Запретный плод вам подавай

Казалось, чересчур разные характерами, но они сошлись: волна и камень, стихи и проза, лед и пламя. Поначалу, столь сильные отличия подкрепляли опасения Гильо, да, и друг другу они были скучны. Потом понравились. Потом съезжались каждый день верхом, теряясь до заката. И вскоре стали неразлучны. Лошади остановились у тихой речки. Молодые люди спустились, давая животным отдых. Владимир, не прекращая рассказа о последней встреченной им семье подошёл к берегу, опускаясь. — Многих вы уже посетили? — спросил Евгений, смотря на Ленского сверху вниз. Тот уронил руку в холодную воду, ловя низкие волны. — Видит Бог, я оттягиваю эти визиты, как могу. Пока только четырех. Я бы хотел кончить быстрее, но не в силах себя заставить. Позвольте напомню, — он поднял глаза, — вы хотели знать, почему я вернулся. — Я все еще хочу, как же это забылось? Жертвой каких обстоятельств вам посчастливилось стать? — Меня сватали с девушкой, вы помните, Ольгой Лариной. Вы когда-нибудь оказывались на пороге семейной жизни? — Случалось пару раз, но это было исключительно по моей инициативе, — он отмахнулся и продолжил. — А я помню Оленьку. Вы - молодой жених. Мои соболезнования. Владимир взглядом пригласил Онегина опуститься, и Евгений подчинился. Он также охладил руки в воде, и не смог отказать себе в удовольствии обрызгать черные туфли Ленского. — Ну вот, — выдохнул тот. — Теперь я жалею, что пригласил вас присоединиться. — Вы не первый. — Так значит, соболезнования, да? Не могу поверить, Евгений! — Вы любите её? — Я обожаю её! — в глазах юноши заблестели огоньки. — Я посвящал ей стихи! — Оо, — Онегин поднялся, — я вынужден принести соболезнования повторно! Вы поэт! — Да, я поэт, — Владимир поднялся вслед за товарищем; он наигранно упер кулаки в бока. — Это проблема? — Для вас - огромная, — рассмеялся Онегин. — Почитайте мне. — Может, я лучше прочту вам что-нибудь от Шиллера или Гёте? — Нет, я хочу услышать вас. — Может позже. — Скромный поэт! Это никогда не принесет вам известности. — Я не гонюсь за нею. — Хотите сказать, вам не хочется, чтобы лет через восемь - десять двое каких-нибудь влюбленных сидели в парке Москвы, и юноша читал бы даме своего сердца ваши стихи? — Пусть юноша сам пишет стихи даме своего сердца. Это мои стихи, мне не хочется, чтобы кто-то их касался. — Собственник! Ленский слегка улыбнулся краями губ и повернул голову, смотря куда-то. Онегин был в очередной раз удивлен, не найдя в словах, жестах, чертах лица фальшивой скромности. Он невольно опустил глаза на прозрачный ручеёк и поднял, встретившись взглядом с Владимиром. — Давайте своего Гёте, — произнес он. — Что-нибудь самое известное. — Мне кажется, вам будет не интересно слушать то, что вы знаете. — Вам кажется, — ответил Евгений, не знавший почти ничего из Гёте. — Вы вновь со мной, туманные виденья, — начал юноша, убрав за спину руки и отвернувшись. — Мне в юности мелькнувшие давно… Вас удержу ль во власти вдохновенья? Былым ли снам явиться вновь дано? Из сумрака, из тьмы полузабвенья Восстали вы… О, будь, что суждено! *** — Вы не знаете этого произведения? — удивленно произнес Ленский. — Только название и содержание. Мой учитель не особенно тщательно занимался моим образованием. Но я и не жалею. — Приезжий учитель был французом? — Да, моего отца очень волновал престиж, но, если не ошибаюсь, он был портным. Приятный мужчина, излишне добрый. Он учил меня всему шутя, — Евгений горько выдохнул, — чему-нибудь, да как-нибудь. Но повторюсь: я не жалею. То, что мне нужно, я выучил сам. — Что же? — Сдержанности, разговорам, поведению, манипуляции. — Но это не образование. Это ваш опыт, это ваш ум. — Тогда к чему мне образование? Если есть необходимость, я всегда могу склонить к себе поверхностными знаниями. — И свет решил, — проговорил Владимир, — что вы умен, и очень мил. Ленский повернул лицо к приятелю и встретился с шокированным, даже злым, взглядом. Евгений слегка вздернул подбородок. Владимир рассмеялся своей удачной шутке. Его звонкий смех сковал Онегина. Смотря на смеющееся лицо, он понял, что злиться более не в силах, но показать этого не мог. Мальчишка стал слишком уверенным шутником. Он дождался, когда юноша успокоится и наградил его ледяным взглядом критика. — Что ж, зато теперь я не стану просить вас о чтении стихов. Не желаю больше слушать вашу поэзию. Ленский вновь рассмеялся, жмурясь. Попал не в бровь, а в глаз! «Что за несносный мальчишка!» — Онегин моляще поднял глаза к небесам. Он расправил плечи и, сделав