Мой ужасный Хэллоуин

      — Когда ты успел выпустить патронус? — недоумённо поинтересовался Малфой и повернулся к Поттеру, который смотрел совсем в другую сторону и обернулся только после вопроса Драко.       — Что? — непонимающе вскинул брови Гарри и проследил за взглядом слизеринца прямиком к нужному окну и застыл с открытым ртом. — Это не мой. Он принадлежит отцу, — тихо добавил парень и сглотнул.       — Как такое возможно? — не понял Драко.       — Вот сейчас и выясним, — качнул головой Гарри и двинулся к высокому замку.       Малфою ничего не оставалось, как последовать за ним. Почему-то, несмотря на свою красоту, это место нагоняло на Драко какое-то странное ощущение, будто он снова оказался в Годриковой Лощине, будто вокруг только смерть и больше ничего, будто всё здесь провоняло одиночеством и болью. Он всё осматривался, пытаясь понять, почему все места, так или иначе связанные с Гарри, пугают его, заставляют ощущать дыхание смерти на затылке. Таких ощущений слизеринец не испытывал даже рядом с Волен-де-Мортом, который, в глазах самого Малфоя, олицетворял собой смерть. Удивительно то, что, несмотря на все эти малоприятные чувства, внутри у Драко разгоралось желание помочь Поттеру найти своё место в этом мире, свой настоящий дом, наполнить его любовью и своими вещами, наполнить самим собой.       Размышляя о своих чувствах, касательно этого места и самого Гарри, Малфой представлял себе, каким был этот замок в дни рассвета, когда здесь жила большая и счастливая семья Поттеров, величественная в своём статусе, со своими традициями и праздниками. Двое, по сути, чужаков шли сейчас по мощённой гравием дорожке, а по бокам от них цвели розы. Белые, красные, розовые, чёрные и синие розы, которые были аккуратно подстрижены, как и деревья, газоны, дорожки. Огромный мраморный фонтан перед входом в замок был закрыт специальными металлическими пластинами, призванными защитить чашу от мусора, пыли, грязи, скопления дождевой воды и опавших листьев. В целом складывалось устойчивое впечатление, что за этим местом кто-то присматривал и делал это тщательно.       Дорожка привела их к большой, широкой, выстроенной полукругом лестнице из серого камня, похоже на гранит или что-то вроде. Молодые волшебники поднялись по ней и остановились перед тяжёлой, двустворчатой дверью из тёмного дерева, на которой были вырезаны драконы-ящеры, извергающие пламя. Дверные молотки на двери были сделаны в виде золотых морд драконов. Надо признать, что главные двери в официальную резиденцию Поттеров выглядели внушительно, весьма внушительно. До этого дня ни Драко, ни Гарри даже не подозревали, что символ Поттеров – дракон, изрыгающий пламя.       Гарри замер перед дверью в фамильный замок, внимательно рассматривая драконов, будто у них были ответы на все его вопросы. Последние два дня выдались сложными и ничто не указывало на то, что в ближайшее время ситуация изменится. Впрочем, если патронус отца здесь, то, возможно, и ответы тоже. Вздохнув, Поттер взялся за молоток, почувствовав, как по руке тут же потекли тёплые потоки, будто что-то родное коснулось его ладони. Собравшись, Поттер без особых усилий толкнул створки, которые с тихим щелчком поддались и тяжело открылись, впуская двух юношей в огромный, пустой замок.       Холл замка, вопреки ожиданиям, оказался очень большим и светлым. Чуть продолговатый коридор переходил в огромную круглую галерею, которая упиралась в широкую лестницу, ведущую на второй этаж. На втором этаже была похожая галерея, которая вела в два разных крыла. На первом этаже также было несколько ответвлений от главной галереи.       