***
Поцелуй, после которого Юнги и Ынчжи, не сговариваясь, сели в машину и сделали вид, что ничего не произошло, кажется, вбил еще больший клин между ними. Никто из них не напоминал другому о том, что случилось, и на следующий день оба старались придерживаться сугубо деловых отношений. Юнги не мог знать, что чувствует его телохранитель, но сам чувствовал себя униженным. Чувства, которые выплеснулись в порыве гнева, казались ему настоящей драгоценностью, выуженной из самых потаенных сокровищниц его души и подаренной другому человеку, и теперь у него было ощущение, что эта самая драгоценность валяется где-то на земле, забытая и ненужная. — У тебя мрачное настроение, Юнги, — замечает менеджер Чхве, сидя в съемочном павильоне рядом с огромным белым роялем, за которым Юнги уныло наигрывает одну за другой мелодии, подбирая подходящую. — Вы интересуетесь, потому что боитесь, что я не смогу достаточно хорошо сыграть или вам на самом деле не плевать, что у меня на душе? — ехидно спрашивает он, бездумно перебирая пальцами клавиши. — Обе причины, — смеется менеджер и кладет руку на крышку рояля. Когда в зале появляется Чимин, Юнги мрачнеет еще больше. Но Чимин, кажется, настроен решительно и необычно для себя невозмутим. — Нам надо поговорить, Юнги-хён, — подходит он к роялю и касается плеча Юнги. — Говори, — качнув головой, холодно предлагает тот. — Наедине, — напирает Чимин и тянет Юнги за локоть. Каким-то чудом удается проглотить грубость, и Юнги все-таки идет за ним, на ходу придумывая, чего бы такого сказать этому мальчишке, чтобы тот отстал от него хотя бы на сегодня. — Прости меня, — Чимин останавливается, когда они входят в гримерку, прижимается спиной к двери и выглядит не растерянно и виновато, как этого следовало бы ожидать от него в подобной ситуации. Нет, он выглядит решительно. — За что ты просишь прощения? — усмехается Юнги. — За то, что не оправдал твоих ожиданий, — вдруг поясняет Чимин, и это тоже неожиданно — слышать от мягкого парня такие холодные слова. — Прости, что не поступил так, как ты ожидал от меня и как тебе бы хотелось. Но хочу сказать тебе, что и впредь я буду поступать так, как считаю нужным сам, а не как требуют от меня твои или чьи-то чужие ожидания. — Интересный ты выбрал способ извиняться, — вспыхивает Юнги. — Почему я в итоге злюсь на тебя еще больше? Чимин пожимает плечами. — Может, ты просто каждый раз злишься, когда мир не соответствует твоим представлениям о нем? — улыбается Чимин очень по-доброму. — Может, просто не стоит так поспешно судить людей? Разве ты не поступаешь так же, когда сильно чего-то хочешь? Разве, ты не следуешь именно за своими желаниями? Юнги смотрит на Чимина как на дикое опасное животное, которое вдруг превратилось на его в глазах в нечто совершенно непривычное, и это совсем не было в его планах. — Ох, — вдруг взрывается он, — извини и ты меня, Чимин. Я просто думал, что мы все — друзья, был настолько глуп, прости пожалуйста. — Мы и есть друзья, — склоняет голову к плечу Чимин, и это выходит у него настолько милым, что Юнги разочарованно отмечает, что вся его злость почему-то неожиданно испаряется. — И продолжим ими быть, если ты перестанешь вешать на людей ярлыки, судя каждый их отдельный поступок как определяющий. Разве до того случая у тебя был хоть один повод усомниться в моей дружбе? Разве я не всегда поступал преданно по отношению к своим друзьям? Понимал их проблемы и старался помочь их разрешить? Просто это работает в обе стороны, Юнги. Мой поступок — это то, что было нужно МНЕ в этот момент. Вспомни «Трех мушкетеров», которых ты так любишь. Если кто-то один выпадает из команды, команда не перестает быть командой, она просто перераспределяет силу временно выпавшего члена команды на всех остальных, вот и все. Юнги смотрит на Чимина и думает, что он, кажется, совсем не знал его раньше. За фасадом милого и доброго парня, смешливого и немного безрассудного, оказывается, скрывался мощный стальной стержень, обросший характером, принципами и какой-то особой, житейской мудростью. И Юнги понимает, что Чимин прав. Но признать это, конечно, не дает ему гордость. — Спасибо тебе и остальным ребятам за то, что справились без меня, сохранив нашу команду