***
В комнате тихо и влажно, и Сокджин надеется, что увлажнитель хоть немного поможет Джинхо откашливаться. Девочка спит, хрипло втягивая ртом воздух, и у Джина сжимается сердце, глядя, как сильно она похудела за эти дни. Лиён открывает дверь своим ключом и мягко проскальзывает в комнату. — Я пошла? — шепотом спрашивает она. Сокджин кивает. — Ты с Хёнсаном все решил? Сокджин снова кивает и показывает на фотографию, пришпиленную булавкой к обоям. — Чонгукки подменит тебя? Сокджин слабо улыбается и поправляет на спящей Джинхо покрывало. Лиён достает из стиралки белье, развешивает на комнатной сушилке, а потом подмигивает и выходит, аккуратно прикрывая дверь. Время течет медленно, вязко, и Сокджин откидывается в жестком кресле, рассеянно блуждая глазами по комнате. Здесь давно уже стоило бы сменить обои: они кое-где изрисованы странными, но позитивно-яркими каракулями, кое-где стыдливо моргают пятнами от скотча, местами просто потрепались от времени. Но это все как-нибудь потом, на это сейчас нет ни сил, ни времени. Ни денег. От папы с мамой не осталось здесь почти ничего. Только фотография в рамочке на стене и несколько любимых маминых полотенец, которые лежат в шкафу аккуратной стопочкой, и ими никогда здесь никто не пользуется, чтобы не выстирались и не износились. Так и лежат. Наверное, они все равно когда-нибудь истлеют. Старенький ноутбук на столе хранит в себе гораздо больше воспоминаний о папе и маме, но в него Сокджин заглядывает редко: зачем бередить душу воспоминаниями, которые согреют? Сокджин знает точно, что потом будет еще холоднее. Так зачем привыкать к теплу? На экран телефона выплывает сообщение от Тэтэ: — Ты где, хён? Будешь на фестивале? Сокджин откладывает телефон и вздыхает. Нет, не будет. И вдруг Джинхо заходится в долгом сухом кашле, просыпается от этого, пугается и садится в кровати, продолжая давиться и задыхаться. Сокджин вскакивает, испуганно хватает ее на руки и понимает, что она вся горячая. Очень горячая. Катастрофически. И ее ладошки абсолютно ледяные. Так уже было с ней однажды, Сокджин помнит, и от этого сердце сразу начинает биться как сумасшедшее. Скорая! Нужно срочно вызвать врача, потому что… Но Джинхо захлебывается кашлем, и ее вдруг рвет, и Сокджин роняет телефон и несется с ней в ванную. Когда он возвращается с девочкой на руках, телефон уже разрывается звонком. Неугомонный Тэтэ, как же ты сейчас… вовремя! — Тэ, — кричит Джин, отвечая на звонок, — Джинхо вся горит, нам … нам нужно в больницу. Короткое «Я еду!» с той стороны звонка выбивает слезы из глаз.***
— На каком ты факультете? — Тэхён дожидается, пока Хосок подойдет поближе, и только потом степенно кланяется. — М-м-м… не определился еще… — Хосок, и правда, не определился. — Мама говорит, что мои результаты примут на любом, у меня высший балл по всем дисциплинам. — Ну, и вливания твоей мамы, понятно, — Тэхён улыбается без ехидства, но Хосоку все равно не по себе. Впрочем, он отмахивается от этих мыслей, вспоминая, что и у Тэхёна, безусловно, есть в университете блат. — А мы все с социального. — Все? — Ну, я и Сокджин, и еще парочка наших друзей. Го к нам! У нас весело. Они бредут по дорожкам того самого парка Намсан-голь, и Хосок жмурится от лучиков солнца, заигрывающих сквозь ажурную сосновую хвою. — И что это за фестиваль? — интересуется он, завидев неподалеку, на площади в центре парка сборную сцену. Но потом присматривается и кивает, — А, тэквондо! — Тебе