when our seasons change

Лето закончилось слишком быстро, чтобы кто-то из них двоих успел осознать, что они стали старше еще на один сезон. Чем ты старше, тем быстрее летит время, и это печальная истина, ведь ценить время ты учишься только с возрастом. Что ребенку вечность, старику — мгновение. Для Джека прошла почти целая жизнь. Наверное, это самое полное, самое солнечное и счастливое его лето, и всего-то четвертое. Он умел ценить время, как умеет всякий побывавший в Пустоте — волей-неволей учишься. Находясь в полной темноте, не ощущая запахов, глохнешь от тишины, и сложно не понять, как красива в сущности своей жизнь. Но Джек ребенок. Невероятно сильный, одаренный и, верно, практически неуязвимый, но ребенок. И жить он умеет так, как умеют только дети. Теперь у него есть Кларк, последнее школьное лето, а впереди — университет или колледж и целая вечность на то, чтобы найти собственное определение неясного слова «счастье». Они все реже видят его дома; это не огорчает — Джека любой из них может почувствовать за сотни километров, а когда твоя семья растет — разве это не хорошо? Их связь оказалась настолько же крепкой, насколько сильна была разница между ними — оба видели, как полыхает душа человека рядом с нефилимом. Люцифер не верил в людей, Михаил не верил почти, у обоих перед глазами было столько примеров лжи, предательства, корыстолюбия и слабодушия на протяжении всей истории человечества, но… может, и к этому правилу нашлось исключение. Это было по-своему трогательно. Равно как и печально. Джек привязывает себя к человеческой жизни задолго до того, как успеет повзрослеть достаточно для того, чтобы иметь возможность справиться со своей утратой. Любовь ангела жестока, куда более, чем приснопамятная лебединая верность. Однажды и навсегда, она превращается в пытку длиной в тысячу веков. Немногие находили в себе силы пережить это. Уходили, сюда или за грань — не так важно. Потому что оказывалось невозможно просто остаться, будто ничего не случилось. Сходили с ума, пытаясь раз за разом в новом времени отыскать знакомую душу. Сердце разбивалось так тихо, что его заглушал шелест перьев, а сами глохли от грохота, сотрясшего мир, их мир, тогда как окружающий оставался твердо стоять, непостижимый в своей непоколебимости. На таких сложно было смотреть. На их души — невозможно. Хотели бы они такой участи Джеку? Иногда Люцифер смотрит, будто задавая беззвучно уже ставший слишком очевидным вопрос, но Михаил никогда не отвечает. Не потому, что не хочет. Они оба не знают. Не могут представить. Боятся, боятся корыстно и малодушно. И никто не решается заговорить первым. Они еще столького не успели ему показать. Столького Джек никогда не увидит и не узнает, если они решатся сейчас. Справедливо ли будет лишать его этого? С другой стороны, а нужно ли это ему? Все величие и красота мира, каждой эпохи и каждой цивилизации, каждого архитектурного и природного монумента — нужно ли? Иногда мир сужается ровно настолько, чтобы поместиться в одну душу. Им ли не знать. Страшно решиться и не решиться - тоже, потому что пути назад не будет в любом случае. Джек, пожалуй, даже не задумывается об этом. Пока. Они не сомневаются в его выборе, в его выборе сегодняшнем, но не будет ли он о нем сожалеть годы спустя? Почти наверняка нет. Он даже не знает, чего лишится. Пока мысли об этом можно отложить. У них в запасе есть десяток лет — мгновение, прежде чем окружающие начнут задаваться вопросом, почему это соседский парнишка ни капли не изменился со школьной скамьи. Десять лет, которые пролетят как одна минута, жалкая капля в ангельской жизни. Но нужна ли им — теперь — эта жизнь? Сердца обоих впервые за долгое, долгое время на месте — и вместе. Их дом — просто они трое. Какая разница тогда, какой длины твоя вечность, если после все равно ничего не ждет: ни ада, ни рая — забвение. Большего счастья себе все равно невозможно представить. Если будет другая жизнь — вряд ли, конечно. Но даже если вряд ли — они бы нашли друг друга.