***
Чонгук, конечно, расстроен. Тэ заглядывает в его лицо, и сердце обрывается и ухает куда-то вниз, к самым коленям: он знает каждую морщинку в уголках глаз Гука, и отмечать в каждом взмахе ресниц и каждой складке сжимающихся губ приметы того, что мелкий бесится где-то там внутри, но сдерживается изо всех сил, чтобы не показать этого и не расстроить Тэхена, — это просто невыносимо. Просто. Невыносимо. — Да пойдем на факультет и все, — сжимает Гук тэхенову ладонь и добавляет, дернувшись: — Не дергайся. Тэхен сказал бы, кто тут дергается, но Гук паркует машину на любимом месте под тяжело нависшей сосновой веткой и вздыхает глубоко, тяжело и решительно. Тэхену хочется в такие минуты спрятаться за него — такой он надежный и как скала непоколебимый. И хочется думать, что защитить сможет. — Ты уверен, что тебе нужны все эти проблемы? — Тэхён все-таки замедляет шаг у самого выхода с парковки, но Чонгук оборачивается и сурово сдвигает брови. — Мне нужен ты, в этом я уверен точно, — почти шипит он. — Я в порядке. Факультет встречает спокойно. Даже удивительно, особенно если учесть ажиотаж, накрывший университетский общий чат этой ночью. Но это видимое спокойствие дышит чем-то угрожающим, как волна, только что накрывшая город по самые маковки храмов, а теперь плавно и ласково отступающая: она оставляет после себя блестящий под солнцем мокрый песок, но сколько всего погребено и разрушено под этим песком и принесенным илом — еще предстоит узнать. Первый сочувствующий взгляд Тэхён ловит у самого входа в аудиторию. Там им с Чонгуком приходится расстаться: у Чонгука тренировка в спортзале, а Тэхёну предстоит покорять острые пики английского вместе с Чимином. — Ты не отвечал на мои звонки, эй! — Чимин бьет Тэхёна по спине, и лицо у него такое обеспокоенное, что у Тэхёна комок подкатывает к горлу. — Ты читал чат? Тэхён молча достает тетрадь и бросает ее на стол. На звук мягкого шлепка оборачивается сидящий впереди Хосок. — Какой чат? Конечно, Тэхен читал чат. И, о, какое счастье, что рядом есть хотя бы один человек, который его не читал. И даже, кажется, не знает о существовании такого чата. — Ты видел на улице толпу школьниц с плакатами? — меняет тему разговора Тэхен. — Это по твою душеньку, Чимини? — По нашу с Юнги, — фыркает в рукав Чимин. Ему следовало бы быть чуть более счастливым, чем он, кажется, есть. — Кстати, друзья, мы тут с Намджуном… как бы это сказать… Однокурсники кидают в их сторону смешливые взгляды, разве что пальцами не тычут, но Тэхён пытается абстрагироваться: — Что? — Должны будем расстаться, — почти шепчет Чимин и утыкается носом в сложенные на столе руки. — Какие странные у меня сегодня слуховые галлюцинации, — у Тэхена злая улыбка и нервный румянец на щеках, — Сначала я слышу, как Гукки, который не в порядке, врет мне о том, что он — ОК, а теперь еще и мой друг Чимин произносит вслух слова, которые никогда не должен произносить. — Так считает агентство, мы все обговорили, — шепчет Чимин. — Это не по-настоящему. — Вы с Джуном — это по-настоящему, а все остальное не должно разрушать вас, скажи ему, Хосок, — нервничает Тэхен. Он отправил Чонгуку уже два сообщения, они пока даже не прочитаны, и Тэхен понимает, что Гукки, скорее всего, кинул телефон в раздевалке, а сам скачет по спортзалу, весь потный и взъерошенный, и эта картинка так живо представляется Тэхёну, что он резко краснеет и вздрагивает. — Думаю, что все не так просто…- Хосок очень хорошо знает, что такое медийная личность и какие запреты на жизнь налагает этот статус, чтобы согласиться с Тэхеном. — Да что может быть проще? — вскипает Тэхен, уже и так весь взбудораженный как закипающий чайник, — разве не очевидно, что между любовью и карьерой выбирать нужно любовь? И только это будет правильно? Чимин