Драко и Гарри осматривались вокруг, пытаясь понять, куда им идти. Очевидно, что блуждать в этом огромном замке можно месяцами и всё равно ничего не найдёшь, если не знаешь, куда идти. Они не знали. Из мыслей и растерянных размышлений их вывел негромкий хлопок где-то сбоку. Обернувшись, юные волшебники увидели чем-то сильно расстроенного домового эльфа.       — Молодой хозяин, — заикаясь, проговорил эльф. — Мы уже не верили. Мы так долго Вас ждали, молодой хозяин. Господин Гарри, сэр, это действительно Вы, — едва не плакал домовик, во все глаза глядя на гриффиндорца.       Поттер удивлённо уставился на него, пытаясь придумать, как отреагировать на подобное приветствие. Он-то считал, что замок полностью необитаем последние 19-20 лет, после смерти старшего поколения его семьи, а оказалось, что его ждали домовые эльфы этого замка. Кажется, они даже волновались за него. Размышляя об этом, он повернулся к Драко, который только плечами пожал на его вопросительный взгляд. Повернувшись обратно к маленькому существу, Гарри принялся рассматривать обитателя замка. В отличие от многих других домашних эльфов, с которыми прежде встречался Поттер, этот был одет более чем достойно: белая рубашка, заправленные в чёрные брюки, поверх рубашки красная жилетка с вышитыми на ней золотыми драконами, а на ногах ботинки. Всё это многое говорило молодому человеку о статусе эльфа в этом замке.       — Как тебя зовут? — спросил Гарри, обращаясь к домовику.       — Волли, сэр, я управляющий замком Дракос. В моём подчинении 1150 домовых эльфов. Мы присматривали за замком и территорией, чтобы они не пришли в упадок за время Вашего отсутствия. Мы ждали Вас, молодой господин, — тут же отчитался домовик.       — Надеюсь, жалование вы получали регулярно? — уточнил Гарри.       — Чего? — не понял Драко, который до этого молчал, и вскинул брови.       — Это свободные домовые эльфы, Драко. Они живут в замке, выполняют определённую работу и за это получают жалование согласно магическому контракту. Если эльфа или его работодателя что-то не устраивает они могут разорвать контракт, соблюдая прописанные в нём условия. От...других эльфов они отличаются, в первую очередь, одеждой, — объяснил Поттер, а домовик, Волли, активно закивал, подтверждая слова хозяина замка.       Драко глубоко вдохнул и максимально спокойно выдохнул. Эта информация повергла его в шок. Он, конечно, слышал о компании Грейнджер по защите прав домовых эльфов, но не относился к этому серьёзно. Очевидно, придётся пересмотреть свои взгляды, раз уж у Героя магического мира заключён магический договор с эльфами. Если Гарри поддержит свою подругу в её борьбе, а так, надо полагать, и будет, то к ним присоединятся все магические расы, до этого угнетаемые и прозябающие в тени волшебников, то всему их миру придётся перестраиваться. Стоит подготовить отца заранее, он наверняка сможет извлечь из этого определённую выгоду.       — Гоблины обо всём позаботились, сэр, — с улыбкой ответил домовик.       — Это хорошо, — ответил на улыбку Гарри и решил перейти к делу. — Мне показалось, что в окне я видел патронус отца и...       — Да, сэр, он появился здесь вчера и сильно напугал некоторых моих подчинённых. С тех пор не покидал одну из комнат замка. Вас провести туда? — спросил Волли, глядя на двух магов.       Гарри кивнул на его вопрос и домовик тут же развернулся на пятках, спеша выполнить первое распоряжение молодого господина. Все вместе они двинулись в правое крыло замка. Домовик легко открыл деревянную дверь и повёл их по длинному коридору с множеством стеклянных дверей. Коридор упирался в небольшую витражную дверь, перед которой и остановился Волли. Домовик взглянул на Поттера и, получив уверенный кивок, распахнул дверь, пропуская двоих молодых людей в помещение.       