нравится тэквондо? — смотрит на него Тэхен выжидающе и так, словно готов в случае отрицательного ответа тут же начать закидывать Хосока аргументами. Хосок пожимает плечами: — Не знаю, как-то никогда не интересовался… — Тогда ты влюбишься в тэквондо, обещаю! — Тэхён воодушевляется и хватает Хосока за руку. — Давай, скорее, сегодня Гукки здесь будет выступать. На сцене пока никого нет, и только люди с надписью «STAFF» на футболках, разматывают какие-то провода. — Эй, Гукки! — машет кому-то Тэхён в сторону, но, видимо, не дождавшись ответа, вздыхает, — Не слышит. Ничего, он подойдет к нам после выступления. — Твой друг? — Хосок пытается разглядеть в группке спортсменов, кто же из них Гукки. — Больше, чем друг! — радостно сообщает Тэхён, и при этом светится весь как новогодняя гирлянда. — Мы с Гукки знаем друг друга всю жизнь! Вот, смотри, их группа! Под сбитый барабанный ритм на сцену выскакивают парни и девушки в белых кимоно, встают в стойку, кланяются, и вдруг начинают творить что-то невообразимое. Хосок даже рот приоткрывает, стараясь уследить за их движениями. Они словно взлетают над сценой в своих синхронных прыжках, ловят друг друга и вновь подкидывают, они словно танцуют и дерутся одновременно. А потом расступаются, и черноволосый паренек проходится в центре серией четких прыжков, делает колесо и приземляется на одно колено. — Наш Гукки! — восхищенно бормочет Тэхен и набирает чей-то номер. — Я это сто раз уже видел, Гукки любит тренироваться на лужайке перед моим домом. И вдруг лицо его мрачнеет, Хосок слышит, что ему что-то кричат в трубку, и Тэхён бросает короткое «Я еду», срывается с места и несется, почему-то, к самой сцене. Вернее, за нее, где как раз пытаются отдышаться только что выступившие спортсмены. Хосок бежит за ним, и сердце его гулко стучит то ли от страха, то ли все еще переживает остатки адреналина. — Гукки, скорее, звони матери, Джинхо плохо! — орет Тэхён, выдергивая парня из толпы. — Но у нас еще один выход, — возражает решительная девушка и тут же сникает под грозным взглядом того самого Гукки. — Без меня, ребят, — бросает он коротко. — Пошли. Где твоя машина? — У входа, — Тэхён несется, лавируя меж людей, и Гукки следует за ним. И почему-то Хосок тоже следует. Его замечают только у самой машины, когда Тэхён ныряет за руль серебристого Хёндэ, а Гук оборачивается. — Это кто? Он смотрит недоуменно то на Хосока, который не знает, что сказать, потому что длинно и пространно объяснять нет времени, а коротко этого не объяснить, то на Тэ, и Тэхён невозмутимо поясняет: — Это Хосок. Он мой друг. Ты с нами, Хоби? Хосок не знает, почему он кивает и прыгает на заднее сидение, совершенно не подумав о том, что скажет мама, которая и так неохотно отпустила его на фестиваль и то только потому, что у нее самой были какие-то незаконченные дела в городе. Но мама улетает вечером, и, если Хосок задержится и не поедет с ней в аэропорт, она… наверное, она его ни за что не простит. Но он уже в машине, и Тэхён несется по забитым автомобилями улицам Сеула так, словно все они обязаны расступиться перед ним. Скоро Мендон сменяется на высотки спального района, и Чонгук достает телефон и набирает номер. — Мам, — кричит он, — ты на работе? Ему что-то отвечают в трубку, он кивает и вздыхает с облегчением. — Мы сейчас привезем к тебе Джинхо. Затем он набирает еще кого-то. Хосок заглядывает через плечо и узнает лицо Сокджина на иконке контакта. — Сокджинни-хён, мы