выдох, поднял подбородок. Круто развернувшись на каблуках, Евгений сделал шаг к Ленскому, почти вплотную прижавшись грудью. Владимир был вынужден поднять голову и встретиться с острым взглядом, прожигающим насквозь. Он поджал губы, чувствуя, как органы внутри сжимает. Ленский хотел опустить взгляд, но услышал тихий приказ: — Поднимите глаза. И не смел ослушаться. — Вы не просто больше не боитесь смеяться, вы смеётесь надо мною. — Я… — Что? — Онегин выдержал паузу и выдохнул, зло улыбнувшись. — Я так и думал. Он сделал шаг назад и отвернулся. Чувствуя на себе прикованный испуганный взгляд бедного юноши, Евгений рассмеялся неслышно, глотая смех, от чего в уголках глаз начали собираться жемчужины. Ленский хотел опустить взгляд, когда заметил лёгкие движения плеч. В нем внезапно вспыхнула злость. — Вы смеетесь, Онегин! — он сделал шаг и, положив руку на локоть, слегка потянул Евгения к себе. — Не могу поверить! — Мне тоже с трудом верится, вы вновь дышите! Я прекратил игру, боясь, что вы задохнетесь. Тогда бы мне пришлось идти к вашим Лариным с вашим синим телом на руках, знакомиться с ними, разговаривать. А сколько бы народу было на похоронах! — Довольно, сударь! — его карие глаза сверкнули неожиданно и странно для юноши. — Это была плохая шутка! — А знаете, что еще хуже? Ваша рифма. Этому вас научили в университете? — Нельзя умереть, по своему желанию перестав дышать - вот чему меня научили в университете. А вам просто правда слух режет, — ухмыльнулся Ленский. — Не думайте о себе так много. Лучше прочитайте еще что-нибудь, горе-поэт. Онегин опустился у дерева, подогнув ногу, и оперевшись на нее локтем. Он поднял глаза на Владимира. Тот уже что-то читал, смотря в небо. Евгений даже не думал вдаваться в смысл строк. Он слушал голос юноши, наблюдал за ним и слегка улыбался. Он улыбался каждому подтверждению схожести Ленского с этой речкой. Нежный голос, плавные движения… Владимир умолк и повернулся к приятелю. — Может, я прочитаю поэтов, любимых вами? — предложил он. — Мне кажется, вы не большой поклонник Шиллера. — Я в общем небольшой поклонник поэзии, поэтому продолжайте, читайте свои любимые стихи, — улыбаясь, отвечает Онегин. — Я пробовал читать и даже писать. — Правда? Почему бросили? — Не мое это. Разве я похож на поэта или лирика? Ленский задумался, не сводя с Онегина карих глаз. — Верно, не похож, — сам отвечает Евгений. — Я не нашел в этом занятии ничего близкого сердцу. Желание также быстро потухло, как и загорелось. — Вы одеты, как лондонский педант, а по характеру - француз. А что вас вдохновляет? — Вы будете разочарованы. — Говорите, — настаивает поэт. — Ничего, хотя круг интересов обширный: литература, философия, психология. — И? — И как видите, я не литератор, не философ и не психолог. — Вы не психолог? Я бы поспорил. — Я не желаю ни с кем спорить, — Онегин качает головой. — Пора бы нам возвращаться уже, думаю? Об вас волноваться не будут? — Не будут. Если у вас нет на сегодня планов, мы можем побыть здесь еще, — Ленский снял сюртук, повесил его рядом с онегинским на выпирающий сук и опустился на траву. Владимиру нравилось проводить так время. Многие рамки и границы в обществе Онегина расплывались. Несмотря на его холодное поведение, несмотря на сдержанность Онегина, с ним было куда легче, чем за ужином с самыми старыми приятелями Ленских. Может поэтому он и убегал сюда. Слишком уж они изменились. Хотелось вернуться обратно с дом, к близким друзьям, но время отразилось не только на самом Владимире, все было другим. Он провел в деревне детство, надеялся вернуться в те года, отдохнуть. К сожалению, это было невозможно. Сейчас Ленскому было хорошо, и уходить не хотелось. А больше не хотелось встречаться с холодным дружелюбием и гостеприимством в одиночку. — Кстати говоря о вашей шутке, Евгений. — Как вы злопамятен! — Я не злопамятен. Просто я зол на вас за дурацкую шутку, и у меня память хорошая. Значит так: я собираюсь мстить. — Вот как! Уух, мне уже страшно. — Составьте мне завтра компанию. Я приглашен на ужин к Лариным. — Вы не посмеете! — Евгений выпрямился, уставившись на приятеля. — Я не желаю этого! — То есть вам страшно? — Вы не посмеете, Владимир, — тихо повторил Евгений, впиваясь взглядом в Ленского. — Посмею, — кивает тот. — Вы пожалеете. — Не сомневаюсь. Значит, мы договорились? Я пишу Лариным, что буду с новым другом? — Пока ещё другом, — прошипел Евгений. — Да, прекратите же вы пугать меня! — Ленский резко поднялся. — Мне уже страшно. — Я вполне доволен собой.