Влюблённые
27 августа 2020 г. в 22:47
Энн читала о любви в книгах — великой и сметающей всё на своём пути, пламенной и яркой, сковывающей в своих тесных объятьях нерадивых возлюбленных, как в цепи, но в жизни её не знала. Да и как она могла надеяться, что однажды мальчик посмотрит на неё и увидит не просто рыжую нескладную и излишне болтливую сиротку, а юную принцессу со сладкой улыбкой и чарующим взглядом, которую он должен добиться? Энн мечтала о многом, но в придуманных сказках полюбить могли красавицу Корделию или несчастную, но милую леди, запертую злыми родственниками в башне, но никогда ту Энн, которую видели окружающие. Для них она всегда была слишком громкой, странной и от неё отводили взгляды, и поджимали губы в нетерпении, ведь ужасно сильно хотели, как можно скорее, чтобы Энн исчезла с их пути. Вот она и читала о чувстве недоступном ей: ни сейчас, ни в будущем, отвергая редкие и глупые мысли о жизни незнакомой и сокрытой, потерянной ещё до того, как мог появиться шанс ухватиться за неё.
В приюте было много мальчиков, но ни один не проявлял к ней романтического интереса, а в приёмных семьях, где Энн работала, слышалась лишь ругань. Если любовь там когда-то и жила, в чём она глубоко сомневалась, семейные хлопоты поглотили её целиком, не оставив и воспоминания. У Энн, загруженной работой по дому и воспитанием чужих детей, редко появлялось свободное время для чтения, но она всё ещё могла мечтать. О далёких странах, о волшебстве, о принцессах и рыцарях, спасающих первых из высоких и могущественных башней. О любви, случающейся со всеми, кроме неё. Придуманные ею герои побеждали зло — обретали свободу и утопая в нежной страсти друг к другу, сохранялись в памяти Энн, чтобы в минуты, когда она нуждалась в них сильнее всего, возвратиться.
Когда Марилла и Мэттью Катберты взяли её к себе, и она попала в маленькую школу, Руби Гиллис — девочка с лёгким румянцем на белоснежной коже, восторженно зашептала, что в глазах Гилберта Блайта можно утонуть. И пока Диана кивала головой, соглашаясь с подругой, а Джози Пай пристально разглядывала саму Ширли, Энн впервые ощутила, как что-то внутри неё заинтересованно дёрнулось.
Она прекрасно помнила, как ополчились девочки, когда Гилберт и Энн вошли в школу вместе, как прожигали её взглядами, хоть именно Блайт проявлял интерес и всё никак не желал понять, что было бы намного лучше, уйди он. И глядя на него — мельком из-под опущенных ресниц, она не видела в глазах Гилберта ничего необычного. Чтобы ни говорила Руби и остальные девочки — уже намного позже, когда Энн и Гилберт покинули Эйвонли, его глаза не менялись, оставаясь для Ширли такими же, как в ту их первую встречу в лесу. Обычные глаза мальчишки, ничем непримечательные и схожие с тысячей других. Но, пусть Энн и казалось, что Руби ошибается, ослеплённая влюблённостью к мальчику, о котором сама Ширли редко отзывалась хорошо, она не сумела отказать себе в лёгкой заинтересованности.
Энн Ширли вознамерилась разглядеть в глазах Гилберта Блайта всё то, о чём с таким жаром и трепетом вещали невинные и влюблённые в него девушки. И как только эта мысль пришла ей в голову, она посчитала её замечательной и такой невероятной, но в тоже самое время сердце подсказывало Энн, что ничего путного из этого не выйдет.
На следующее утро, столкнувшись с Гилбертом в лесу, Энн неосознанно сделала первый шаг в своей нелепой заинтересованности, позволив несносному мальчишке идти рядом с ней, будучи точно уверенной, что в школе она в очередной раз встретит девичье осуждение. Она кусала губы и всю дорогу смотрела только на землю под ногами, осознавая, что невозможно найти нечто неопределённое в глазах другого человека, не просто не глядя на него, а игнорируя, как Ширли поступала до этого. Ощущая на себе пытливый взгляд Гилберта, Энн и не подумала отступиться от промелькнувшей идеи — настолько нелогичного и внезапного, даже для такой мечтательной особы, как она. Сжимая и разжимая кулаки и считая каждый камень, попадающий на пути к школе, она лишь сильнее загорелась желанием разгадать загадку чужих глаз.
Поэтому она смотрела на Гилберта, пока он смеялся над шутками мальчиков, смотрела, пока отвечал на вопросы учителя, смотрела, пока разговаривал с жителями Эйвонли, и всё из этого непременно заканчивалось одним и тем же многие годы — Блайт усмехался и переводил взгляд на неё, заставляя Энн то краснеть, то бледнеть. Лишь раз она опустила голову, не в силах вынести подобного, и разглядывала собственную обувь в тот вечер, попутно прислушиваясь к шагам Гилберта. Ширли желала провалиться сквозь землю, но даже тогда в глазах Блайта она не видела ничего, о чём шептались девочки за его спиной.