командой, — продолжает Чимин и слегка краснеет, видимо, и сам не ожидая от себя такого красноречия, — В следующий раз я подхвачу твою шпагу и буду сражаться за тебя, если понадобится и если ты не сможешь присоединиться. Но дружба на то и дружба, что в ней все на равных — и чувства на равных, и эмоции, и желания каждого значимы наравне. Я говорил с Чонгуком и Тэхеном. Они не держат на меня обиды, они отнеслись с пониманием и сказали, что мой поступок не делает меня плохим другом, потому что… неважно, думаю, ты и сам понимаешь, почему. Единственный, кто осуждает меня, — это ты и твои принципы. И я это понимаю и принимаю: твои принципы и представления о том, какой должна быть дружба и как должен быть устроен этот мир, тоже важны, как и каждого из нас. Но это не значит, что каждый из нас должен вписываться в твое представление о мире, Юнги. — Это все, что ты хотел мне сказать? — уточняет Юнги, неожиданно для самого себя, смягчившимся тоном. — Нет, не все, — качает головой Чимин. — Но прежде, чем мы продолжим, я должен знать, могу ли я все еще называть тебя другом и дальше. Юнги молчит, и Чимин с ужасом ощущает, что, если сейчас у них не хватит времени или сил закончить этот разговор, второго такого разговора уже не состоится. — А ты неплохо придрочился умничать, — вдруг широко улыбается Юнги, и сердце Чимина радостно ухает пару раз в груди, — у Намджуна понабрался? С кем поведешься, как говорится. Хорошо, замыли этот вопрос, тем более, что я уже не злюсь. — Тогда почему ты такой мрачный? — уточняет Чимин с улыбкой. — По какому поводу ты загоняешься на этот раз? Может, расскажешь мне, как другу? — Может, и расскажу, — уклончиво отвечает Юнги и слегка краснеет, — Если у моего друга будет для этого время с его-то загруженным расписанием. И, да, то, что мы помирились, не означает, что я перестану тебя подъебывать по этому поводу еще не один десяток лет. Чимин вздыхает: — Тогда у меня есть к тебе еще один разговор. Мы должны пересмотреть свой контракт с агентством Квон Джиена. — Чего вдруг? — настораживается Юнги. — Ну… у нас не хватило мозгов внимательно подумать над ним раньше, а сейчас я понимаю, что некоторые вещи в нем не соответствуют тому, чего я на самом деле жду. Например, я намерен прописать в нем пункт, разрешающий мне самому распоряжаться своей личной жизнью. — Понятно, — улыбается Юнги. — Не думаю, что Квон пойдет на это. Это не принято в мире шоу-бизнеса, сам знаешь. Это может не сработать или сработать против нас, против нашего проекта. Это не обычная практика. — Так ведь и мы с тобой — не обычный проект, Юнги, — говорит Чимин решительно. — Так что, если ты не против, я собираюсь вызвать Квон Джиена на очень важный и неприятный разговор. — Я только «за», — кивает Юнги. — Не упущу возможность потрепать нервы этому ублюдку.***
— Ну что? — улыбается Чон Мина, глядя, как Хосок тщательно осматривает помещение студии, обходя каждый стеллаж и обследуя каждый уголок. — Никак не может до меня дойти, что я здесь хозяин, — смеется Хосок. — Может, здесь нужно навести порядок? — Мы можем вызвать клиннинговую фирму, — предлагает мама Чонгука. — Они быстро приведут здесь все в божеский вид… — Нет, — качает головой новоиспеченный владелец, — думаю, я должен сделать это сам. Может, тогда до меня действительно дойдет, что это теперь мое? — Ты уверен, что справишься? — Крестная научила меня основам генеральной уборки, — поясняет Хосок. — Думаю, мне потребуется для этого пара тряпок, швабра и много-много энтузиазма, но в целом я могу все это осилить. — Крестная? — уточняет Чон Мина. — Сольхен, — кивает Хосок. — Боже, — мама Чонгука чуть краснеет и закрывает лицо руками, — слава богу, что она не слышит, как ты называешь ее «крестной» — ее сердце разорвалось бы от счастья. — Хосок, здесь пришел управляющий зданием, — окликает с террасы Тэхен. — Поговори с ним. Дородный мужчина с ехидным выражением лица осматривает нового владельца, держа в руках пачку документов. — Эх, сейчас бы сюда чашечку кофе, — мечтательно произносит Чонгук, глядя на пестрящие крыши, — и сидеть вот так, думать, мечтать. — Ага, — задумчиво поддакивает ему Тэхен, наблюдая за разговором Хосока с управляющим. — Поставить сюда пару столиков, и