Комната оказалась довольно просторной гостиной с несколькими большими окнами, двумя диванами (одним длинным и вторым покороче), парой кресел, камином, небольшим кофейным столиком и парой тумбочек, на которых стояли небольшие лампы. В центре комнаты стоял сияющий олень и переминался на длинных ногах, его ветвистые рога касались потолка, а копыта цокали по деревянному полу, создавая причудливый отзвук в комнате. Патронус внимательно рассматривал вошедших и качал головой, будто пытаясь решить, что же ему делать. Волли осторожно дёрнул юных волшебников за рукава, привлекая их внимание, и указал на кресла, призывая сесть. Малфой решил не спорить и занял одно из удобных, мягких кресел, а вот Гарри и не думал двигаться с места, во все глаза глядя на оленя.       — Папа, — тихо произнёс Гарри и сделал несколько шагов к патронусу.       Олень фыркнул и встал на дыбы. Свет патронуса стал настолько сильным, что всем в комнате пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть, появился сильный гул, от которого зазвенело в ушах. Когда всё стихло, первым глаза сумел открыть Драко. Он тряхнул головой и распахнул глаза, да так и замер, глядя на силуэт мужчины в комнате. Вместо оленя в комнате стоял Джеймс Поттер и Малфой никогда в жизни бы не поверил, что отец и сын могут быть так похожи, если бы не увидел лично. У Джеймса были такие же взлохмаченные, как и у Гарри волосы, глубокие-глубокие карие глаза, чуть пухлые губы, высокий лоб, на котором уже проступили мимические морщинки, прямой нос с небольшой горбинкой и морщинки возле рта от частой улыбки. Джеймс не был похож на призрака, но и живым он не являлся. Он не касался ботинками пола, а будто чуть-чуть парил над землёй. Воздух вокруг вдруг стал разряженным и тяжёлым от вибрирующей магии. Видимо, со смертью эта семейка действительно на «ты» и у Волен-де-Морта не было с ними ни единого шанса.       — Здравствуй, Гарри, — Джеймс улыбнулся совсем как-то по-мальчишески и склонил голову к правому плечу, глядя на сына. — Я так рад тебя видеть, — его голос звучал хрипло и глухо, будто доносился издалека, но, в то же время, он отдавался каким-то странным эхом. — Ты стал совсем взрослым.       — Папа, я...я не понимаю, как это возможно. Я ведь спрятал камень и не брал с того самого вечера, — покачал головой Гарри, хмурясь и во все глаза глядя на своего отца.       — Не беспокойся, Гарри, камень здесь не при чём. Перед самой смертью я оставил в нашем доме свою магию, способную призвать мою душу с того света. Я не был уверен, что это когда-нибудь понадобится, но сделал это скорее инстинктивно, чем осознано. Ты вчера здорово взбудоражил магический фон в нашем доме и магия там стала слишком нестабильной, поэтому мне пришлось отправиться сюда. В родовом замке схожая магия, поэтому оно вполне смогла поддержать меня до твоего появления. Я очень надеялся, что рано или поздно, ты придёшь сюда, — улыбнулся ещё шире Джеймс.       Он внимательно смотрел на сына, вглядывался в черты лица, стараясь поймать взгляд, цеплялся за мимику и мелкие движения пальцев, узнавая во всём этого себя самого. Узнавая Лили в ярких, таких печальных и немного уставших, но самых пронзительных зелёных глазах. Узнавая Сириуса в том, как Гарри хмурил брови, сводя их на переносице и чуть заметно кусал щёку изнутри. Узнавал Луни в мелком подрагивании пальцев, будто они постоянно наигрывают какой-то мотивчик. Узнавал себя во взлохмаченных чёрных волосах и еле заметных морщинках возле рта. Его сын вырос, стал сильным, его магия разливалась вокруг, словно окутывая всё пространства, заполняя его целиком и полностью, закрывая своего носителя от любых опасностей. Его сын стал взрослым. В нём было столько грусти и страдания, столько боли, пережитой и переживаемой, столько сожаления, о сделанном и не сказанном. Его сын был бесконечно одиноким. Джеймс никогда не хотел для него такой судьбы, не хотел, чтобы на Гарри свалилась эта ответственность и эта сила, но, видимо, прав был Дамблдор, говоря, что им не дано выбирать ни свою судьбу, ни чужую. Теперь он стоит здесь, в одной из комнат давно пустого замка, такой же мёртвый, как и всё вокруг, и смотрит на своего ребёнка, страдающего, уничтожающего себя, почти умирающего. Можно ли придумать участь хуже?       — Я пытаюсь узнать, что произошло 17 лет назад, — сказал Гарри и опустил взгляд в пол.       — Я знаю, — кивнул Джеймс и тоже опустил голову, не зная, как помочь своему сыну. — Я знаю, — глухо повторил он, будто уже самому себе. — Я видел тебя вчера. Видел, как тебе было плохо и больно. Прости меня, Гарри. Прости...если бы не моё упрямство, если бы не слепая вера и преданность, твоя мама была бы жива, Сири был бы жив и Луни тоже. Тебе бы никогда не пришлось жить с теми, кто так сильно тебя ненавидит. Это...это всё моя вина, — покаялся Джеймс, больше всего боясь увидеть злость и презрение в глазах сына.       Казалось, если бы он мог, он бы заплакал. Так горько и навзрыд, как умеют только дети, он бы упал на колени, обнял себя ладонями за плечи и раскачивался, чтобы успокоится, чтобы укачать самого себя. Но он не мог. Гарри крепко-крепко зажмурился и сжал руки в кулаки, прокусывая губу до крови. Вчера ему казалось, что смотреть на смерть родителей и не иметь возможности им помочь – пытка, хуже которой уже не придумаешь, сейчас он понимал – это не так. Он стоял в комнате давно мёртвого и забытого замка, в котором когда-то жила его семья, коридоры которого прежде были наполненными гулкими шагами, детским смехом, музыкой и тихими разговорами, а сейчас пусты и заброшены, смотрел на своего покойно отца и не мог даже коснуться его. Не мог сжать плечо, чтобы успокоить, не мог обнять и прижаться, чтобы самому дать волю эмоциям, не мог даже спросить ничего, потому что в горле стоял комок из едва сдерживаемых криков.       — Тебе не за что извиняться, — собравшись с последними силами и выдавив измученную улыбку покачал головой Гарри. — Я много думал о том, что произошло, и, знаешь, мне кажется в этом нет ничьей вины. Всё сложилось так, как сложилось, и в этом не виноват ни ты, ни Снейп, ни Хвост, ни Дамблдор, ни даже Волен-де-Морт – никто. Все тогда принимали единственно верные для них решения, которые привели к тому, к чему привели. Никто не знает, о ком было то пророчество, просто мне пришлось стать его частью, потому что так было надо, потому что и вы, и я, и Волен-де-Морт поверили в то, во что поверили. Видимо, судьба всё же существует, — сказал он с каким-то мрачным весельем.       Драко тяжело сглотнул и опустил взгляд на свои руки. Он никогда не задумывался, чего стоила Гарри его слава Героя, никогда не думал, через что ему пришлось пройти, как много потерять, скольких похоронить. Сейчас он вдруг вспомнил вид сидевшего на парапете Астрономической башни Поттера, чьи волосы серебрились в свете луны, а глаза смотрели куда-то вдаль. Видел ли он в тех звёздах лица погибших родных и друзей, видел ли он внизу, под башней, реки чужой крови, переживал ли вновь и вновь ту страшную ночь, когда потерял наставника и друга? Малфой вдруг подумал, что прежде ему не приходило это в голову. Не приходило в голову, как трагична судьба этого изломанного человека, которого били и швыряли в пекло столько раз, что и не сосчитать, который всякий раз разбивался на крупные и мелкие осколки, а потом склеивал себе заново. Является ли этот Гарри Поттер тем же, кто родился у Лили и Джеймса Поттеров 18 лет назад или это просто отражение в кривом и потрескавшемся зеркале того мальчика с пронзительными зелёными глазами?       — Знаешь, мы с твоей мамой никогда не говорили о судьбе или о чём-то похожем, но когда моих родителей не стало, мы поговорили о том, что будет с тобой, если мы вдруг погибнем. Лили тогда сказала, что с тобой будет Сири. Она вдруг так странно улыбнулась, так, как я никогда не видел, и сказала мне, что он так сильно тебя любит, что уж он-то точно никогда тебя не оставит, — рассказал Джеймс, запрокинув голову и глядя в потолок с горькой улыбкой. — Ты, наверно, не знаешь, но после твоего рождения его будто подменили. Куда делся тот бесшабашный авантюрист и сорвиголова? Он всё свободное время проводил с тобой, повторял, что хочет пожить подольше, чтобы увидеть, каким ты станешь. Мы...она не сомневалась, что он будет рядом, но...       — Но Дамблдор его предал, как предал и тебя, убив вместе со своим другом, — довольно жёстко перебил Гарри, чувствуя, как внутри поднимается невыносимая боль. Смерть крёстного до сих пор не давала ему спать ночами, преследуя в кошмарах, заставляя просыпаться в холодному поту и с застывшим на губах криком. — Его зовут Элфиас Дож. Того, кто был там той ночью.       — Дож был другом Дамблдора. Они учились вместе, были близки и даже собирались вместе отправиться в путешествие по миру, но что-то не заладилось и Элфиас уехал один. Он вернулся в Англию спустя почти 20-25 лет, уже после Первой Магической войны, став известным в мире медицинским практиком. Родители часто с ним общались, поддерживали дружеские отношения, советовались. Он, можно сказать, был семейным врачом, — рассказал Джеймс, сам не веря в то, что двое друзей их семьи могли такое с ними сотворить. — Он принимал роды у Лили. Был первым, кто взял тебя на руки, — добавил мужчина, едва слыша собственный голос.       Разве мог тот, кто помог этому созданию родиться, обречь его на такую жизнь, на боль и страдания, но войну и реки крови? Это не укладывалось в голове, но Джеймс...нет, он не помнил момент своей смерти, не помнил, что произошло той ночью. Зато Гарри, видимо, знал и видел всё и теперь на его плечах лежит ещё более тяжёлая ноша. Как бы Джеймсу хотелось обнять своего сына и утешить его, провести рукой по смоляным волосам, сказать, что всё будет хорошо, снять хоть часть того груза, что Гарри несёт на себе. Он так много хотел, но не мог. Не мог ведь он всего лишь воспоминание, никчёмная душа, которой даже здесь не место. Он лишь отголосок той любви, которой был лишён его сын. Лишь бесполезная сентиментальность. Может ли быть что-то больнее собственное беспомощности?       — Послушай, Гарри, послушай меня очень внимательно. Я знаю, как ты хочешь разобраться в том, что случилось, я видел, на что ты ради этого идёшь, но...но я не хочу, чтобы ты потратил свою жизнь на вечную борьбу, на бессмысленную месть. Ты должен отбросить это, перешагнуть через своё прошлое и жить, слышишь? Ты должен жить и быть счастливым, заняться любимым делом, влюбиться. Пора, сынок. Пришло время оставить войну позади, — с грустью и отцовской строгостью произнёс Джеймс, жалея, что не может крепко взять сына за плечи и заглянуть в его глаза.       — Я собираюсь заняться квиддичем, пап, — вдруг, после почти пяти минут тишины сказал Гарри и было видно, как тяжело даются ему эти слова. — Я стал самым молодым игроком за всю историю школы, ловцом, и тренер говорит, что у меня хорошие данные. А ещё я собираюсь поднять семейное дело из руин. Думаю, Гермиона мне поможет. Она такая же умная, как мама, и такая же сильная волшебница. Я воспитаю Тедди, как Сириус воспитывал меня. Я так сильно хочу рассказать ему, какими были его родители и как они погибли, рассказать, что они всегда будут в его сердце, всегда рядом с ним. Я обязательно посажу его на метлу, когда подрастёт и научу вызывать Патронуса, а ещё...