Шкатулка для писем

Доброе утро, Энси. Я никогда не умела писать письма. Сидишь перед листом пергамента, в твоей руке перо, рядом на столе чернильница, а ты мучительно ищешь в голове подходящие слова под укоризненным взглядом почтового сокола, которому не терпится сорваться в небо. Я не умею выбирать слова и всегда от сердца говорила то, что чувствую, порой путаясь и сбиваясь, а ты смеялась над моими потугами и говорила «ты воин, а не поэт, не утруждай себя литературными изысками». Но я никогда не могла не писать тебе. Мне хотелось, чтобы ты знала о каждом мгновении моей жизни, проведенном вдали от тебя, о каждой встрече, каждом слове и каждой мысли. И всякий раз, покидая Луносвет, я захватывала с собой стопку пергамента, перо и чернила, мысленно строя предложения и фразы, потому что так ты всегда оставалась со мной, даже если нас разделяли бескрайние поля Кель’Таласа. Правда, ни разу еще наше с тобой расставание не длилось так долго. Помнишь, что я сказала тебе тем утром, когда отправилась в свой последний патруль? «Не скучай без меня», «увидимся всего через пару дней»… Если бы я только знала, что через эти пару дней умру, то сказала бы совсем другое. Да что там, я бы и шагу не ступила из города. И тот легкий прощальный поцелуй — когда уверен, что скоро вернешься для чего-то большего, - не стал бы на самом деле прощальным. Я всегда писала тебе, но теперь смотрю на этот пергамент и не знаю, стоит ли отправлять письмо. Может быть, тебе и вовсе лучше не знать, что со мной произошло. Может быть, тебе лучше и дальше считать меня мертвой, изредка приходить на мою могилу и вспоминать о годах, проведенных вместе — ведь они были по-настоящему счастливыми. Вспоминать меня живую, настоящую, способную любить и чувствовать, а не то бездушное и холодное существо, которым я стала теперь, и которое, я уверена, почти не похоже на ту Альбертель, которую ты знала. А ведь мне даже неизвестно, сумела ли ты выжить тем днем. Насколько подло с моей стороны будет отправить письмо лишь ради того, чтобы дождаться ответа и узнать, что ты жива? Насколько честно будет отправить письмо, чтобы ты самостоятельно сделала этот выбор? Знаешь, а ведь первым, о чем я подумала после пробуждения, было твое лицо. Твои яркие зеленые глаза, нежная улыбка, гладкая кожа с мелкими веснушками, и твои шелковые волосы, которые мне так нравилось перебирать по утрам, пока ты не проснулась. Правда, очень странно понимать, что, думая о тебе, я больше не ощущаю никаких эмоций. Ты спросишь — так что же со мной случилось? Но я вряд ли смогу дать тебе внятный ответ. Я ведь сама практически ничего не знаю. Помню, как мы с нашим отрядом проезжали какую-то деревушку, а потом мне на колени шлепнулось письмо, короткая записка с почтовым соколом. Нервные, рваные строчки на обрывке пергамента, вместо подписи — клякса, ничего не разобрать, кроме слов «Луносвет» и «ворота пали». Помню, как мы развернулись и гнали лошадей, что есть сил, а я думала только о тебе. Помню, как вместо городских стен мы застали развалины, труповозки и шеренгу медленно бредущей нежити, теряющей свои конечности на ходу. В городе царил хаос, и я быстро потеряла остальных — мы просто разбежались по улицам, стараясь отыскать кого-то, кому еще можно было помочь, но повсюду находили только смерть. Я бежала по Базару, до твоего храма оставалась только несколько улиц — нет, я не надеялась найти там убежище, и я не собиралась избегать сражения; хотела всего лишь убедиться, что среди этого множества трупов нету тебя, а потом вернуться, но… на этом, пожалуй, мои воспоминания обрываются. Когда я умерла, было даже не больно. Просто неожиданно вокруг наступила темнота. А потом я проснулась — вот сейчас держу в руке перо и силюсь вспомнить, как оказалась здесь. Это место называется Акерус, еще его зовут Черным Оплотом. Тебе бы здесь не понравилось: темные и мрачные залы, везде скелеты и черепа, с балкона виден какой-то ржавый лес, обугленные стволы деревьев с истлевшей листвой, Часовня Последней Надежды… сейчас вокруг настоящий хаос. Мы только что вышвырнули отсюда всех оставшихся слуг Короля-Лича, теперь это место по праву наше. Где-то на втором этаже еще валяются трупы поганищ… одно из таких когда-то убило и меня. Под нами Восточные Чумные земли, значит, совсем недалеко отсюда Кель’Талас, могу просто сесть на дракондора и прилететь к тебе, но, конечно же, не стану. Наверное, мне страшно узнать правду о тебе, страшно услышать громкое биение твоего сердца, ощутить жар твоего живого тела и твое дыхание, которое я теперь смогу услышать и за двадцать шагов, услышать - и возненавидеть тебя за то, что ты осталась жива, а я — нет. Страшно, что ты, быть может, уже смирилась с моей гибелью и давно не ждешь моего возвращения. Страшно, что эти мысли могут оказаться просто мыслями и я найду твою могилу, на которую давно никто уже не носит цветы - удивительно, я ведь до сих пор верю, что тебе удалось уцелеть, потому что не могу иначе. Мне так просто писать тебе о том, как я умерла, и так сложно осознать, что это на самом деле произошло. В этих ледяных залах холодно, но я этого не чувствую. С моим дыханием не вырываются облачка пара, потому что я больше не дышу. Даже сердце не бьется, и после нескольких часов беспрерывного сражения я ощущаю себя совершенно спокойной и бодрой, ни тени усталости. Удивительная ясность сознания. Пока пишу - понемногу вспоминаю, как в голове многие годы звучал голос моего повелителя, голос Короля-лича требовал убивать, и я шла убивать без тени сомнения и безо всяких вопросов. Как… кукла или марионетка, безвольная и лишенная собственных мыслей, день за днем, год за годом, и я клянусь тебе, Энси, мне нравилось видеть, как по лезвию моего меча струится чья-то горячая, живая кровь. Это ощущение триумфа, победы, торжества над чужой жизнью меня опьяняло, словно самое изысканное вино, я чувствовала себя на своем месте. И я признаюсь тебе, хотя ты ужаснешься и не захочешь в это верить — мне нравится и теперь. Я больше не слышу голоса, и никаких приказов больше нет, но есть что-то правильное и незримо манящее в том, чтобы отнимать чужие жизни. Я нередко убивала и раньше, как воин, как защитник Кель’Таласа, но тогда можно было прикрыться высшей целью и всеобщим благом, а чем мне прикрываться теперь? Не могу даже сосчитать, сколько сердец я пронзила своим клинком, сколько крови у меня на руках. Все эти люди, эльфы, гномы, орки — они не сделали ничего ни мне, ни моим близким, многие из них на самом деле были невиновны. Скажешь — «тебя контролировали, ты была рабом, ты не могла этого не делать», - очень удобное оправдание, легко себя в этом убедить, но ведь могла и не делать. Знаешь, почему мы больше не рабы? Потому что захотели перестать ими быть. Потому что на самом деле частичка свободной воли у нас всегда была. Потому что Тирион Фордрнг сумел отыскать нужные слова. Так почему же мы не захотели раньше? Почему не появилось даже тени мысли, что мы можем совершать что-то, чего на самом деле не хотим? Наверное, все-таки я не отправлю это письмо. Не хочу, чтобы ты знала, что я теперь рыцарь смерти и ненавидела меня так же, как и остальные. Не хочу знать, что ты можешь быть живая и невредимая где-то совсем рядом, и я буду стыдиться своих поступков — прошлых и будущих. Знаешь, я отчетливо теперь помню, как меня привели в домик, полный связанных пленников. Я шла мимо них, а они со страхом во взгляде ждали, у кого я остановлюсь. Помню знакомое лицо какого-то эльфа, которого мне велели убить, помню, как екнуло мое мертвое сердце, как дрогнула моя рука, и мне казалось что я вот-вот пойму что-то важное, но потом я выполнила приказ и почувствовала облегчение, как будто меня отделяют от