чтобы официант приносил плед, когда похолодает… Знаешь, а здесь могло бы получиться неплохое кафе! — Точно! — оборачивается к нему Чонгук. — Такое, как у Хенсана, только менее пафосное. Я бы тогда устроился сюда на работу бариста и делал для тебя самый лучший в мире кофе. — А я бы проводил здесь все время, пока ты работаешь, и отвлекал тебя от дел поцелуями, — медленно продолжает Тэхен, сосредоточивая взгляд на губах Чонгука. — Что ты делаешь, Тэ? — хрипло укоряет его Чонгук, следя за его взглядом, — Я не могу целовать тебя при своей матери, но если я не сделаю этого, я сейчас просто лопну… — Мальчики, — окликает Чон Мина и подходит ближе. — Хосоку может понадобиться ваша помощь — здесь нужно навести порядок. — Мы готовы, — кивает Чонгук, — Да, Тэ? — Определенно, — смущенно соглашается тот, одергивая ниже собственную толстовку. — Ты уже решил, что будешь с этим делать? — интересуется Намджун, когда управляющий уходит. — Пока нет, — пожимает плечами Хосок. — Кукол я изготавливать не умею, так что… Может, действительно, сдать это в аренду? — Мы тут подумали, что из этого места может получиться неплохое кафе. Со столиками на террасе, знаешь, чтобы любоваться видом… — сообщает Чонгук. — И с пледами, — напоминает Тэ. — И с пледами, да… — Кафе? — недоумевает Хосок и разводит руками. — Но я ведь ничего в этом не понимаю. — Ну, у тебя есть знакомый, который знает эту работу изнутри, — напоминает Намджун. — А еще есть знакомый юрист, который поможет разобраться с формальностями. — А еще есть бариста, — смеется Чонгук. — Решайся! — Мне нужно поговорить с Сокджином, — говорит Хосок и краснеет.***
Сокджин много думает. Слишком много с тех пор, как в его жизни появился Хосок. Это замечает даже Джинхо. — Опять завись? — дергает она брата за рукав, когда он пытается отобрать у нее чистые, только что вымытые ложки, пока они снова не стали грязными, потому что эта егозливая мелкая делает вид, что помогает раскладывать посуду по полкам и ящикам, а сама исподтишка проверяет каждую ложку на способность соскрести рисунок с линолеума. — Ничего я не завис, — мотает головой Джин и со вздохом снова принимается перемывать ложки. — Завись, — кивает в подтверждение собственных наблюдений мелкая, — дай-ка мне цисьтую ёзецьку? — Не дам, — засовывает брат мокрые ложки в ящик стола, — мне надоело перемывать их по третьему кругу. — Я ськазю Сёк-сёке, и он купиць мне новые ёзецьки. Вот и Джинхо туда же. Скажу Хосоку, Хосок купит. Хосок покупает, Хосок решает проблемы, Хосок берет на себя заботы, Хосок… Для Хосока все это очень легко, потому что в кармане — кредитка мамы, а Джин… Джин даже не может выделить немного денег из семейного бюджета, чтобы сводить его на хорошее свидание, потому что его собственные материальные проблемы громоздятся одна на другую, не давая свободно вздохнуть. Материальные проблемы подступают со всех сторон, как дикие звери, и понимать, что нужно как-то справляться с ними, и не иметь представления, как именно, — это бьет по джинову самолюбию. Но принимать постоянную помощь Хосока он тоже не может: гордость не позволяет. Хосок никогда не приходит в его дом с пустыми руками — всегда в огромных пакетах он приносит продукты и игрушки для мелкой. Мама Хосока накупила Джинхо одежды — теперь в зиму его сестренка войдет в полном обмундировании. Джин понимает, что начинает привыкать к тому, как часть его повседневных вопросов решается сами собой, но также он понимает, что однажды это может просто закончиться. А больше всего беспокоит Джина даже не это: он понимает, что Хосок делает все из искреннего желания помочь. Но в голове все еще звенят отголоски того давнего скандала, когда о Джине говорили, что он «спит с кем-то за что-то», и он до внутренней дрожи боится, что это повторится. Боится больше не за себя, а за то, что злые и больно ранящие людские слова могут дойти до Джинхо и что она может ПОНЯТЬ, о чем именно говорят люди. Джинхо выросла, и теперь все совсем по-другому. Хосок Джину очень нравится. Очень. Каждую минуту, проведенную не вместе, Джин скучает и думает. Каждый раз, когда открывается дверь и в квартиру входит Хосок, у Джина замирает сердце. Но предательский сонар внутри него постоянно попискивает о