Шкатулка для писем

Шкатулка была самая обыкновенная: небольшая прямоугольная коробочка черного дерева, на потертой крышке еще различим полустершийся герб королевства Кель’Талас, который наверняка не раз любовно обводили пальцами, сломанный серебряный замочек, болтающийся на одной петле. Шкатулка доверху была набита письмами — толстая стопка сложенных вдвое листов тонкого пергамента, исписанного мелким аккуратным почерком, каждое из которых было подписано размашистой буквой «А» и маленьким рисунком соколиных крыльев. Бумага неуловимо пахла чем-то пряным и цветочным, как будто вместе с письмами в шкатулке хранили букетик полевых цветов, но их там, конечно же, не было. А на самом дне, выстланном красным бархатом, с аккуратно свернутой цепочкой, лежал золотой медальон, очень напоминающий те самые соколиные крылья, что неизменно сопровождали каждое письмо, бережно обвивающие маленький, кристально чистый изумруд. Шкатулкой, наверное, очень дорожили. Она была завернула в кусок плотной шелковой белой ткани, обшитой по краям золотыми нитями. Ткань некогда явно была чьим-то плащом, на ней виднелись крохотные капельки крови, и оставалось только гадать, что же произошло с прошлым его владельцем. Шкатулку, наверное, не раз брали в руки, перечитывая эти письма, которые так и не были доставлены адресату, а потом пополняли еще одним, после чего снова закрывали тогда еще не сломанный замок, заворачивали в ткань и укладывали в дорожную сумку — это была одна из тех вещей, которую всегда брали с собой, отправляясь в путь. Возможно, именно для того, чтобы ее однажды нашли. И, наверное, шкатулка была единственным, что уцелело — помимо обагренного кровью топора, на лезвии которого в предрассветном полумраке тускло светились руны. - Сколько погибших? - спрашивает старший следопыт, устало потирая виски. Эта ночь принесла еще одну порцию новых имен, которые он тщательно запишет в свой пергамент и отправит с гонцом в Оргриммар — хотя там, конечно, уже давно никто не смотрит эти имена, не ведет учет и не ищет родных. Иногда казалось, что эта война напрочь выкосила ряды Орды, и только горстка счастливчиков все еще держит в руках оружие. - Не желаю знать подробностей, Лаэль. Просто скажи, сколько наших групп вернулось из патруля. - Две, - ответил Лаэль и отвел глаза. - Две, - повторил следопыт. - Две… из восьми. Я просто не могу понять, почему Лортемар до сих пор подписывает приказы о передислокации. Этот проклятый фронт раз за разом уносит жизни син’дорай, а мне так и неясно, на кой черт Орде сдался этот треклятый Стромгард. - Орки тоже гибнут, Хальратен, - возразил Лаэль. - И тролли. Рокхан считает… - Мне нет дела до орков и троллей, - перебил Хальратен. Конечно же, он понимал, что у каждого народа погибшие исчислялись тысячами. В каждой столице ежедневно кого-то хоронили, и в каждой столице — из тех, что еще уцелели — навсегда остались пустовать сотни домов. Но орки и тролли были той самой, «истинной Ордой», что сломя голову бросается в битву с криками «сила и честь», и для которой высшая награда — погибнуть в бою. А они, эльфы крови, почему должны умирать в этой чужой войне? - И нет дела до того, что считает Рокхан. Мне есть дело только до того, сколько жителей останется в Луносвете, когда Сильване надоест играться в стратега. Я еще помню Третью войну, Лаэль. Половина города до сих пор лежит в руинах. Я хожу по его улицам и как наяву вижу горы трупов, что оставила после себя Плеть. - Альянс — не Плеть, - осторожно заметил Лаэль. - А убивает так же безжалостно, как и она, - отрезал следопыт. - Хватит пустой болтовни. Докладывай. - Крепостью командует Мурадин Бронзобород, - начал Лаэль, благоразумно решивший не развивать разговор о Третьей войне. Для Хальратена этот вопрос был очень болезненным, ведь при нападении Артаса на Луносвет он потерял всю свою семью. - Рудники и лесопилка были под нашим контролем, на недостаток ресурсов для танков гоблины не жаловались, но в какой-то момент мы получили сообщение, что дворф со своим отрядом был замечен на Северном перекрестке. Пока часть наших войск прорывалась туда — Мурадин атаковал наши ворота… Хальратен слушал доклад эльфа, изредка делая в своем пергаменте пометки. Он медленно прохаживался