О чем молчит город

      Василисе на миг показалось, что под ней пропадает пол, и она катится в черную леденящую бездну. Ее затягивало все сильнее и сильнее, вышибая из легких воздух.       Первый шок медленно отступал, как волна, оставляющая после себя месиво из грязи и песка. Откуда? Откуда она могла знать? ЧарДольская поймала взгляд Елены. Женщина смотрела на нее с холодным торжеством героя, перерубившего голову дракону.       А потом Василиса все поняла. И показалось, что голову отрубили ей. Мечом, который она сама вложила в родные руки.       Фэш Драгоций все это время смотрел на нее, словно пытаясь докричаться сквозь весь зал. Его лицо с горящими синими глазами — лицо предателя — все еще манило к себе. Василиса молча, но от души пожелала ему гореть в пекле. В том самом, где он сначала выпотрошил, а потом спалил ее душу. По взглядам родственников ЧарДольская поняла — для нее готовят костер не меньше.       Лешка, а теперь уже Алексей Рознев, вошел в зал суда своей развязанной походкой, доставшейся ему от сотен часов, проведенных на тренировках. За те несколько лет, что Василиса с ним не общалась, парень успел превратиться в широкоплечего молодого мужчину. На секунду он замедлялся, проходя мимо нее, и незаметно подмигнул. Во всяком случае, по мнению Рознева, но точно не половины собравшихся. По залу расползся шепот. — Нортон Огнев не только мошенник, но еще и преступник, — после короткой официальной справки начал Лешка. У кого-то из слушателей упала ручка. — И сегодня вы узнаете, на чем Огневы наживаются.       Василиса тихо застонала, отчего сосед от нее — пожилой серьезный мужчина — нервно дернул рукой. Черт. Черт. Черт. — Этот человек не жалеет даже самых родных в погоне за выгодой, — девушке показалось, что голосом Рознева говорит кто-то другой, словно нанизывает ему на язык нужные слова. — Путем шантажа Нортон Огнев принудил свою дочь, Василису ЧарДольскую, отказаться от доли в компании, а также поставил под угрозу жизнь и здоровье человека.       Миракл откашлялся и взглянул на Лешку, как на грязный мазок поверх белоснежной рубашки. — Господин Рознев, могу я поинтересоваться, на чем основываются ваши обвинения? И почему вы так долго молчали, вспомнив о них лишь сейчас?       Елена перестала улыбаться. Теперь она в упор смотрела на адвоката своего любовника. И в ее взгляде плясали черти. — Мои обвинения основываются на личном свидетельстве моем. И Василисы. ЧарДольская боялась поднять взгляд. Она чувствовала, как все присутствующие готовы вцепиться в нее и рвать-рвать на куски, пока девушка не утолит их голод. Голод на кровь, зрелища и чуть-чуть правду.       А еще Василиса знала, что на нее смотрит отец. Человек, которого она не то сторонилась, не то боялась, но где-то в глубине отчаянно жаждала его любви. Все равно какой. — В таком случае, думаю, стоит услышать мнение мисс ЧарДольской, — судья оглядел девушку, как диковинную пташку, и сухо кивнул в сторону стойки.       Пока Василиса шла, она старалась унять дрожь в руках. Но те тряслись, словно листочки на ветру, и пальцы нервно теребили край юбки. Девушка никогда так не боялась. Никогда не шла в неизвестность. За ней всегда кто-то был — мама, Нерейва, Маар, отец, Миракл… и тот, о ком сейчас лучше не вспоминать.       Но сейчас она сама должна решить, как поступить.       Василиса встала между Мираклом и Лешкой, оба окинули ее быстрым взглядом. С этого места был виден весь зал, все лица. ЧарДольская медленно оглядела их всех: бледную Дейлу, мрачного Норта, невозмутимого Марка, нахмуренного Ника… а потом взгляд сам упал на Драгоция. Фэш секунду держал его, а потом покачал головой, как будто предостерегая ее. Его губы, тонкие и бескровные, прошептали что-то — девушка не смогла разобрать. — Вы понимаете, что стоя здесь, обязуетесь говорить лишь правду? — Д…да Ваша Честь, — кто-то хмыкнул, и Василиса разом выпрямилась, с вызовом осмотрев всех присутствующих. Черт, она Огнева! Дочь Нортона и Лиссы, и она не собирается блеять, как овечка на скотобойне. — Я буду говорить лишь правду. — Хорошо… Вы знакомы с мистером Розневым? — Да, мы учились вместе и довольно близко общались года три назад. — Скажите, ваш отец знал мистера Рознева?       