подъезжаем, — говорит он в трубку. — Выходи с Джинхо, мама ждет нас у себя в клинике. — Мама Гукки — педиатр, — поясняет Тэ, глядя на Хосока в зеркало заднего вида. — Тебя там не укачало? Хосок отрицательно мотает головой, и почему-то при мысли о том, что сейчас в эту машину сядет Джин со своей маленькой дочкой, у него нехорошо сосет под ложечкой. А может, и жена Сокджина тоже сядет… — Я не помешаю вам? — спрашивает он у Тэхёна, который как раз пытается втиснуться на парковку между машинами. Гукки смотрит на него немного странно, но мотает головой. Но у Хосока все равно непреодолимое желание выскочить из машины стягивает скулы. Из подъезда выходит Джин, и на руках у него маленькая девочка, совсем крохотная и худенькая, и она, кажется, спит, и Джин несет ее так осторожно и бережно, что Хосок едва глотает откуда-то взявшийся комок в горле. — Спит? — кивает Тэхен на малышку, когда Джин с помощью Гукки садится на заднее сидение рядом с Хосоком. Джин замечает Хосока, но ничего не говорит, а только едва кивает, и поправляет челку девочки, выбившуюся из-под капюшона. — Я поставил ей свечи от температуры, и она забылась сном, но все равно часто просыпается и кашляет, — поясняет он шепотом. — И мне что-то страшно… И Тэ снова несется по улицам, рискуя нарваться на штраф. И всю дорогу Хосок не решается повернуть голову и посмотреть в сторону Сокджина. Минут через десять ребенок закашливается и просыпается. Джинхо надрывно выталкивает воздух из легких, давится, и, словно в поисках хоть какой-то помощи, хватается маленькими ладошками за щеки Джина. И Хосок замечает, как влажнеют Джина глаза. — Я не знаю, что делать! — и в голосе Джина столько беспомощности, что он, кажется, вот-вот разрыдается. — У меня есть… — Хосок не решается предложить, он ничего не знает о детях, но с кашлем имеет дело постоянно (спасибо аллергическому детству среди пыльной растительности Калифорнии), поэтому мнется и осекается под вопросительным взглядом Джина. Но тот смотрит так, что Хосок собирается с духом и продолжает: — У меня есть масло эвкалипта… Может, ей стоит подышать? Мама заставляет носить его с собой, и… Чонгук оборачивается с переднего сидения и вопросительно поднимает бровь, глядя на Джина. Тэ кидает быстрый взгляд в зеркало и кивает: — Его маме, безусловно, можно доверять. Почему он так решил, Хосоку непонятно, но он достает из сумки флакончик с пульверизатором и поднимает глаза на Джина, ожидая разрешения. Джин секунду размышляет, но Джинхо снова заходится кашлем, и он кивает. И Хосок осторожно, чтобы не попасть на кожу, распыляет масло на одежду ребенка. Девочка чувствует незнакомый запах, хмурится, снова хватается ручонками за Джина, и Хосок думает, что, если она сейчас расплачется, он этого просто не перенесет. Но Джинхо не плачет. Она несмело вдыхает новый запах, еще хмурится, еще немного откашливается, и вздыхает с облегчением. И Хосок видит, как напрягаются руки Джина, когда он прижимает ее к себе сильнее. Во дворе клиники их уже ждет маленькая улыбчивая женщина в розовой медицинской паре, она показывает Сокджину, куда нести ребенка, а сама оборачивается к сыну: — Ты успел выступить, оболтус? — Мам, — улыбается Гук. — Успел один раз. — Ты размазал их всех там, я надеюсь? — женщина говорит строго, но в глазах ее смешинки пляшут, соревнуясь с чертями в остроумии. — Потому что иначе домой к ужину не приходи. — Он размазал их всех, не сомневайтесь, — кричит Тэ, выбираясь из автомобиля. — Привет, Тэ, — кивает она и оборачивается к Хосоку. — Привет и ты, новый… друг? — Эм… — Хосок собирается представиться, но Чонгук его опережает: — Он побрызгал Джинхо на одежду масло эвкалипта, мам, это же ничего? — Чон Хосок, — представляется Хосок, кланяясь. — Умничка, Чон Хосок, — ласково треплет его по макушке мама Гука. — Умничка.***