ещё я отдам ему Карту Мародёров и буду рассказывать истории про них. Я расскажу ему, что нет плохих и хороших факультетов, расскажу, что когда-то двое самых весёлых близнецов сорвали выпускные школьные экзамены, потому что им не нравился новый директор, а ещё я покажу ему один старый-старый мотоцикл и пообещаю, что когда-нибудь, если он захочет, мы вместе переберём его и он сможет им пользоваться, — тихо-тихо проговорил Гарри и заглянул в глаза отца.       — Ты так вырос, сынок, и стал таким сильным. Мне так жаль, что меня не было рядом с тобой всё это время, но я горжусь тобой, Гарри. Горжусь тем, каким ты стал. Мы с мамой и Сири всегда будем рядом с тобой, ты всегда сможешь найти нас в своём сердце, — улыбнулся Джеймс и протянул руку к сыну, касаясь его щеки. Прикосновение это было невесомым, почти неощутимым, но очень тёплым.       — Спасибо, спасибо, папа, — сквозь ком в горле произнёс Гарри, наблюдая, как образ его отца тает в воздухе, рассыпаясь, опадая серебристо-голубыми искрами.       В этот раз они прощались уже навсегда и это было очень больно, но, вместе с тем, молодой волшебник чувствовал, будто камень упал с души. Отец не винил его в том, что произошло, он не жалел о его рождении, он им гордился и одобрял тот путь, по которому Гарри собирался пойти в жизни. Ему всегда нужны были эти слова, это одобрение и сейчас, когда он, наконец, их услышал, дышать вдруг стало легче и все запертые внутри чувства вдруг вырвались наружу, захлёстывая его с головой. Опустившись на колени, Гарри крепко зажмурился и закрыл лицо руками, медленно раскачиваясь и всхлипывая едва слышно. Впервые он оплакивал свою погибшую семью и загубленное детство, впервые так откровенно скорбел о душе того единственного существа, что никогда его не обманывало, впервые позволял боли предательства захлёстывать с головой, отдаваясь пульсацией в висках. Впервые он разрешил себе так открыто что-то чувствовать. Не ярость или храбрость, не страх, не силу, а собственную боль и отчаянье, собственную хрупкость.       Вдруг откуда-то из-за купола этих обжигающе-холодных чувств он ощутил тепло и услышал тихий, успокаивающий шёпот, почувствовал сильные руки, обнявшие его за плечи, и тонкие пальцы, которые зарывались в волосы, поглаживая. Драко. Как странно. Раньше, будто в другой жизни, он думал, что Малфой холодный, а оказалось он куда теплее самого Гарри. Поттер ткнулся лбом в крепкую грудь Драко, обхватил его руками, позволяя ему позаботиться о себе, и расслабился.       — Тише, Гарри, тише. Всё хорошо, я здесь, я рядом. Рядом, — тихо-тихо говорил Малфой прижимая к себе Поттера, укачивая его в своих руках, поглаживая напряжённую спину, перебирая пальцами шелковистые пряди волос.       Он впервые видел, как ломается сильный человек, но не боялся. Ему хотелось укрыть этого человека от всего мира, спрятать, оберегать и защищать. Хотелось стереть все неприятные воспоминания, согреть, заставить улыбнуться чистой, незатуманенной грустью или фальшью, улыбкой. Хотелось показать ему мир и жизнь без войны, боли, борьбы и предательства. Хотелось любить его всегда. Всю жизнь быть рядом. Драко мягко улыбнулся, глядя на доверчиво прижавшегося к нему Гарри, и подумал, что, наверно, это самое прекрасное и самое болезненное мгновение в его жизни. Мгновение, когда он осознал, что действительно, по-настоящему, любит другого человека. Мгновение, когда этот самый человек вынужден вновь собирать себя по частям, чтобы составить единое целое.       — Спасибо, — тихо сказал Гарри, взяв себя в руки и немного успокоившись. — Я не думал, что это будет так больно. Мне всегда казалось, что я уже пережил их смерть, смирился с ней, даже с тем фактом, что их обоих убили, но всё, что я узнал...