Запретный плод вам подавай

Звук выстрела разрезает тишину. Ясное утро становится мрачным, медленно небо покрывается тьмой. Ни крика, ни стона не последовало. На груди, на белой ткани, расплывается пятно прекрасного, алого цвета. Словно роза, оно распускает лепестки, становясь больше. Но на белый снег успевают упасть лишь пара капель, после рука накрывает рану. Ленский безмолвно падает. «Убит!» — страшный крик доносится с небес. Евгений роняет пистолет. Время будто замедлилось. Он, сраженный страшным восклицанием, смотрит на лежащего в тридцати шагах человека. Адская боль разрезает тело. Ноги задрожали, но Онегину удается устоять. Он делает шаг вперед. — Владимир… — он делает еще шаг и не может остановиться. Ноги несут его, но мягкий снег препятствует. Бессмысленные усилия, страх, боль вырываются криком, но никто не отвечает. Только мертвая тишина, которая теперь никогда не исчезнет. — Владимир! — Онегин бежит, но расстояние не уменьшается. Ему не удается приблизиться; сама природа не пускает убийцу к чистому, безвинному юноше. — Пожалуйста! Владимир! Земля, снег становятся вязкими, окутывают ноги, замедляя Евгения, кажется, даже отдаляя. Холод окутывает, темнота встает стеной. Запнувшись, Онегин падает на колени. Из груди вырываются всхлипы, и мужчина вдруг расплакался, крича имя юноши. Его пальцы сжали снег, собрали в кулак землю. Горячие слезы обжигали щеки, крик разрывал грудь, сердце медленно рассыпалось на кусочки. Евгений все же поднимается и продолжает бежать. Он наконец достигает его. Владимир лежит, будто спит. Боль не исказила его лица, оно еще оставалось живым. Губы приоткрыты, будто он еще дышал, только рука больше не сжимала рану. Онегин упал на колени, обнимая Владимира, как обнимал, когда тот засыпал в его кровати. Он поднял его, прижимая к груди, нежно гладя. Сквозь одежду ощущается мокрая полоса: тонкая красная струя стекает изо рта. Онегин спрятал свое лицо в темных волосах. — Ну пожалуйста… Владимир, — хрипел он. Темнота сгущалась; порывы ледяного ветра стали сначала грубо толкать, но позже смягчились. Он почувствовал приятный холод прикосновения. Его руки нежно коснулись. Евгений открыл глаза, оказавшись снова в темной, теплой комнате, на удобном, пусть и узком, диване. — Я здесь, милый. Я держу тебя. Его щеки касаются мягкие губы. Пальцы Ленского сжали крепче потную руку. — Все хорошо, да? — сонно проговорил он, кладя голову обратно на грудь, возвращаясь в удобное положение. — Oiu, mon amour, все хорошо, — отвечает мужчина, успокаивая дыхание и глотая воздух. Владимир через силу отбросил сон. — Что тебе приснилось? — он поднял голову, ловя взгляд. Онегин улыбнулся краями губ. Он провел рукой по волосам юноши и потянулся, оставляя поцелуй. — Засыпай, ничего особенного. — Расскажи мне, — серьезно произносит Владимир. — Ты чуть ли не кричал. Владимир поднялся, вместе с собой забирая одеяло, и надвис на локтях над Онегиным. — Я помогу, — он нежно провел ладонью по щеке. — Не думаю. Не переживай, пожалуйста, — Евгений еще раз улыбается, ощущая, как растворяется запах крови, как приятно тепло вновь наполняет грудь. — Тогда я просто разделю их с тобой. Я рядом. — Я люблю тебя, — произносит Онегин, смотря в темные глаза, и тише повторяет, словно для себя, своему отражению: — Je t’amie. — Так поговори со мной! — Владимир принялся ерзать. Он не знал, куда ему поставить ноги, руки, и в итоге полностью оперся на Онегина. Юноша развернулся, ложась на спину, располагаясь на возлюбленном. Он быстро укутал их одеялом и, взяв руки Евгения в свои, заставил обнять себя. Ему было известно, что так мужчине легче говорить, когда его лица никто не видит. — Мы все еще можем уйти в спальню, — напомнил Евгений. — Там прекрасная, широкая мягкая кровать, и окна выходят на запад. — Можем, но тут так хорошо. Я хочу, чтобы ты был так близко, как это возможно, а на широкой кровати есть риск, что между нами будет пространство, — он пропустил тихий смех Евгения и, вновь став серьезным, вдруг попросил: — Скажи, что всегда будешь рядом. Повисло неприятное молчание. В напряжении была каждая клеточка Онегина, но Владимир оставался спокоен. Блондин успел возненавидеть себя за это молчание. «Я обидел его, » — только и звучало в голове. — Скажи, что молчишь, потому что не хочешь всегда быть со мной, — опять звучит голос. — Не правда, — шипит мужчина. — Я знаю, — весело произносит брюнет и заставляет сильнее себя обнять. — Я верю, что ты говоришь правду. Еще я знаю, что ты не веришь себе. — Я уверен в этом, сейчас, но… потом? Я не могу тебе лгать, поэтому говорю: я не знаю, что будет через год, и даже через месяц. — Не переживай, — поспешно проговорил Ленский. — Я не сомневаюсь ни в тебе, ни в себе. Я буду танцевать с тобой на лезвии самого острого ножа, закрыв глаза. — А если я не оправдаю твоих ожиданий? Если не смогу быть с тобой вечно? Если сделаю больно? — Как много «если»! — Так случается, когда учишься, много наблюдаешь, — с горечью выдохнул мужчина. — Все оказалось не так просто. — Хорошо, я доверяю твоему опыту, хоть он и раздражает меня, — юноша поморщился. — Ты должен знать, что «год», «два» не самое важное. Пусть это будет пара месяцев или один, пусть это будет всего неделя, я никогда не пожалею о часах проведенных с тобой, я никогда не пожалею, окунаясь с головой в воспоминания. Наслаждайся со мной временем сейчас, прошу тебя. И тогда мы долго будем вместе, — он вновь принимается ерзать, а Онегин в который раз вспоминает кровать, но почему-то улыбается и тут же забывает о ней, чувствуя, как Владимир беспокойно и без всякого смущения двигается на его теле; юноша упирается рукой в диван, приподнимаясь. — Я хочу, чтобы ты был счастливым, я буду делать тебя счастливым. — Я люблю тебя больше жизни, родной мой, — шепчет Евгений, — больше себя. — Тогда я… — юноша наклоняется, накрывая чужие губы, целуя так нежно, что Онегин подгибает колени; его свободная рука находит руку Владимира и сплетает их пальцы. — … буду любить тебя за нас обоих, mon amour.