— И давно Сокджин женат? — почему-то спрашивает Хосок, когда они болтают о всяком, дожидаясь в машине возвращения Сокджина. — Он не женат, — Гук снова смотрит на Хосока как-то странно и улыбается. — А-а-а… — Хосок недоумевающе хлопает ресницами. — А мать его дочери? Тэхён смеется. — Джинхо — не дочка Сокджин-хёну. Она — его сестренка. Младшая. Хосок замолкает, уставившись на подголовник тэхенова сидения. — Их родители в ДТП погибли. Года три назад, наверное? Да, Тэ? — Джинхо сколько? — Тэхён закатывает глаза, что-то подсчитывая в уме, — Три уже есть? Ну да, где-то года два с половиной — три назад. Джинхо тогда полгодика было. Мама Джина болела после ее рождения сильно, и вот в тот день ей плохо стало, и отец повез ее больницу. Ну и… домой, короче, они больше не вернулись. Повисает молчание. — Тебе-то уж, наверное, известно, каково это? — Тэхён смотрит на него долгим взглядом через зеркало. — Мне? — Хосок тоже смотрит и не понимает. — Ну, твои же родители тоже умерли, я погуглил, ты — приемный сын. — Спасибо, что поинтересовался, — Хосок почему-то злится. — Да, умерли тоже. Но я их не помню. — Ну, вот Сокджин с тех пор и заботится о Джинхо, — нарушает Чонгук неловкую паузу. — Стал ее опекуном, никому не отдал, ни в какой приют. А родственников у них нет почти. Есть дядя какой-то в Китае, но он даже на похороны не приехал, чего уж от него помощи ждать? Хосоку как-то жарко от всего этого, и он выбирается из машины и вдыхает воздух, и этот воздух почему-то обжигает легкие. И спасает звонок от мамы. — Ты где, Хосоки, нагулялся уже? — звенит в трубке ее какой-то очень радостный голос. Мама всегда так говорит, преувеличенно радостно, когда хочет скрыть нервозность или грусть. — Да, мам, сейчас приеду. И вызывает такси.***
— Чем интересным занимался сегодня? — мама сидит совсем близко на уютном диванчике в VIP-зале аэропорта, и кофе ее стоит нетронутым и уже, кажется, совсем остыл. — У меня, кажется, новые друзья, мам, — тихо-тихо говорит Хосок и краснеет. — Это тот мальчик, сын ректора? — мама улыбается. — Я рада, что ты остаешься в Сеуле не один. О, кстати, вот и господин Ким. К ним подходит высокий парень, совсем молодой, наверное, одних лет с Хосоком, но подтянутый, строгий, и когда он с поклоном садится напротив, Хосок замечает, как оттопыривается от кобуры с оружием его пиджак. — Здравствуйте, — здоровается он. — Меня зовут Ким Намджун, и я ваш телохранитель. — Нянька, — кивает Хосок с дружелюбной улыбкой. — Ну, немного и нянька, — отвечает парень и тоже улыбается, а на его щеках вспыхивают милые ямочки. — А еще ваш личный шофер и менеджер. — Мы с Намджуном выбрали для тебя, сынок, очень комфортный и безопасный автомобиль. — Hyundai Equus премиальной версии, — кивает Намджун. — Вам понравится. «Мне нравятся мотоциклы, хоть я никогда на них и не катался» — думает Хосок и улыбается вежливо и открыто, так, чтобы никому не хотелось заглянуть и узнать, что скрывается за его улыбкой, чтобы все довольствовались тем, что сияет снаружи. Этому когда-то научила его мама. Вернее, Хосок научился у нее сам: смотрел и учился.