хлопает глазами, его пугает такая бурная реакция Тэ, но Хосок вдруг кладет руку на плечо Тэхену и говорит мягко-мягко, словно убаюкивая его своим голосом с уютной хрипотцой, словно успокаивая: — Выбирать нужно только в крайнем случае, но если все делать правильно, то выбирать и не придется, да, Чимини? Думаю, ваш продюсер предложил вам именно такой вариант? Чимин кивает и тоже кладет руку на плечо Тэ. И в этот момент странный звук входящего уведомления квакает сразу во всех концах аудитории. — Упс, мне какую-то ссылку прислали, — достает из кармана телефон Чимин. — И мне, — кивает Тэхен. — И, судя по оживлению, всем в аудитории тоже, — оглядывается на соседей Хосок. — Что там? — Ссылка на официальный сайт вуза, — Чимин пожимает плечами, — Интересно, зачем? А то мы его не знаем уже все наизусть… Зачем, становится понятно, когда знакомая приветственная видеозаставка появляется на экране. Горящая в самом верху ярко красная надпись: «Почему сын ректора никогда не пойдет служить в армию? Потому что он — гей!» бросается в глаза. Тэхен зажмуривается. — Скажите, что я этого не видел, — просит он тихо. В аудитории гул голосов превышает приличные пределы и не стихает, даже когда преподаватель входит в аудиторию. — Они взломали официальный сайт? — качает головой Хосок. — Наверное, тебе лучше сейчас пойти к отцу? — поднимает взгляд Чимин. — Или лучше не ходить сейчас, как думаешь? «Кто еще оказался втянут в этот клубок содомитов? Почему жертвами ректора и его аморального сынка, для которого, как и для всей золотой молодежи, нет ничего святого, стали простые студенты Университета, дети достойных родителей?». Автор заметки, к которой ведет ядовитый красный баннер, не стесняется в своих предположениях и сдабривает их патетикой и воззваниями к корейским историческим и культурным корням. Читать это противно до тошноты, и Чимин откладывает телефон. — У отца могут быть неприятности… — бормочет Тэхен, пробегая текст глазами. — У отца ведь могут быть неприятности? — «Этот ректор уже был замечен в замалчивании гей-скандала… Позволить развращенным юношам очернить доброе имя одного из лучших преподавателей вуза, обвинив в жутчайших преступлениях против морали, — вот, каков стиль руководства ректора Кима, и мы все были свидетелями этой безобразной истории, которую начал один из любимчиков ректора…» — читает вслух кто-то за соседним столом. Хосок оборачивается. Он не знает этого парня, но он догадывается, что речь идет о Джине, и внутри все холодеет. — Бред какой, — восклицает парень. — Сколько заплатили этому писаке, чтобы он поднял со дна такую вонючую старую тину? — Спасибо, Кёнсу, — вздыхает Тэхен. — Кажется, мне нужно найти отца. Сообщения Чонгуку так и остаются непрочитанными.***
Хосок беспокоится за Джина. Джина нигде нет, и Хосок думает, что ему будет очень неприятно, когда он прочитает статью на сайте. Хосок надеется, что статью успеют удалить до того, как Сокджину пришлют ссылку и он найдет свободное время, чтобы прочитать, потому что… Хосок, если честно, просто не умеет утешать людей. Всегда не умел. Всякий раз, когда рядом кто-то начинал плакать или расстраиваться, у Хосока появлялось острое желание забиться в угол и зажмуриться. Как тогда, когда Джулия билась в истерике, и Хосоку пришлось просить помощи у бабушки с дедушкой. У него немного трясутся руки, когда он набирает сообщение «Ты где?» и отправляет контакту «Сокджинни-хён». «В штабе» — приходит короткий ответ, и Хосок делает шаг нерешительно в сторону галереи. Телохранитель мамы, присматривающий за ним, напрягается и смотрит исподлобья. Действия Хосока не совпадают с расписанием, и Джейкоба такие вещи всегда нервируют. — Я… — оборачивается Хосок, — Мне нужно в туалет… Джейкоб кивает и смотрит в сторону ближайшей двери с