моей прошлой жизни и от этого груза, неумолимо тянущего назад. Я одновременно благодарна и сожалею, что это была не ты, потому что хочу, чтобы ты жила, и хочу, чтобы ты умерла — тогда я буду свободна от памяти о своей любви, которая меня сковывает. Сейчас я готовлюсь к отбытию в Оргриммар. Даже странно, как все-таки много поменялось за эти годы. Я помню Кель’Талас гордым, процветающим и независимым королевством, а теперь от него осталось только воспоминание, мы вступили в Орду, королевской семьи больше нет, а мы должны подчиняться орку… Тирион написал письмо для Тралла с последними новостями, но мне, признаться, страшно входить в ворота нашей новой столицы. Я мало что знаю о прошедших годах, но уверена, что меня не будет ждать теплый прием. Пустят ли меня вообще в город или просто собьют в воздухе еще на подлете? Достаточно ли будет для лидеров этого мира того, что мы объединились с Серебряным Рассветом в Пепельный союз и поклялись уничтожить Короля-Лича? Достаточно ли этого будет для тебя? Как бы то ни было, это то, чего я искренне желаю и ради чего теперь существую — смерти того, кто обрек всех нас на эту послежизнь. После встречи с вождем я все же отправлюсь в Луносвет. Оставлю костяного грифона за чертой города и пройдусь по улицам некогда родного для меня города, чтобы попрощаться с ним и никогда больше не возвращаться. Увижу издалека наш с тобой дом — если он остался цел, ты наверняка сидишь на том балкончике с бокалом даларанского красного в руке, смотришь вдаль, привычно высматривая птицу, которая больше не будет приносить от меня письма. Дождусь ночи, когда погаснут свечи в твоем окошке, тихо прокрадусь к твоему крыльцу и оставлю на ступенях эту шкатулку, в которой тогда, уходя в последний патруль, сохранила пергамент и чернильницу для очередного письма. Ты проснешься утром и обнаружишь ее, а внутри — твой медальон, который когда-то отдала мне «на память, чтобы всегда быть рядом». Может быть, твое сердце забьется быстро-быстро, и ты догадаешься, что я все еще хожу по этим землям, но я буду уже далеко и не услышу твоего тихого всхлипа. Я буду знать, что совершила огромную ошибку, но мне невыносимо держать эти вещи у себя, а уничтожить их я просто не в силах. *** Я никогда не умела писать письма. И тем более — никогда не умела писать прощальные письма, судьба была благосклонна ко мне и необходимости в этом никогда не возникало. Я чувствую себя странно и глупо сейчас... мертвец пишет послание мертвецу. И неважно, что один из них по велению темной магии двигается, сражается и мыслит, а второй уже много лет неподвижен под толстым слоем земли. Что один может держать в руке перо, а второй уже никогда не прочтет эти спутанные, корявые строчки, обращенные теперь в пустоту. Мы с тобой сейчас, Энси, близки, как никогда ранее. И как никогда далеки друг от друга. И, знаешь, я скажу, наверное, действительно ужасную вещь, но теперь такие слова даются мне слишком легко. Я рада, что тебя больше нет. Ты не увидишь того, что стало со мной. Не увидишь, во что превратились Леса Вечной песни, и как твои любимые цветочные поля стали выжженным пустырем, усыпанным костями. Не увидишь знамен Орды, что колышутся от легкого ветерка над воротами города, и как обрушенные вторые ворота скрывают за собой развалины, пропитанные кровью нашего народа. Не увидишь, как эпидемия ужасной чумы выкосила целые селения и лагеря. Быть может, даже хорошо, что я не успела вовремя и не смогла тебя защитить. Мир для тебя до последнего вздоха оставался светлой и безопасной обителью, в которой нет места смерти и разложению. Вряд ли кому-то можно пожелать лучшей участи. Я видела слова, что написали на наших могильных плитах. И мы с тобой прожили отличную жизнь — у нас была долгая любовь и быстрая смерть. Отдыхай. Дальше я пойду одна. Спокойной ночи, Энси. Добрых тебе снов. Твоя А.