том, что все это может закончиться и они с Джинхо снова останутся одни. И, что еще хуже, останутся наедине со своими разбитыми сердцами. Потому что даже самая сильная любовь, выстоявшая перед самыми крутыми ураганами, не способна выдержать испытания людской молвой и осуждением. Джину кажется, что не способна. И Сокджин решает, что ему следует ограничить меценатство Хосока в своей жизни, потому что выпустить из рук контроль над ситуацией — это слабость, а Джин не может себе позволить такую слабость никогда. — Привет, — раздается веселый голос Хосока из прихожей, — Джинхо, почему ты скребешь ложкой пол? Джин выходит из кухни и отбирает ложку у хитрой непослушной малолетней негодяйки. — Привет. Хосок смотрит на него со своей привычной улыбкой, но при виде выражения лица Джина сам меняется в лице: — Что-то случилось? — Он завись! — поясняет Джинхо и подползает к Хосоку, пытающемуся поспешно разуться, на коленках, — купись мне ёзецьку? — Не купит, — отрезает Джин. — У нас достаточно в доме ложек, но скрести ими пол ты не будешь. — Нельзя скрести пол ложечками, — сурово поддакивает Хосок. — Но можно это делать щеткой, заодно и полы помоешь. Джин нервно хихикает и уходит на кухню. — Что с тобой? — входит Хосок следом. — Я не вовремя? Джин пожимает плечами: — Мы собирались как раз поужинать. Будешь суп? Хосок плюхается на табурет и улыбается во весь рот: — Да накорми меня, пожалуйста, добрый человек, и моего телохранителя тоже, если можешь. Я не ел весь день, и сейчас рассчитываю на твою благотворительность. Джин выдыхает осторожно, и на сердце у него немного отлегает. — Накормить тебя и твою охрану — моя святая обязанность хёна, — сообщает он, отворачиваясь к плите. — А могу я рассчитывать на еще одну благотворительность, лично для меня? — вдруг раздается над его ухом, и Джин чувствует, как теплые руки Хосока обвивают его талию. — Я не целовал парня, который мне нравится, уже очень давно…***
Квон Джиён с интересом поглядывает на сидящих в его кабинете Юнги и Чимина и, конечно, догадывается, о чем пойдет разговор. Честно сказать, он не думал, что работа с этими двумя пойдет для него настолько сложно. Намного легче работать со стажерами, которые приходят в индустрию с четким намерением стать звездами, чего бы это им не стоило. Трейни агентства, прошедшие все круги кастингов, — всегда покорные и готовые на любые жертвы, выполняют любые капризы по мановению руки продюсеров, и с ними, конечно, менее хлопотно. Но и менее интересно тоже. Гораздо сложнее работать вот с такими — зрелыми молодыми людьми, знающими себе цену. Но именно из таких и вырастают настоящие бриллианты. Квон Джиен знает. Он сам когда-то был таким: самородком, выхваченным из бурлящей земной жизни и закинутым на звездный небосклон. — Мы хотим обсудить несколько вопросов по контракту, — сообщает Чимин, усаживаясь поудобнее, и Квон Джиен замечает, как Юнги кладет ему руку на плечо в знак поддержки. Помирились, значит. Это хорошо. — Относительно нашей личной жизни. — Вроде бы, в контракте ничего не сказано о вашей личной жизни? — улыбается GD. — Именно поэтому мы и хотели бы это обсудить, — кивает Чимин. — Мы хотим, чтобы в наши контракты был внесен пункт, оставляющий за нами право самим распоряжаться своей личной жизнью и исключающий ваше право манипулировать нашими отношениями… — поясняет Юнги. — …и чувствами, — добавляет Чимин. Квон-пиди качает головой и отворачивается к окну. — Я не могу внести такой пункт, — помолчав, отвечает он. — И, думаю, вы понимаете, почему. Сейчас мы занимаемся тем, что выстраиваем ваш публичный образ, и это часть маркетинга в шоу-бизнесе. Если предоставить вам право самим решать, какую часть личной жизни демонстрировать публике, вы можете разрушить представление о себе, даже сами того не желая. — И поэтому ты подсунул мне в телохранители Ынчжи? — ехидно замечает Юнги. — Подсунул девушку, которая мне нравится, чтобы я случайно не выдал себя и свои чувства к ней? Охренеть как логично! — А у тебя есть к ней чувства? — улыбается Джиди. — Не делай, блять, вид, что ты этого не знал! — вспыхивает Юнги. — Не забывайся, Мин Юнги, — хлопает по столу Квон, но в его глазах пляшут предвкушающие чертенята, — ты находишься в кабинете