характерной табличкой. — Мне… нужно в другой… — мнется Хосок. — Он не работает, просто я там кое-что оставил… и… Джейкоб переступает с ноги на ногу, выражая готовность последовать за Хосоком хоть на край света. Хосок вздыхает. — Джейкоб, — теребит он телохранителя за рукав, когда они преодолевают лестницу и выходят в пустынную галерею, — как поддержать человека, если ему очень плохо… морально…а? Огромный американец с квадратной челюстью и высоким гладким лбом скашивает глаза на Хосока и молчит. Конечно, на такие вопросы отвечать — это не его работа, Хосок понимает. Был бы здесь Намджун… Но что-то Хосоку подсказывает, что Намджуну сейчас и самому бы поддержка пригодилась. — Рядом, — вдруг произносит грубым голосом Джейкоб, и Хосок вздрагивает. Эхо его низкого голоса рикошетит от светлых стен. — Просто быть рядом. Это всегда пригодится. В одиночку переживать всегда тяжелее. Хосок смотрит на своего телохранителя как на цветок, который внезапно расцвел, когда от него уже и не ждали. - Спасибо, — кивает он, легонько трогая его за рукав. Они доходят до двери штаба, и Хосок снова теребит плотную ткань пиджака: — Джейкоб, мне нужно войти туда одному. Джейкоб чуть вздрагивает уголками губ и опускает голову, словно пытаясь подавить улыбку. — Я должен осмотреть, — говорит он тихо. — И потом выйду. Хосок краснеет. Джейк приоткрывает дверь, и Хосок видит, как оборачивается к двери Джин, видит телохранителя, за ним -Хосока, и краснеет тоже. А потом дверь закрывается, и они остаются наедине. — Я курил, — выставляет ладошку вперед Джин, предупреждая, что поцелуи сейчас могут быть не из приятных, но Хосок не слушает, он льнет к Сокджину всем телом, как гибкий тонкий стебель, упругий и красивый, цепляющийся и впаивающийся в каждый сокджинов изгиб. И целует, вбирая в себя горький и острый табачный запах, перемешанный сейчас с парфюмом Сокджина, с его собственным вкусным домашним запахом, со вкусом кофе и чего-то ванильного, и все это — такая концентрированная смесь, что Хосок немного давится ею, пытаясь выпить глотками дыхания, и целует еще глубже, обнимая Сокджина за крепкую шею. — Я курил, — смеется Сокджин, немного отстраняясь, чтобы вдохнуть воздуха и прижать к себе Хосока, обхватив своими цепкими длинными пальцами его за талию, — и если ты сейчас скажешь, что ощущаешь себя облизавшим пепельницу, я пойму. Хосок смеется. Он так не скажет. Он коллекционирует вкусы Сокджина, смакуя их на языке, и ему нравится распутывать их на нотки и полутона. — Ты видел ссылку? — хмурится Хосок, замечая телефон на подоконнике. — Видел, но еще не читал, — вздыхает Сокджин. — Думаю, ничего хорошего я там не прочитаю. Ты пришел, чтобы показать мне эту ссылку? — Нет, — качает головой Хосок. — Я пришел, чтобы быть рядом, когда ты это прочитаешь.***
— Ты видел, Тэджун? — волнение жены просачивается сквозь трубку телефона. — Айли, не принимай близко к сердцу, — у ректора Кима уставший голос, и жена, конечно, может услышать в его словах отголоски беспокойства, но он же ни за что не признается. — Мы уже ищем, кто взломал сайт, уже восстановили все и убрали эту статью, ну кто-то побаловался, бывает… — Тэхен не заходил к тебе? — жена вздыхает, она слишком взбудоражена, чтобы реагировать на увещевания мужа. — Нет, но я видел их с Чонгуком на парковке, думаю, у этих двоих все в порядке, — смеется ректор. — К ужину меня не жди, я в министерстве сейчас и, наверное, задержусь… — Зачем? — волнение накатывает на Айли новой волной. — Милая, я ректор университета, я в этом министерстве бываю по работе минимум дважды в неделю, ну перестань, я прошу тебя… — Ректор Ким? — секретарь в приемной замминистра поднимает глаза от компьютера, — вас приглашают войти. — Пока, Айли, — Тэджун жмет отбой и улыбается секретарю. — Вы так