая казалась ей сейчас чуть ли не полубогиней, хотя на деле даже не обращала на себя особого внимания у других людей. Нина и не заметила, что смотрит на девушку слишком долго. Не заметила она и пару, вошедшую в кафе, и реакцию Руби, за этим следующую. — Пошли отсюда, — попросила она. — Что? Та привстала со стула и наклонилась к подруге: — Это Джек и его девушка. Я не хочу их видеть. Нина кивнула, до конца ещё не понимая, что именно от неё хотят, и взяла в руки стаканчик с остывшим эспрессо. Девушки выскользнули на улицу незамеченными, и тревога, нахлынувшая так неожиданно, исчезла с лица Руби. Она вдохнула морозный воздух полной грудью, чувствуя себя лучше некуда. Надо ведь, почти как шпионы из того кино, на котором они с Ниной… — Пойдём, я покажу тебе кое-что, — отвлекая её от мыслей, сказала девушка. — Пойдём. А куда? На лице Нины появилось подобие улыбки, и Руби восхищённо замерла. Она умеет искренне улыбаться! — Увидишь.***
Они шли большими просторными улицами, которые были лучше всего украшены к Рождеству (и которые Нина тщательно отсеивала по гугл картам несколькими днями ранее), и глаза Руби с каждой новой гирляндой и каждым новым стеклянным шариком загорались всё ярче. Она чуть заметно прикоснулась своей холодной тонкой рукой к горячей руке Нины, и та, стараясь не показывать, что ей важно это прикосновение, осторожно взяла её. — Это потрясающе! — воскликнула Руби, сжимая ладонь. — Я никогда не ходила здесь, хотя живу не так далеко. Моя самая большая ошибка. Нина подумала о том, что теперь наизусть знает этот район, но вслух ничего не сказала. — Так куда мы идём? — Мы почти пришли. Сюда, — девушка показала на один из переулков, находившихся между праздничными домами. Руби помедлила. Ей не очень-то хотелось сворачивать с украшенной улицы в непонятную подворотню, но Нина крепко держала её руку и будто бы не допускала неповиновения. Девушки прошли вглубь переулка, где не было слышно рождественской музыки и людского шума, завернули за угол и оказались в тихом круглом дворике. — Куда мы… — начала было Руби, но Нина шикнула на неё, и ей пришлось замолкнуть. Они пересекли двор и оказались в арке, исписанной от основания до потолка. Приглядевшись, Руби смогла разобрать несколько дат, фамилии и много восклицательных знаков. — Что это? — «Арка желаний». Здесь многие оставляют записи. — Я вижу, — улыбнулась Руби. — И что, сбывается? — У кого-то — да, — пожала плечами Нина. — А у тебя? — Ни разу не пробовала. Вот, держи, — она протянула подруге чёрный маркер, — напиши что-нибудь. — Я успею, — заявила Руби. — Пиши сначала ты. Нина снова пожала плечами и закатала рукава куртки, чтобы было удобнее писать. Она чуть встала на цыпочки, стараясь дотянуться до того места, где записей поменьше, и уже начала выводить первую букву, как вдруг её прервала Руби: — Что у тебя на руке? — В смысле? — Что это? — спросила девушка уже настойчивей, хватая Нину за руку и пытаясь рассмотреть недавние синяки и следы от уколов. Та просто молчала, лихорадочно пытаясь сообразить, что же ответить. Но Руби, кажется, и так всё поняла. — Ты?.. — Нет, подожди, — Нина старалась говорить спокойно, но что-то не получалось, и теперь она чувствовала себя провинившейся школьницей, — ты всё не так поняла… — Нет, Нина Боу, я поняла всё правильно, — голос девушки звучал больше печально, чем строго. — Ты не доверяешь никому. Руби развернулась и ушла, оставив её одну в этой дурацкой Арке желаний с этим дурацким маркером в руках, на которых были эти дурацкие синяки. Нина тихо осела на землю и сжала кулаки. Подруга была права.***