своего работодателя. — А ты находишься в моей жизни! — хлопает по подлокотнику дивана, на котором сидит, Юнги. — И все, что ты делаешь в последнее время, — это забываешься. И мой работодатель — не ты, а все те люди, которые стримят наши трансляции, покупают наш мерч и купят билеты на наш концерт. Я тебе не сопливый стажер и прекрасно знаю, как работает этот мир. Чимин смотрит на Юнги с испугом: он рассчитывал на серьезный деловой разговор, но ситуация явно начала выходить из-под контроля. — Послушай меня, Мин Юнги, — встает из-за стола Квон Джиен, подходит к дивану и останавливается напротив сидящего Юнги, нависая над ним угрожающе. — Мы ведь уже обсуждали это с тобой: мне просто нужен аккомпаниатор. Это можешь быть ты, а может быть кто-то более сговорчивый. Вот, к примеру, ты приводил с собой друга… Думаю, Чимин, танцующий под скрипку, — это даже более стильно и захватывающе… В кабинете на секунду устанавливается звенящая тишина. Где-то за стеной пищит принтер, выдавая порции очередных контрактов для очередных будущих звезд, кипит своей обычной суетливой жизнью одно из самых влиятельных агентств в стране. Где-то там, у центрального входа, шушукается кучка фанатов, выжидая появления будущих звезд, которые вряд ли когда-то воспользуются этим входом по своей личной инициативе: каждое их появление прописано продюсерами и тщательно отрепетировано. Где-то там, за стенами этого кабинета, все гораздо проще и понятнее. И все происходит так, как должно происходить. — Да, — вдруг возражает Чимин спокойно и холодно, разрушая зависшую тишину, — но «Чимин, танцующий под скрипку» — это не то, на что подписывался Чимин. Не будет аккомпанировать Юнги — не будет «танцующего Чимина». Юнги оборачивается на него резко, и в его глазах вспыхивает сначала неверие, а потом его взгляд начинает затапливать помесь удивления и восхищения. — Вот как? — произносит Квон Джиен медленно. — Но в контракте этого не… — Именно потому мы сейчас здесь. Чимин набирает полную грудь воздуха, будто на что-то решаясь, а потом продолжает так же спокойно, и только покрасневшие немного щеки выдают его волнение: — Я получил консультацию юристов: мы имеем право пересмотреть контракт до получения первого официального гонорара, если в ходе нашей совместной деятельности были выявлены позиции, по которым обе стороны не пришли к согласию. Мы обязуемся вернуть процент затраченных средств за минусом собственных издержек, и контракт может быть разорван. Этот пункт не указывается в контракте, но в контракте есть ссылка на трудовое законодательство, в котором эта позиция прописана очень четко. Восхищение в глазах Юнги перерастает в искрящееся уважение, и он снова кладет руку на плечо Чимина. За столько лет дружбы он и не подозревал, насколько у этого пацана стальные яйца. — Да, ты прав, — кивает Квон Джиен. — Но то, о чем вы просите, — невозможно. Я говорю сейчас о позиции относительно вашей личной жизни. — Если вы заинтересованы в нашем сотрудничестве так, как вы говорили об этом в нашу первую встречу в этом кабинете, — склоняет Чимин голову к плечу, — то вы найдете способ сделать это возможным. Квон Джиен задумывается. Да уж, с начинающими стажерами, стремящимися к славе как мотыльки к огню, работать, конечно, гораздо проще. Безусловно, проще. — Хорошо, я вас услышал, — кивает Квон-пиди. — В таком случае, я приостанавливаю нашу совместную деятельность. И, думаю, нашим юристам есть, что обсудить. Чимина обдает холодом от его слов. Он чувствует, что внутри него рушится все, о чем он так долго думал и что предвкушал. Но остается главное: ощущение своей правоты. А еще понимание того, что единственно важное в его жизни, то, что действительно ценно, у него все-таки остается: его Намджун. Право любить его Чимин может отстоять, и он отстоит, чего бы это ему не стоило. — Ну что, мы, кажется, остались без работы, да? — грустно улыбается Юнги, когда они покидают кабинет Квон Джиена и входят в лифт. — Значит, так тому и быть, — вздыхает Чимин. — Спасибо тебе, — вдруг обнимает его Юнги за шею. — За что? — За то, что выбрал меня. Чимин улыбается тоже грустно и поясняет: — Я себя выбрал. Себя и свою жизнь. А ты — часть моей жизни, Юнги. Чего бы ты себе там ни думал.