и не сказали, по какому вопросу меня пригласил заместитель Ли. — А я и не знаю, — пожимает плечами секретарь. — Сказал, что-то очень срочное. И еще сказал все подготовить для передачи дел… Ректор Ким меняется в лице так, что секретарь пугается и решает, что, кажется, сболтнул лишнего: — Я, может, неправильно понял, не знаю, не знаю, проходите, пожалуйста… Сердце ректора Кима вдруг начинает колотиться так, что сердцебиение болью отдает в горле. Неужели…? — А, ректор Ким, — замминистра Ли сидит за столом, развалившись, рядом на столе — недопитый кофе в чашке из тонкого белого фарфора. Ректор Ким недолюбливал замминистра Ли, тучного, лоснящегося чиновника, въедливого и ехидного. Но никогда не думал, что от него стоит ожидать неприятностей. — Наслышан о ваших новостях в университете и в семье, поздравляю, — ухмыляется Ли. — Эм… спасибо, — ректор Ким смотрит в его сузившиеся глаза и отмечает в них какой-то опасный, острый как лезвие блеск. — Каждому отцу хочется, чтобы его дети были счастливы, — продолжает замминистра Ли, — Правда, дети иной раз выбирают для своего счастья слишком уж неожиданные пути, согласитесь? Ректор Ким молчит настороженно, пытаясь угадать, к чему ведет этот скользкий человек. — Но вы ведь не станете осуждать своего сына за его выбор, ректор Ким? — уточняет Ли, чуть нахмуривая свои густые кустистые брови. — Не в моих правилах, — склоняет голову к плечу ректор Ким. — Это его жизнь и его выбор. Так подсказывает мне сердце отца. Заместитель Ли откидывается на спинку кресла и вздыхает: — Вы — любящий отец, ректор Ким. И для вашей семьи — это, безусловно, большая удача. Он улыбается во все щеки, и сердце ректора Кима сжимается от нехорошего предчувствия. — Но, боюсь, для великого народа Кореи это, скорее, прискорбное стечение обстоятельств, — вдруг хлопает ладонью по столу Ли. — Великий корейский народ на протяжении нескольких десятков лет своим неустанным трудом отвоевывал будущее для своих детей у голода, холода и нищеты… И какие бы лишения и трудности ни выпали на долю наших предков, никогда не поступались они принципами морали и основными культурными ценностями своего народа. К коим относится институт семьи и брака, создание счастливого будущего нации за счет стабильного демографического прироста и плодотворная жизнь, направленная на созидание цивилизации, базирующейся на нравственности и взаимоуважении! С каждой новой фразой тон голоса замминистра Ли повышается, и к концу своего монолога он уже переходит на такую тошнотворную патетику, что ректор Ким, какой бы ни была оглушающей ситуация, вынужден кашлянуть в сжатый кулак, чтобы скрыть смешок. Этот маленький человек с кустистыми бровями не постеснялся бы, наверное, вскарабкаться на стол, чтобы возвыситься над собеседником максимально. — Смеем ли мы? — взвывает он в новом витке пафосного фальцета и поднимает вверх палец, который, наверное, представляется ему «перстом указующим», а на деле представляет собой красный мясистый обрубок с половину сардельки, да еще и украшенный заусеницами, — Имеем ли мы право оставить во главе крупнейшего, легендарного университета Кореи человека, готового поступиться догматами национальной культуры ради эфемерного счастья своего заблудшего сына? Ректору Киму уже настолько смешно, что просто хочется плакать, но он понимает, что этот блестящий монолог ему придется дослушать до конца, поэтому разминает затекшую шею и склоняет голову на другой бок. — Нет, увы, — выдыхает заместитель Ли. — Конечно, не имеем. Ректор Ким поднимает голову и задает вопрос строго, в лоб, не давая оратору толком отдышаться: — Вы лишаете меня должности ректора? — Увы, мой друг, — вздыхает Ли. — Я вынужден это сделать. Ради блага государства. Ради счастья всего корейского народа. Ради будущего нации. Ректор Ким поворачивается на каблуках и выходит из кабинета, не закрывая двери.***
