Хорватские шашки на мировой доске

      Даниел щелкает зажигалкой, подносит огонек к фитилю свечи. Дожидается, пока он «схватится». Кот на диване настораживает уши, следит за тенями, пляшущими в углах, пушит хвост, принюхивается: а вдруг какая неучтенная тень пролезет в комнату? Даниел усмехается, чешет кота за ухом. Хэллоуин, день сытых маркетологов, веселых костюмов и дурных образов уже закончился, а в задушный день приходят только свои. Те, кого нечего опасаться.       Дома тихо, только слышно движение секундной стрелки в часах. Бане сегодня у родителей, в задушницы каждому есть, с кем встретиться и кого вспомнить. «Ты ненормальный, Суба, — думает он, меняя воду в кошачьей миске. — Нормальные люди задушницы проводят с родственниками, вспоминая ушедших». И отвечает сам себе: «Ну и что?»       Он долго стоит в душе, смывая с волос запах ладана, оставшийся после службы — просто не любит посторонних запахов. Иногда Даниел думает, что когда-нибудь, когда график будет попроще, доедет до собора святого Иакова, чтобы своими глазами увидеть Ботафумейро. Просто из любопытства.       Католик? Православный? — Даниел давно не пытается найти ответ на этот вопрос. К счастью, в современной Хорватии его задают Субе все реже и реже. А после серебра Чемпионата — так и вовсе никогда.       Даниел передергивает плечами и сам себе не может объяснить, почему.       Он всегда, из года в год, приходит в церковь в канун задушного дня, возносит молитвы. Потом идет домой, ужинает, зажигает свечу в стеклянном подсвечнике и ложится спать. Он бы, конечно, предпочел свече костер, но какой костер может быть в городской квартире?       Православный? Католик? Даниел знает, что Бог есть, осенью Он открывает ворота в Рай и Ад, и души по путеводным огням, которые зажигают для них живые, могут прийти в земной мир.       Он тщательно высушивает волосы полотенцем — наглая лохматая тварь, притворяющаяся котом, не любит лежать на влажном, но любит спать на голове у хозяина. Если спать приходится на влажном, тварь утыкается Субе в ухо, щекочет усами, почти что недовольно похрюкивает — мурлыканьем эти звуки назвать нельзя никак. И спать под них — тоже.       Время приближается к полуночи. Даниел ложится и закрывает глаза — под веками пляшут пятна от горящей на столе свечи. Он представляет, как Бог где-то там на небе ниточкой человеческой памяти сшивает прошлое, настоящее и будущее воедино, превращая время в набор бессмысленных звуков.       Даниел проваливается в сон.       Где-то там, на границе существующего и нездешнего его ждет единственный человек, из-за которого задушницы для него важны.       — Чтобы ты знал, 24 — это число харшад, что значит «Великая радость»! — смеется Хрвое, плюхаясь в кресло. Будто только вошел в комнату, будто вернулся, отлучившись всего на минуту. Кот недовольно взмуркивает, когда Даниел встает с кровати, лишая его удобного лежбища. — А еще это атомный номер хрома.       — Ты это к чему? — Несбывшееся вокруг — плотное, вязкое. Даниел знает, что вокруг — нереальность. Но это не имеет никакого значения.       — Да просто немного бесполезной информации, — все еще посмеиваясь, отвечает Хрвое. Двадцатичетырехлетний мальчишка, которому не суждено повзрослеть. С каждым годом Даниел все острее ощущает эту несправедливость. С каждым годом все острее заметна разница между ним и Хрвое.       — Ты это брось, — неожиданно серьезно говорит Хрвое, видящий его насквозь. — Фарш назад не проворачивается.       — Я знаю, — беспомощно отвечает Даниел. — Но я бы все отдал…       Хрвое улыбается, светло и легко.       — Знаешь, я ведь я когда-то завидовал Питеру Пэну, — Суба ловит смеющийся взгляд. — Потому что у него был Джеймс Барри с его завещанием, и Питер Пэн вот уже почти сотню лет спасает детей. Согласись, отличная судьба для того, кого никогда не существовало.       — А теперь?       — А теперь ты подарил мне бесконечный день, в котором я могу по-настоящему жить, — отвечает Хрвое, и его пальцы проходят сквозь огонь свечи. — Это тоже великая радость.       Даниелу не надо напрягаться, чтобы вспомнить этот бесконечный день. Шестнадцатое июля прошлого года навсегда с ним. С каждым из них. Загреб — в огнях, дыму, пьяном безумии, встречающий их как героев. Как победителей.       — Если бы не ты, этого дня не было бы, — отвечает Даниел тихо.       Хрвое только качает головой:       — Ты сделал для меня больше, чем кто бы то ни было. Весь мир знает обо мне. А значит, я все еще существую.       Они замолкают. В пламени свечи Даниел видит небо, скрытое дымом от файеров, расцвеченное алым от огней. И Хрвое, который стоит рядом с другими на крыше автобуса. Навсегда.       Они сидят рядом, плечом к плечу, пока огонек свечи не начинает дергаться.       — Скоро погаснет, — тихо шепчет Хрвое. — Спи. Я всегда рядом.       — До следующего года, — также тихо отвечает Даниел, закрывая глаза. Кот у него на голове недовольно вздыхает, когда хозяин во сне переворачивается на другой бок.