Руби говорила: «Его глаза отражение любви ко мне. Если ты присмотришься, то увидишь, как они сияют». И Энн смотрела, но нужного не находила. Гилберт не вёл себя, как влюблённый хоть в кого-то, особенно в Руби Гиллис, рядом с которой он постоянно неловко улыбался, чтобы вскоре сослаться на неотложные дела и уйти. Если это проявление тех чувств, о которых мечтала Руби, то Энн их не понимала. Сама она была уверена, что ей бы точно хватило храбрости признаться кому-либо в любви, поцеловать… но, конечно же, ни к кому Ширли подобного не испытывала. Она представляла себя одинокой, поглощённой совсем другим приключением, ведь ни один мальчишка никогда на неё не посмотрел бы.
Намного позже, когда они распрощались с Эйвонли и прогуливались по заснеженной улочке, напоминающей Энн прекрасную страну, где наверняка живёт самая прелестная королева на свете, Гилберт признался, что понравившаяся ему девушка сразу же узнает об этом, поэтому Энн в очередной раз не поверила рассказам Руби. Но правда заключалась в том, что она не стала единственной в жизни Ширли, сладко вещающей о влюблённых глазах Гилберта Блайта. Если Диана и Джози Пай так поступали скорее в угоду Руби и чтобы поддержать беседу, то на острове принца Эдуарда влюблённые глаза Блайта не давали покоя ни одной свободной девушке, или Энн просто так казалось. Она слышала об этом отовсюду.
Если Энн ещё могла принять заинтересованность юных особ Эйвонли, согласившись с тем, что Гилберт был единственным красивым юным джентльменом, которого они видели каждый день в школе и вне её, только оставив дом, он превратился в одного из многих прекрасных юношей, но отчего-то популярность возросла. Ширли соглашалась с тем, что Гилберт всем улыбался, проявлял дружелюбие даже к тем, кто на дух его не переносил — совсем неудивительно, что вскоре Энн не могла спокойно пройти мимо девушек, чтобы не услышать о том, какой мистер Блайт галантный юноша, но их всегда было слишком много.
Энн не сомневалась, что спроси она у любой из этих леди о глазах Гилберта, и они бы в один голос закричали, что видят в них сплошную влюблённость в каждую из них. Когда Ширли смотрела на него, она видела друга — иногда уставшего от учёбы, иногда вдохновлённого на разговоры, иногда такого невероятно счастливого, что Энн не сдерживала ответной улыбки. Тогда она даже не подозревала, что каждая её попытка разобраться, в растянувшимся на многие годы, вопросе, вызывала у окружающих то недоумение, то интерес. Разглядывая Блайта, она не замечала, как остальные смотрят на неё. Спустя недели, когда у неё всё же спросили, что не так с юным Гилбертом, раз она с таким любопытством постоянно его разглядывает, Энн отметила, что самым необычным во всём этом была и оставалась реакция самого объекта наблюдения.
Будучи детьми, он иногда обращал внимания на пристальные взгляды Ширли, но реагировал слабо: улыбкой или кивком головы, временами приподнятой бровью, которую Энн игнорировала с невероятным постоянством. В открытую он ни разу не поинтересовался, чего именно она добивается и как понимать внезапный интерес со стороны человека, который когда-то попросил его уйти и никогда с ней больше не заговаривать. Гилберт продолжал просто смотреть в ответ и улыбаться, как-будто странность Энн ничуть ему не мешала, и в каком-то смысле даже нравилась, ведь только так можно было объяснить его полную незаинтересованность в ответах. Он мог разговаривать с ней о учёбе, о красоте деревьев — в эти мгновения Энн не сдерживала улыбки, присоединяясь к обсуждению, — и ничем не показывал, что взгляд Ширли слишком пристальный.
— Разве тот экзамен по философии не был трудным, Энн? — спрашивал Гилберт.
— Вовсе нет, — возражала она, заглядывая в глаза напротив и ничего в них не отыскав, горестно вздыхала.
— Мы могли бы пройти по той улочке, Энн? — всё так же улыбаясь продолжал Гилберт, словно не она не отрывала от него взгляда.
— Могли бы.