Василиса чуть замялась, а потом в упор посмотрела на Нортона. Ее окатило волной странного спокойствия, исходящего от мужчины. — Нет, откуда ему было его знать. — Василис… — Я не предоставлял вам слово, господин Рознев. Сейчас говорит мисс ЧарДольская… Хорошо… Применял ли Нортон Огнев когда-либо неправомерные действия по отношению к вам?       Тут пришлось втянуть побольше воздуха. В голове прозвучал далекий голос — семья это единственное, за что стоит бороться. И в этот момент, понимая, что от ее слов зависит судьба отца, осознавая, что можно отомстить за все обиды, стребовать плату, Василиса поняла — предателей нигде не прощают.       Предателей семьи — тем более. А Огневы ее семья. Потому что другой у нее просто нет. — Нет, Ваша Честь. Нортон Огнев мой отец, смею вам напомнить… а отцы не обижают своих детей.       Рознев с чувством ударил по столешнице. Казалось, он готов сорваться и броситься к ней, но предубедительный взгляд Елены остановил его. — Ваша Честь, могу ли я задать вопрос мисс ЧарДольской? — манерным голосом спросила Мортинова. Судья кивнул, и женщина продолжили, — два с половиной года назад вы, мисс, отказались от крупного пакета акция ЗолМеха. Прошу вас рассказать о причинах, побудивших к подобным действиям.       Василиса посмотрела на Елену, как на выпавшее осиное жало с капелькой тягучего яда на острие. — Они избили меня тогда! Избили меня из-за тебя, Василек… И ты не можешь молчать об этом… не можешь… — Господин Рознев, я делаю вам последнее замечание, после чего попрошу покинуть зал суда.       Перед глазами снова застыл подвал. Лешка с рассеченной губой, скалящийся Марк, склонившийся над ним и гнилостный запах годами не продуваемого воздуха.       Год назад она бы не задумываясь сдала их всех, полгода — ей бы потребовалось сначала выпить парочку рюмок, неделю назад — ее бы грызли сомнения подобно своре помойных крыс… А сейчас не осталось ничего.       Василиса впервые посмотрела на Лешку в упор. И увидела совсем чужого человека. — Я лишь распорядилась ими так, как того требовали обстоятельства. Порой приходится пожертвовать своими интересами, ради чего-то большего… Не каждый может понять это, мэм, я раньше не понимала. Но только так и создается наследие.       Миракл послал ей слабую улыбку, стоящую дороже любых хвалебных од. И отец…отец кивнул ей. Кивнул, чуть прикрыв глаза и растянув губы в мимолетной ухмылке — так он кивал лишь равным. — Ну что же… у вас есть еще вопросы к мисс ЧарДольской?       Василиса склонилась над раковиной в женском туалете и старательно прыснула в лицо водой. Ее щеки горели, будто их смочили спиртом. Заседание закончилось десять минут назад, и девушка молнией выскочила из душного зала — прочь, пока ее никто не перехватил. Теперь ЧарДольская почти повисла на керамической раковине, дрожащими руками пытаясь сбить красноту.       Дверь отворилась.       Василиса затравленно подняла голову, и сквозь свисающие пряди увидела приближающийся силуэт. В груди поднялась злоба, хотя, казалось, сил для нее не осталось.       Елена Мортинова медленно приближалась к ней походкой большой хищной кошки. ЧарДольская звучно сплюнула на раковину, следя, как прозрачная слюна стекает по керамике. Потом поднялась и одним резким движением отбросила волосы. — Ты выросла и стала еще больше похожа на свою милую мать, — ласково пропела Елена, доставая из сумочки глянцевый флакон.       Василиса молчала. Ей вспомнилось, как Нортон впервые познакомил ее с Еленой, еще только начинавшей карьерный взлет. Мортинова уже тогда смотрела на девушку, как на ошибку природы. — Она тоже сгубила себя ради Нортона, — раздался щелчок, и маленькая крышечка легла на бортик раковины. — У тебя же был шанс избежать ее ошибок, дорогая. — И стать похожей на вас?       