Руби не разговаривала с Ниной неделю, и это была одна из самых мучительных недель в её жизни. Эллен тоже предпочла игнорировать её, поэтому ни новой дозы, ни общения с другими людьми Нина достать не могла. Оставалось лежать и смотреть в потолок мучительные семь дней, пока однажды не позвонил Энтони и не сообщил, что она должна появиться на рождественской вечеринке группы. Та, конечно же, отказалась, но парень заявил, что отказов не принимает, и Нине пришлось пообещать, что она придёт. Она и пришла — ровно в назначенное время Нина стояла в коридоре знакомой уже квартиры в несмелой надежде увидеть среди одногруппников Руби и извиниться перед ней. Но той нигде не было видно, и девушка начинала понемногу нервничать. Она отыскала Энтони, пьющего с кем-то из его закадычных друзей, чтобы задать ему этот вопрос, и получила в ответ недвусмысленный взмах рукой в сторону двери, ведущей в кухню. Нина сосчитала до десяти, выдохнула и нажала на неприятно холодящую пальцы ручку. Руби действительно сидела там одна. Увидев Нину, она нахмурилась и отвела глаза, всем своим видом показывая, что не настроена на разговор. Но девушка не собиралась отступать — просто отступать было некуда. — Извини меня, — неловко проговорила Нина, присаживаясь рядом. — Я не обижаюсь, — сказала Руби. — Это твоя жизнь, и ты можешь делать с ней всё, что захочешь. — Ты не это хочешь мне сказать, — заметила та. Девушка молчала, муча рукава новогоднего бордового свитера. — Давай, скажи мне всё, что обо мне думаешь, — сказала Нина, начиная раздражаться. — Назови меня наркоманкой, идиоткой, не думающей о последствиях, да кем хочешь! Только не молчи, слышишь? — Я не об этом! Неужели ты не понимаешь, почему я разозлилась на тебя? Не понимаешь, почему каждый раз, когда ты влезаешь в неприятности, я остаюсь совсем одна и только и делаю, что переживаю? — Откуда мне знать, — вскипела она, — что творится у тебя в голове? Конечно, давай, сделай это, чёрт возьми, расскажи мне, почему! — Да потому что я люблю тебя! Руби почти выкрикнула это и, с немой мольбой вглядываясь в глаза девушки, прильнула к её губам. Неожиданно для себя Нина почувствовала, что всё раздражение, скопившееся в ней за неделю, словно испарилось, и что она готова простить всех людей на Земле, которые хоть раз были этому виной. Она чувствовала, как по щекам Руби катятся горячие слёзы, чувствовала, как замерло её дыхание, а главное — она не боялась её и знала, что на этот неловкий, произошедший в ярком порыве исступления поцелуй нужно ответить. Нина зарылась руками в мягкие волосы девушки, пахнущие ванилью и чем-то ещё, неуловимо сладким. Она почувствовала, что Руби её обнимает за плечи, и теперь ей хотелось лишь одного: научиться останавливать время. Но всему прекрасному приходит конец. Руби отстранилась от девушки и обняла её крепче, не прекращая при этом плакать. — Я просто боюсь потерять тебя, — заикаясь от слёз, проговорила она. Нина выдохнула. — Прекрати, — неловко гладя её по спине, сказала она, — я же всё ещё здесь, глупышка. Руби подняла покрасневшие глаза на Нину, не выпуская её из объятий. — Обещай, что ты возьмёшь себя в руки. Пожалуйста. — Возьму, — пробормотала Нина, чуть прижимая её к себе. — Тогда и ты мне кое-что пообещай. — Что? — спросила Руби. Девушка часто дышала. Хищный зверёк узнал, что такое ласка, и ему нестерпимо хотелось отбросить свои дикие повадки и стать ручным. Но не так, чтобы один раз приласкали, накормили и выкинули во внешний мир — нет, хотелось навсегда. И именно в этих руках. — Не отпускай меня никогда, слышишь? — с горечью выпалила Нина. Руби улыбнулась сквозь слёзы и опустила кудрявую голову на плечо девушки. — Не отпущу.