вдоль столов, на которых аккуратно были сложены личные вещи погибших, которые он потом переберет, приложит к каждому пометку с именем и отправит ближайшим караваном в Луносвет: оружие, медальоны с изображениями жен и дочерей, иногда — доспехи, что были не покорежены или пропитаны кровью. Чьи-то прощальные письма, что воины носили у сердца, зная, что какой-то из боев станет их последним. А это… - А это что? - вдруг спросил Хальратен, прерывая докладчика на полуслове. Он остановился около одного из столов, где приличное пространство занимал очень хорошо знакомый ему топор, который он не раз видел в руках у своей верной боевой подруги. - Что это здесь делает? Отвечай! - Это… оружие Альбертель из Черного Клинка, - сказал Лаэль и на всякий случай отступил на несколько шагов назад — настроение командира было слишком явно написано на его лице. - Я знаю, чье это оружие! - повысил голос следопыт. - Я спросил тебя, что оно делает здесь! - Хальратен, она мертва, - не стал тянуть Лаэль. Он мало что знал об этой эльфийке крови кроме того, что она была рыцарем смерти, и что Хальратен вместе с ее группой сражался с Легионом на Аргусе. Следопыт почти ничего не рассказывал о тех временах, и стоило только заговорить о скверне, демонах или Расколотом береге, как тот голосом, полным усталости, просил сменить тему на что-то другое. Но, судя по всему, Альбертель была для него кем-то очень близким. - Я как раз начал про это говорить… когда мы атаковали ворота крепости Альянса, то встретили очень мощное сопротивление. Два осадных орудия обстреливали наши войска, с крепостных стен по нам целились лучники, а отряды штормградских солдат почти окружили нас — за ними было значительное численное преимущество. Группа Альбертель была вместе с нами. Она велела нам убираться. Сказала, что они останутся и прикроют наше отступление, обещала всего несколько минут и попросила не терять времени. - И вы просто оставили там наш отряд? - с горечью спросил Хальратен. Конечно же, оставили. Иначе бы не вернулись сами, любой бы сделал так же. - Мы не хотели, чтобы их жертва стала напрасной, - ответил Лаэль и тяжело вздохнул. - И даже с их прикрытием мы едва сумели выбраться живыми. Со мной было десятеро эльфов, а вернулось шестеро. Насколько мне известно, мы единственные, кому так повезло. Хальратен бездумно кивал, уже не вслушиваясь в слова эльфа крови. Тот говорил и говорил — о том, как они проиграли это сражение и о множестве бесполезных смертей, о том, как с наступлением ночи вернулись, чтобы забрать тела, но от отряда Альбертель не осталось никаких тел — лишь обугленные головешки, опознать которые можно было только по оружию да истлевшим гербовым накидкам. - Она пережила битву в Цитадели Ледяной Короны, - медленно произнес Хальратен, беря в руки топор мертвой эльфийки и до боли в глазах всматриваясь в замысловатую гравировку. Он так ни разу и не спросил, что означают эти руны — то было недосуг, то забывал, то был уверен, что не ответит… а теперь и в самом деле не ответит. Никогда. - Пережила атаку Смертокрыла. Пережила Легион и бой с павшим титаном… и это награда? Нелепая смерть под стенами никому не нужной крепости? - И жизни семерых эльфов крови, - тихо добавил Лаэль. - Я не знал ее, - едва удержался от того, чтобы не добавить «так хорошо, как ты», - но она все-таки до самой смерти… - с губ почти сорвалось «окончательной», но это было бы крайне неуместно. - ...оставалась одной из нас. Мне поначалу это казалось странным, но она ведь носила гербовую накидку Луносвета, словно хотела показать всему миру, что готова умереть за свой народ. - Замолчи, - перебил Хальратен. Однажды Альба уже умерла за свой народ. Ее тело лежало на залитых кровью мостовых Луносвета, пробитое насквозь крюком одного из поганищ, пока Артас не унес его с собой. Почему это должно было произойти снова? - Не хотела она умирать. Ни за свой народ, ни за Орду, ни за Сильвану, ни за вас. Все эти возвышенные и пафосные слова годятся для красивой похоронной речи или надписей на могильных плитах. Но мы с тобой еще живы, и давай говорить откровенно: никто не хочет умирать. Я не хочу умирать. Ты не хочешь умирать. И те эльфы, которые вернулись с тобой, после сегодняшнего не