Энн ничуть не хотела, чтобы он спросил у неё, что происходит, но то, что Гилберт молчал, немного выводило из себя. Будь Диана рядом с ними в любой из вечеров, проведённых за пределами Эйвонли, она бы заметила раздражения Ширли и обязательно догадалась, что ему предшествовало, но этого не случилось, а никто из других подруг Энн не видели её состояния. Пожалуй, одной из них удалось увидеть больше остальных — Филиппе, но та предпочла не вмешиваться в чужие жизни, позволяя всему развиваться без её участия. Единожды — в раннее утро, которое ничем не отличалось от предыдущих, Фил встретилась с Энн в кухне, поздоровалась и словно невзначай поинтересовалась:
— О, милейшая Энн, на днях я увидела забавную сцену, хоть и невероятно странную, и поверь, уже тогда мне захотелось спросить у тебя, что же там происходило, но после она вылетела из головы и только сейчас отчего-то вспомнилась. — Непропорциональное, но красивое лицо Филиппы просветлело, пока девушка улыбаясь, разглядывала стоящую в кухне подругу. — Я читала письмо, сидя возле окна и так получилось, что взглянула на улицу, как раз в то мгновение, когда ты пыталась что-то рассмотреть в глазах Гилберта Блайта. Что там было? Соринка?
Филиппа могла не стать свидетельницей неловкого положения, в которое Энн постоянно себя заводила, но в бесчисленных попытках разгадать тайну взгляда друга детства, она становилась беспечной и невнимательной. И пусть Гилберт не указывал ей на достаточно неприличное расстояние между ними, все остальные знали о нём. Временами она соблюдала допустимую дистанцию, но в тот вечер, когда Фил устроилась в гостиной за чтением письма, Энн стояла к другу до того близко, что его руки с лёгкостью могли обхватить её за талию. Не то, чтобы он попытался это сделать или, чтобы она это себе представляла, но такое было вполне осуществимым. В теории, конечно же.
В дальнейшем Энн немного обвиняла Гилберта в собственном забытье. За то время, пока она выискивала в чужих глазах затаившуюся любовь к любой из знакомых девочек, он ни разу не отодвинул её, когда Энн, заигравшись, оказывалась ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Даже в тот день, после школы, когда она подошла к нему и они чуть не столкнулись носами. Ужасающее допущение с её стороны, которое не повторялось. Гилберт всегда вёл себя так, как будто ничего неправильно не происходило и она привыкла к этому, и плохая привычка сохранилась, не оставляя Энн многие годы.
— Соринка, да, — согласилась Энн, хоть лгать ей не нравилось, но объяснения своему поступку, которое не походило бы на сумасшествие, она не отыскала за тот короткий период тишины.
— Я так и подумала. — Филиппа ничем не выдала своих мыслей, но покинув кухню, Энн услышала её тихий смех.
После этого Филиппа ни разу не спросила у Энн ничего и лишь изредка девушка ловила на себе и Гилберте её любопытный взгляд. Если Блайт и в те разы что-то заметил, то опять промолчал. Какое-то время, пока подруга молчала, но всячески пыталась показать, что знает больше, чем сама Ширли, она думала, что ему доставляло удовольствие притворяться незнающим человеком. Улыбаться, словно совершенно неинтересно её пристальное внимание, говорить о всяких глупостях, когда на самом деле хочется узнать о заинтересованности подруги, начавшейся так неожиданно, что он и удивиться толком не успел. Но если о чём-то долго догадываться, но не получать прямых намёков, в один не самый приятный день начнёшь сомневаться в собственной правоте. Так ли хорош Гилберт в актёрском, чтобы с таким непревзойдённым мастерством водить всех за нос?
Вернувшись к Марилле и встретившись с Дианой, она впервые с кем-то поговорила о мучающим её долгие годы. Спросила, что же разглядела Руби в глазах Гилберта, что видела сама Диана и почему у Энн ничего не вышло. Подруга долго смеялась, хватаясь за живот и на миг прервавшись, посмотрела на Ширли с широкой улыбкой. Пусть, Диана за время учёбы Энн повзрослела и изменилась, но улыбалась она всё также открыто и искренне, не желая никого обидеть и задеть. Той ночью, лёжа на полу в прежней комнате Энн, Диана поведала, что же видела каждая влюбчивая девочка в глазах младшего Блайта, и чего не разглядела Энн.
— Разве не прекрасно вновь вернуться домой? — спросил Гилберт следующим днём, разглядывая спелые алые яблоки на дереве.
— Я соскучилась по Марилле и по Диане, и по свежему воздуху, пахнущему сладко и знакомо, и...
Энн посмотрела на Гилберта и слова подруги, произнесённые под покровом ночи, всколыхнулись в ней, вызывая лёгкую дрожь, которая исчезла также внезапно, как и появилась. Его глаза оставались по-прежнему обычными и никакой влюблённости она в них не замечала, никакого сияния, как заверяли наивные девушки, встречающиеся на пути молодого Блайта. Она могла хоть до конца жизни заглядывать в них, ища несуществующее, но это стало бы пустой тратой времени, поэтому Энн рассмеялась и схватила сладкое яблоко, сразу же откусывая от него щедрый кусок. Она, правда, желала никогда больше не интересоваться всякими глупостями, связанными с Гилбертом Блайтом.
И конечно же, Гилберт всё разрушил тем же вечером, признавшись ей в чувствах.