Чонгук входит в раздевалку при спортзале, и все присутствующие как по команде надевают на лица медицинские белые маски. Чонгук оборачивается. Он улыбается, пытаясь распознать подвох в том, что происходит, но взгляды у всех насмешливые. И самый насмешливый — у мелкого и вертлявого Чена из параллели. — В чем дело? — уточняет Чонгук, снимая толстовку и натягивая тренировочную футболку. — Да вот, — разводит руками Чен, — у нас тут эпидемия в универе, я думал, ты знаешь. Пандемия даже. — Серьезно? — Чонгуку его ехидный тон совсем не нравится, но раз ребята решили играть, то он подыграет им запросто. — Ага. Педики размножаются со скоростью звука, — выпаливает Чен, и все ржут дружно и заливисто, словно этих слов только и ждали. — Опасаемся, а вдруг педерастия воздушно-капельным путем передается? Тебе дать маску, Гукки? Хотя, тебе, кажется, уже и не нужно. — Точно, Чен, — ухмыляется Чонгук ехидно и захлопывает дверцу шкафчика, — мне не нужно. Главное, что у меня к таким долбоебам, как ты, иммунитет. А остальных эпидемий я не боюсь. — Ты назвал моего друга долбоебом, — встает со скамьи высокий и крепкий Сёхун. — Никто не может оскорблять моего… А уж тем более вонючий пидар, сующий свой вонючий член в чье-то вонючее очко. — Расскажи-ка нам, Гукки, — прячется за спину своего друга Чен, — кто из вас кого трахает: ты ректорского сынка или наоборот? Насколько громко стонет Ким Тэхён, когда ты всаживаешь в его зад свой шомпол, Чон? — Вот ты нам и продемонстрируй, — рычит Чонгук и всаживает кулак в челюсть Чена первым.***
— Секретарь Кан, быстро протокол Ученого совета мне на стол! — говорит ректор Ким, вбегая в собственную приемную. — По строительству нового крыла все документы принесите, и по студенту Ким Сокджину. Сегодня вам придется задержаться и закончить все текущие дела. Программа по лингвистам у вас? Секретарь не успевает кивать или отрицательно мотать головой, не говоря уже о том, чтобы отвечать на вопросы, которыми выстреливает ректор как из пулеметной очереди. — Так, — ректор и сам понимает, что ведет себя пугающе, — давайте еще раз, но более спокойно. Возьмите папку по строительству и сегодня доделайте всю документацию, чтобы деньги пошли и их нельзя было отозвать. Созвонитесь с финансистами, посоветуйтесь, как лучше. Но сначала пригласите сюда декана социального и… впрочем, Ким Сокджину я сам позвоню. — Хм, студент Ким Сокджин ждет вас, — машет рукой секретарь и улыбается. Этот мальчишка работает здесь всего пару дней, но он смышленый и хватает на лету, так что ректору даже жаль будет оставлять такого толкового подчиненного. На низеньком диванчике у самого окна действительно сидит Ким Сокджин. — Ректор-ним, — он вскакивает, кланяется. — Я принес… вы сказали, что нужно принести справку, что мы с Джинхо живем одни, и вот я принес… Ректор хватает Сокджина за рукав и затаскивает в кабинет. — Слушай, — говорит он перепуганному Джину, когда за ними закрывается дверь. — У нас с тобой времени до конца суток. За это время нужно подчистить все твои хвосты и документально восстановить тебя на учебе, готов? Сокджин бледнеет, бормочет, что ему нужно что-то придумать, Джинхо нужно забрать из садика, но в этот момент дверь открывается и входит перепуганный декан. — Вонхэ, — ректор Ким оборачивается к нему, но на его лице такая бездна усталости смотрит из глуби черных глаз, что декан беспомощно садится на стул у двери и сцепляет руки в замок на животе, — декан Им, мы должны с тобой сделать для Сокджина все, что можем, до полуночи. — А что случится потом? — хмуро уточняет Сокджин. — Да, к чему такая спешка? — декан Им с удивлением рассматривает кипу папок, которые секретарь заносит в кабинет и кладет на стол ректора. — Что будет после полуночи? Карета Сокджинни превратится в тыкву? — А после полуночи у вас может быть уже другой ректор, — вздыхает ректор Ким.***