хотят умирать еще больше. И никто из нас не готов. Мы будем громко кричать «За Орду!», «За Луносвет!», но мы до чертиков будем бояться, что не вернемся. - Непохоже, будто Альбертель боялась, - вырвалось у Лаэля, и он неосознанно подался назад, будто ожидая, что следопыт сейчас кинется на него в приступе ярости. Но вопреки ожиданиям, этого не произошло. - Потому что мертвые… - Хальратен запнулся, но продолжил. - Мертвые видят мир совсем иначе. Бросаются в опасные авантюры, в самые жестокие схватки, зная, что не могут снова умереть. А может быть, наоборот — надеясь, что сумеют умереть окончательно. - Думаешь, она хотела… - Я не знаю, чего она хотела. Но эта послежизнь была для всех них ежедневным мучением. Она никогда не говорила об этом, но я видел… Может, то, что случилось сегодня, стало для нее благом. Хальратен отвернулся, отложил в сторону топор, рукоять которого все еще сжимал окоченевшими пальцами, и бережно прикоснулся к шкатулке. Он не раз видел, как Альба держала ее в руках, иногда замечал, как при тусклом свете оплывших свечек она пишет кому-то послание, долго смотрит на него невидящим взглядом, а потом добавляет ко многим таким же — неотправленным, непрочитанным. Он ведь знал, для кого были эти письма. Знал, что адресату уже не суждено их получить, и сама Альба прекрасно об этом знала, но продолжала писать, потому что эти строчки и мысленный образ той, кому они адресованы — было, наверное, последней ниточкой, что связывала ее с прошлым, от которого эльфийка не могла или не хотела отказаться. Хальратен запустил руку под стопку пергаментов и выудил оттуда небольшой золотой медальон. Все эти годы Альба хранила его, как напоминание о том, что потеряла в тот день, когда пали ворота Луносвета. Может, в ней жила какая-то скрытая, неосознанная надежда когда-то вернуть безделушку ее владелице. Когда-то Альба сама носила его, покидая город на длительный срок, отправляясь в патрули к границам лесов Вечной Песни — чтобы сохранить рядом с сердцем частичку той, которую любила. Возможно, медальон был на ней и когда она умерла, а потом отправился в шкатулку вместе с письмами — как память о жизни, которой больше не было. Следопыт зажмурился и сжал цепочку в пальцах, оставляя на ладони следы собственных ногтей. Он никогда не думал, что именно он станет последним из их трио, кто останется под этим солнцем. Что ему придется стоять на коленях у двух белоснежных надгробий, и, глотая слезы, просить прощения. - Подкрепление из Оргриммара прибудет сюда не раньше следующей недели, - наконец, сказал Хальратен, которому пришлось приложить колоссальное усилие, чтобы голос прозвучал ровно. - В Арати пока что нечего делать. Я сегодня же отправлюсь в Луновет, у меня осталось там незаконченное дело. В мое отсутствие командовать гарнизоном будет Антария. Но есть одна вещь, которую я бы хотел поручить тебе, как другу. - Что угодно, Хальратен, - тут же ответил Лаэль. - Верни ее оружие в Черный Клинок, - попросил следопыт. Он мало что знал об обычаях рыцарей смерти, не знал, как они прощаются с павшими. Но каждый раз, когда кто-то из них погибал на поле боя, Альба молча уносила рунические мечи сквозь врата смерти в Акерус. Наверное, у них было так принято. Она никогда не говорила, а он никогда не спрашивал. Он вообще много о чем так спросить и не успел. - Отдай Кольтире Ткачу Смерти лично в руки. - В… в Черный Клинок? - переспросил Лаэль, которые, несмотря на достаточно лояльное отношение к Альбе, до чертиков боялся бывших слуг Короля-Лича. Но он только что дал обещание своему другу. И он кое-что был Альбе должен. - Как я найду его? - Акерус сейчас в небе над Расколотым берегом. Подлети на ветрокрыле. Тебя встретят. - Что насчет писем? Их тоже куда-то передать? - Разве что на тот свет, - закашлявшись, хрипло рассмеялся Хальратен. *** Луносвет встретил следопыта привычной тишиной. Хальратен еще помнил времена, когда это была большая, шумная столица, в которой постоянно что-то происходило, но теперь улицы были пустынны, и только гвардейцы у каждых дверей исправно несли свой дозор. Мало кто из эльфов крови оставался сейчас в городе — после Третьей войны многие из них ушли, оставив позади себя руины, погибших и собственные болезненные