это очень больно. Когда-то, перед первым курсом, Хагрид рассказал мне про Волен-де-Морта, он сказал, что есть хорошие волшебники и плохие, что моих родителей убил плохой волшебник. Тогда мне всё было понятно. В конце концов, я жил среди магглов и знал, что есть хорошие люди и есть плохие, что плохие люди причиняют боль другим, независимо от того, хорошие эти другие или плохие. Теперь я не знаю, что делать, — Поттер говорил глухо из-за того, что по-прежнему был крепко прижат к груди Драко, который мягко гладил его по спине, перебирал волосы и иногда тихо говорил что-то успокаивающее.       — Расскажи мне о своей жизни у магглов, — также тихо попросил Малфой, чтобы отвлечь Гарри от переживаний о смерти родителей.       — Было бы что рассказывать, — фыркнул Поттер и вздохнул. — У меня была маленькая комнатка – чулан под лестницей – где я жил. Часто, когда кузен бегал по лестнице, на меня сверху падали опилки и пыль, а сквозь небольшие отверстия в двери в эту коморку попадал солнечный свет из коридора. Было очень красиво. А ещё у меня были маленькие солдатики. Не помню, откуда они появились, но всякий раз, когда мне особенно сильно доставалось от кузена или дяди, я приходил в свою каморку и брал этих солдатиков, представляя, что однажды я стану таким же сильным, выберусь из чулана под лестницей, у меня появятся друзья и семья. У меня тогда вообще было много желаний, — усмехнулся Гарри.       — Они не любили тебя? — спросил Драко.       — Думаю, они меня немного ненавидели. Дадли, конечно, нет. Он просто брал пример с родителей, а тётя и дядя, полагаю, готовы были на многое пойти, лишь бы я исчез из их жизни, но боялись последствий, — пожал плечами Гарри и немного отстранился, чтобы заглянуть в лицо Малфою. — Ты ведь тоже иногда меня ненавидел.       — Только иногда, — улыбнулся Драко. — Когда-то мне казалось, что ты не сможешь победить Тёмного Лорда, потому что он старше, умнее, сильнее, опытнее. Мне казалось, что ты не знаешь, что делать, но я ошибался, — поделился он.       — Нет, ты был прав. Я совсем не знал, что делать, не знал, как его победить. Единственное, что я знал наверняка, – я обязан это сделать. В какой-то мере, это сам Том научил меня бороться, научил, как его победить. Осознанно или нет, но это так, — ответил Гарри. — Сейчас мне некому подсказать, что делать в этой ситуации.       — А вот тут ты не прав, — улыбнулся Малфой и взял руки Поттера в свои. — Я точно знаю, что нам делать и как поступить.       Гарри удивлённо нахмурился и посмотрел в хитрые серые глаза Драко. Он хорошо знал, что когда глаза Слизеринского Принца загораются такой вот хитринкой, это означает только одно: он задумал некую пакость, которая наверняка наделает много шуму. Поттер шумихи не хотел, но, при этом, готов был полностью довериться Малфою и его плану. В конечном итоге, именно Драко был с ним всё это время и уже смог доказать, что не сделает ему ничего плохого. Даже больше, он прямо сказал, что имеет на него определённые планы и готов побороться, чтобы они воплотились в жизнь.       — Почему ты всё рядом и помогаешь? Я ведь в эти дни вёл себя...не очень геройски, — спросил Гарри и заглянул прямо в серебристые глаза.       — Потому что ты мне дорог, потому что я люблю тебя. Не как Героя всея и всех, а как своего ангела, которого очень хотелось поймать, — просто и честно ответил Драко.       Глаза Гарри полыхнули и он улыбнулся так широко и искренне, что Драко просто не удержался и, подавшись чуть-чуть вперёд, поцеловал его. Как и раньше поцелуй этот был очень нежным и осторожным, ненавязчивым, больше похожим на простое соприкосновение губ, когда едва-едва чувствуешь это прикосновение. Гарри прикрыл глаза и позволил себе отдаться этому поцелую, размышляя о том, что когда в этой истории будет, наконец, стоять точка, он тоже сможет сказать «я люблю тебя».