Елена дернула плечом, не отводя взгляда от своего отражения. Помада оказалась цвета киновари и красила губы в кроваво-красный. — Вы предали моего отца, — глухо продолжила Василиса, — и он никогда вас не простит. Мама знала об этом…       Мортинова слабо усмехнулась, а потом снисходительно посмотрела на ЧарДольскую через зеркало. — Какие громкие слова… А как начет тебя? Ты ведь тоже предательница, как ни крути. Ты оставила своего друга, отвернулась от него сегодня, предпочтя выгородить семью. Сама-то себя сможешь простить, милая? Знаешь, мы не так уж и не похожи…       ЧарДольская, не отдавая себе отчета, толкнула тонкую руку женщины. Красная помада проехалась по всему ее лицу, оставляя рубиновый след. Как будто Мортинову окунули в чан с кровью или просто провели ножом от рта до уха. — Вы испачкались, мадам.       Елена с тихим рыком отбросила флакон — тот жалобно укатился под одну из кабинок. Секунду ЧарДольской казалось, что Мортинова потеряет над собой контроль и набросится на нее: такой бешеный взгляд у нее был. Но к женщине вернулось самообладание. — Вышла вон. Сегодня ты нажила себе врага.       В голосе Елены промелькнуло что-то настолько зловещее, что Василиса растерялась. Глубоко в ней всколыхнулся страх — будто она действительно могла пожалеть о случившемся. Но потом его сменила презрительная усмешка. — И только крест нас остановит, — повторила девушка слова отца и, упиваясь удивленным взглядом Мортиновой, вышла в коридор.       Василиса знала, что ей надо ехать домой. На телефоне было с десяток пропущенных: Дейла, Дейла, Дейла, Норт, Миракл, Маар, Лисса, Дейла… и еще один. ЧарДольская открыла меню сообщений.       «Нам надо поговорить. Это важно. Ф.Д.».       Глухая злоба разобрала ее, как огонь, пожирающий сухой хворост. Неужели он еще не все узнал?       «Василиса, я жду тебя перед выходом».       «Ты поступила правильно».       ЧарДольская подождала минут двадцать, притаившись в какой-то пыльной нише. Ей отчаянно хотелось курить, хотя она уже лет шесть не брала в рот сигарет. Она собиралась просидеть тут еще часа два или три, пока все эти люди не отстанут от нее, не уберутся в свои норы. Телефон лежал в сумке, отключенный и глухой ко всему миру.       Тишину нарушило эхо приближающихся шагов.       Василиса осторожно выглянула из укрытия, тут же шарахнувшись обратно — к ней приближался Лешка. Времени думать не было. Еще минута и он поравняется с ней, а потом… Василиса боялась представить, что будет потом.       Девушка опрометью кинулась по коридору, не разбирая пути. Она только и слышала, как ее каблуки стучат по плитке, а все, что происходило позади, смазалось. Жуткая паника вцепилась в нее, словно все здание охватил пожар. Вот только у этого пожара было человеческое лицо, хлесткий голос и имя лучшего друга детства. — Постой! Да постой же ты!       ЧарДольская вылетела в строгий холл, чуть не врезавшись в группу мужчин в костюмах. У кого-то из них выпала папка с документами. — Мисс, у вас все хорошо? Мисс…       Василиса попятилась, а потом сиганула к главному выходу. Она уже не думала, все ее тело подчинялось лишь одному чувству — бежать. Бежать, как можно быстрее от этого здания, от этих людей, от прошлого…       Массивные деревянные двери показались ей выходом из клетки. Они выпустили Василису в дивный мир свободы, где ничего не стоило затеряться в переплетении чужих судеб. И плевать, что ее пальто висит в гардеробе, плевать, что с неба летят хлопья снега, а все вокруг глядят на нее, словно на сорвавшегося с цепи бульдога. Василиса запрокинула голову и вдохнула полной грудью. Ее разобрал тихий смех. — Попался, Василек, — запястье сдавило, словно на него надели стальной браслет. — Теперь уже не убежишь, милая ты моя подружка.       Василиса обернулась, уже зная, чье лицо увидит за плечом. Алексей Рознев мрачно усмехнулся ей, как делал перед тем, как зарядить свой фирменный удар в живот.