воспоминания. Кто-то ушел в Запределье за принцем Кель'Тасом, кто-то - в Нордскол или Калимдор, искать себе новое место под солнцем, кто-то уплыл на кораблях исследовать неоткрытые земли, а кто-то подался в Оргриммар, потому что не умел отпускать прошлое и жаждал мести. Син'дорай вступили в Орду, Хальратен вступил в армию и с тех пор в Луносвете ни разу не был. Он оставил коня на попечение укротительницы дракондоров на въезде в город. Медленно брел по дорогам, вымощенным белым камнем, и в памяти против его воли всплывали картины, которые, наверное, никогда оттуда не сотрутся. Женские крики, детский плач, треск костей, отдаленный лязг металла и звон мечей. Чье-то тяжелое, хриплое дыхание. Кто-то ползет, цепляясь пальцами за рельеф на каменной мостовой, оставляя за собой длинный кровавый след, а кто-то уже давно пустым, мертвым взглядом смотрит в небо. В ноздри ударяет запах горелой плоти, запах крови, смерти, разложения, в глазах щиплет от дыма, но Хальратен бежит по улицам, стараясь не попадаться никому на глаза, пока не спотыкается о чье-то тело и не падает навзничь. Он замирает. Разметавшиеся в стороны золотистые волосы. Широко раскрытые, ясные голубые глаза. Приоткрытые губы будто в последний миг жизни так старались произнести чье-то имя. Руки сжимают меч, как последнее спасение. Ужасная, рваная рана в груди, наружу торчат изломанные ребра, а сверху ярко и тепло светит солнце, словно в насмешку над теми, кто больше неспособен его увидеть. - Альба... - шепчет эльф и коротким движением прикрывает ее глаза. Альбертель не должно было быть в городе. Она должна была быть в патруле за много верст отсюда, он сам провожал ее несколько дней назад по этим же дорогам, сетуя, что его не пускают вместе с ней, а ему так интересно увидеть границы королевства! А та снисходительно улыбалась и обещала, что ему стоит лишь немного подрасти и весь мир будет у его ног, от края до края. Что она делала здесь? Услышала весть, что на город напали, и помчалась обратно, думая лишь об одной его жительнице? О жрице из храма с красивыми зелеными глазами? Он ведь и сам примчался только за этим. Оставив позади мертвое тело воительницы, которой искренне восхищался всю свою жизнь, он снова бежит и бежит, пока не останавливается у черной, выжженной полосы, очерченной мертвыми стволами некогда величественных ясеней и дубов. По ту сторону — площадь Соколиных Крыльев, сады, главный Храм Солнца, где-то там по ту сторону может быть его сестра. Но сейчас на его пути обломки каменной арки и обвалившиеся золотые шпили с разбитыми рубиновыми кристаллами… - Здесь проход закрыт, - словно издалека слышится мелодичный голос. Хальратен выныривает из воспоминаний, и видит перед собой двух гвардейцев в алых с золотом доспехах. Их копья перекрывают арку — обломки и развалины башен давно убрали, но Тропа Мертвых до сих пор уродливым шрамом делила Луносвет пополам. - Здесь опасно, - повторил гвардеец, - прошу вас, покиньте территорию. - Мне нужно пройти, - сказал Хальратен, не поднимая на стражу взгляда. - По ту сторону открыты другие городские ворота, - сообщил второй гвардеец. - Если вам нужно попасть в сады… - Мне нужно попасть в храм, - перебил следопыт и, наконец, посмотрел на стоящих перед ним эльфов в упор. - И с другой стороны туда не пройти. Гвардейцы переглянулись. - Храм Солнца лежит в руинах много лет. Не вижу причин… - Я знаю, - снова перебил Хальратен бесцветным тоном, - что он в руинах. Мне нужно… на кладбище. - Вам требуется разрешение от… - начал было первый гвардеец, но второй не дал ему договорить: - Пропустим его. Посмотри, он вооружен, - кивок в сторону висящего за спиной лука и колчана стрел, - сможет постоять за себя. Да и активность нежити в последнее время все-таки упала. - Дело ваше, - сдался первый и убрал преграждающее путь копье. - Немного севернее находится самый узкий участок Тропы. Советую перейти там, но имейте в виду, что скелеты… - Благодарю, - Хальратен не стал досушивать советы и решительно двинулся вперед. До этого он переходил эту дорогу лишь единожды. Когда Плеть покинула королевство, и выжившие его обитатели занялись восстановлением города, проход был открыт и в руины Луносвета хлынул поток тех, кто искал в развалинах