— Господин Хан? Я звоню сообщить вам, что ваша просьба может быть выполнена уже завтра, — замминистра Ли смеется в трубку и мнет в пепельнице окурок дорогой сигареты. — Да, сделал все, что мог. Но, сами понимаете, это не камень с дороги сдвинуть, а человека… впрочем, не по телефону. О размере вашей благодарности, да, хотел посоветоваться с вами. У меня есть еще три заинтересованных лица, которым я, как человек порядочный, также должен буду сообщить об открывшейся вакансии. Надо сказать, они все — крайне благодарные люди, и только моя искренняя привязанность к вам не дает мне поставить их имена в моем личном рейтинге выше вашего. Вы понимаете меня? Что-то внутри меня дает мне основание думать, что я не буду разочарован размером вашей благодарности. Потому что ваши конкуренты на данный момент в своей благодарности превосходят вашу в… три раза. Ни в коем случае, конечно, ведь мы друзья. Жду вашего звонка, уважаемый господин Хан. Ну что вы, какой отдых — на страже интересов государства мы не можем позволить себе такой роскоши, как отдых. — Господин Сон? Здравствуйте. Что-то давно не было вас слышно. Тот вопрос, который мы обсуждали с вами за ужином в Хондэ, все еще интересует вас? Да, как раз сейчас представилась счастливая возможность, да… Безусловно, вы — мой номер один, однако… Появилось еще несколько желающих на эту должность… И я бы не упоминал о них, если бы не их настойчивая благодарность, размеры которой превосходят вашу в…. пять раз… О, именно это я и хотел услышать, профессор Сон. Конечно, сейчас же оповещу ваших конкурентов о том, что вы не намерены экономить на собственной карьере. Слова мудрого и зрелого человека, профессор Сон. — Господин Хван? Здравствуйте. Если вас еще интересует…***
— И снова вы на самом крутом канале Южной Кореи — на MBC! Мы держим вас в курсе всех новостей культуры, и не могли обойти это новое явление на небосводе корейской культуры — дуэт ЮнМины! Намджун отставляет в сторону пустую банку пива к батарее из семи таких же и настороженно тянется за пультом, добавляет звук. Он видит на экране Чимина, невыносимо красивого и, кажется, чем-то дико расстроенного, а потом видит рядом Юнги с этим его обычным покерфейсом, и от всего этого Намджуну почему-то душно и крайне раздражительно. — Итак, Пак Чимин и Мин Юнги. Не думаю, что вас нужно представлять нашим зрителям: разве есть в Корее хоть кто-то, кто не слышал о вас? Продюсер Квон, расскажите о вашем новом проекте. Намджун видит на экране расслабленное и немного надменное лицо продюсера Квона, слушает, как он рассказывает о проекте, наблюдает, как немного сонно хлопает ресницами Чимин, у которого все не получается привыкнуть к вспышкам и прожекторам, бьющим в лицо, смотрит на мрачного Мин Юнги… — Нашим зрителям безумно интересно узнать, где вы нашли таких красавчиков и свободны ли их сердца? Квон Джиен говорит еще что-то, смеется развязно, похлопывает Юнги по плечу. — Так, значит, ваши поклонницы еще могут побороться за ваше внимание? — Мое сердце открыто… для творчества… — у Чимина немного трясется подбородок. Всегда трясется, когда он нервничает. Если не знать, то можно и не заметить. Намджун замечает всегда. — Его сердце открыто для творчества и, конечно, для его многочисленных поклонниц! Кто знает, может быть, та счастливица, которая станет счастьем для Пак Чимина на всю жизнь, сейчас находится у экрана своего телевизора и смотрит нашу программу! — Счастливица смотрит, — кивает Намджун и со злостью отбрасывает пульт. Пульт предсказуемо рикошетит от спинки дивана и влипает в экран телевизора, оставляя глубокую трещину. — Блять.