своих родных и друзей. Храм Солнца разрушен почти до основания и под его обломками находят тела двадцати трех жрецов, которые не успели отыскать безопасное место. Хальратен не обнаруживает среди них свою сестру, но от сердца отлегло ненадолго. В паре улиц от Храма был их дом. Небольшое двухэтажное строение с резным балкончиком, высокими дверями из красного дерева и фигурным кустарником, обвивающим уличные фонари — вот каким Хальратен помнил это место. От того красивого строения теперь ничего не осталось. - Энсла… - крыльцо на три невысокие ступеньки тоже из белого камня. На нем очень хорошо видны брызги крови, а некогда белоснежное одеяние эльфийки теперь тоже пропитано ею. Тяжелый шелковый плащ — церемониальный, только сковывающий движения, - отброшен в сторону, и будто в насмешку девственно чист. Энсла яростно оборонялась, вокруг нее множество останков скелетов и вурдалаков, поверженных беспощадной магией Света, но жрица Солнца все-таки проиграла свою последнюю битву. Сейчас трудно поверить, каким прекрасным было это кукольное личико с большими зелеными глазами, так напоминающими мамины. На этом лице теперь не осталось ни глаз, ни губ, ни пухлых щечек, только объеденный падальщиками череп с остатками пожелтевшей кожи и потускневших волос цвета золотистой меди… Бесконечные ряды белоснежных надгробий, на каждом — герб королевства Кель’Талас и имя. Кто-то высадил вдоль улицы молодые деревца, и те жадно тянули ветви к осеннему солнцу, мечтая однажды превратиться в величественный лес, под сенью которого духам этих мест будет спокойно и безопасно. Казалось, Хальратен шел целую вечность, но вот и нужный ряд. С самого края две могильные плиты, стоящие совсем рядом. Энсиль Соколиный Полет. Альбертель Лебединая Песнь. «Есть два пути избавить нас от страдания: быстрая смерть и продолжительная любовь. Вы не страдали и не будете страдать никогда». Хальратен какое-то время смотрел на эти слова, которые он сам попросил вырезать на белом камне. В тот день он потерял двух самых важных женщин в своей жизни: старшую сестру, которая буквально вырастила его после смерти родителей, и ее многолетнюю любовницу, любимую, подругу, которую Хальратен знал с самого детства и которую тоже считал своей семьей. Он не знал тогда, что они с Альбой еще встретятся, хотя понимал, что могила пуста — ее тела не нашли, хотя эльф видел его на дороге совсем недавно. Но он хотел, чтобы обе эльфийки остались рядом и после смерти — так, как полтораста лет были друг с другом и при жизни. - Здравствуй, милая сестра, - наконец, произнес он, опускаясь на поросшую мелкой травой и мхом сырую землю. - Я… принес тебе плохую весть, но ты, наверное, уже и так все знаешь. Хотел бы верить, что есть мир, где ты смотришь на меня из своего окошка с витражами… - словно наяву слышится певучий голос Энслы «Я прекрасно тебя вижу, глупенький, я буду присматривать, пока ты сам не войдешь в мои двери», и эльф помотал головой, чтобы избавиться от наваждения. Холодный осенний ветер трепал его длинные цвета золотистой меди волосы, и Хальратен раздраженно откинул их назад привычным жестом. - ...и в этом мире Альба теперь рядом с тобой, - он покосился на стоящую рядом символическую могилу, которая теперь была настоящей. - Я старался ее уберечь. Но она… ты ведь знала, какой она была. Всегда впереди, всегда в гуще событий, всегда брала на себя удары, что предназначались другим… смерть ее не изменила. Может, даже обострила эти черты, потому что тебя больше не было рядом. Ответом ему, конечно, была тишина — и верно, умершие не разговаривают, а призраки все остались на Тропе Мертвых. Но ответа следопыт и не ждал. - Знаешь, она ни на мгновение тебя не забывала. Писала письма, а потом складывала их в твою шкатулку, будто надеясь, что однажды ты прочтешь. Я принес ее, вот, посмотри — помнишь? - Хальратен достал шкатулку из-за пазухи и аккуратно поставил ее на землю перед собой. - Еще мамина. Хочешь, я тебе почитаю? - ему немного неловко откидывать деревянную крышку и прикасаться к этим письмам, предназначенным для другой, но Альбертель тоже считала его своей семьей — даже после того, как умерла и очень сильно переосмыслила свое существование. - Я уверен, она бы этого хотела.