элитный детский дом

Угораздили же его поселить с совой. Пожалуй, единственным верным решением было налить стакан воды и вылить её на пухлощекое лицо Кристоффа, но Отабек был слишком тактичен для этого. Поэтому он предпочел со всей силы пнуть кровать. — Ta mere!* — Крис продолжил невнятную речь на французском, намереваясь отвернуться к стене и вновь уснуть, но Отабек был непреклонен. — Вставай, Крис. — глухо, почти без акцента, повторил Алтын. — У нас через полчаса дежурство. Ты же знаешь, как Барановская ненавидит опоздания. Кристофф что-то недовольно промычал. Отабек лишь закатил глаза: его нытьем не возьмешь. — Если ты не встанешь сейчас, я попрошу Барановскую тебя разбудить. — конечно, Отабек блефовал, но на Кристоффа угроза подействовала. — Connard! ** — Я не знаю, что ты там говоришь, но явно что-то оскорбительное в мой адрес. — отчеканил Отабек, наконец отходя от кровати соседа, чтобы дать тому встать и одеться. Отабеку Алтыну было семнадцать лет, и уже на протяжении трех лет он учится в международном интернате в пригороде Лондона. Международный интернат — звучит пафосно, не так ли? На самом деле интернатом это было назвать сложно — элитный детдом подходило больше. Не всех, но большинство сюда ссылали родители за какие-то повинности. Были, конечно, отдельные личности, которые уезжали добровольно, поступив на бюджет. К ним относился и сам Отабек. Отношения с большой казахской семьей у парня всегда были спокойные, относительно нормальные. Но после одного… случая, они резко отвернулись от Отабека. Да, это было больно, да, он скучал, но Отабек уже не ребенок: благодаря отличным оценкам, он поступил на бюджет и уехал. Кристоффа Джакометти же, сына богатых родителей, отправили в интернат за пьяный дебош. Судя по тому, что своих родителей Крис описывал как «невероятно понимающих» и «самых лучших», одной выходкой дело не обошлось. При рассказе об интернате Отабек бы не соврал, если бы назвал его вторым домом. Дом этот был приятным, а почти все учащиеся - почти как семья. Заправлял всем Яков Фельцман — с виду угрюмый, но в душе добрый старик. Русскоговорящие звали его просто дядя Яша, другие же — директор Яков. Официальное «мистер Фельцман» звучало только тогда, когда кто-то косячил. Завучем была его бывшая (или настоящая? История была длинная и запутанная) жена Лилия Барановская, женщина поистине страшная. Барановскую боялись даже учителя, чего уж говорить о простых учениках. Отабек же не считал её каким-то монстром: обычная строгая преподавательница. Правда, если Кристофф не перестанет ныть и наконец не оденется, им двоим придется узреть мисс Барановскую во всей её страшной красе. Дело в том, что именно она руководила советом. У интерната, как и у большинства современных учебных заведений, был свой ученический совет. В нем неизменно числилось ровно десять человек, но четверым добровольцам удостоилась честь побыть гонцами. Иначе говоря, Отабек Алтын, Кристофф Джакометти, а также Сара и Мишель Криспино, были школьными надзирателями. В их обязанности входили: регулярные дежурства по зданию интерната, организация мероприятий, помощь учителям, да и в принципе обеспечение порядка в интернате. Если посудить со стороны, работка была так себе, но Отабек не жаловался. Были и плюсы: отдельный стол в столовой, уважение и даже страх со стороны младших, а также почетная нашивка на форменный пиджак. — Крис, сколько можно! — окликнул соседа Отабек: кажется, швейцарец уснул в ванной. — Мое терпение, конечно, железное, но поторопись же ты! Кристофф вышел из ванной почти через минуту после этого, широко улыбаясь. Отабеку хотелось спросить, чему он так рад, если еще десять минут назад еле глаза продрал. — Не нервничай, Отабек, я уже готов. — поправив рукава светло-серого пиджака с красной нашивкой на груди, тот и вправду прошел к двери. — Пойдем. Отабек решил ничего больше не говорить и вышел из комнаты, закрыв дверь своими ключами, потому что, без сомнений, минут через пять Джакометти ужаснется, что он свои где-то оставил. Сегодня был вторник, значит, их очередь для утреннего обхода по зданию. На часах едва стукнуло семь: завтрак начинался в восемь утра; в половину десятого — занятия. Жилой комплекс пустовал: все еще спали, поэтому Отабек и Кристофф старались не шуметь, проходя мимо многочисленных дверей. Зевая и шепотом переговариваясь между собой, группка уборщиков уже занялась своими обязанностями. Надзиратели приветливо поздоровались с работниками и прошагали мимо. Дойдя до коридора, соединяющего жилые комнаты с ученическим зданием, Отабек посмотрел в широкие окна. На дворе стоял февраль: снега было мало, но прохлада чувствовалась даже через плотное стекло. Солнце еще не взошло, царствовала ночь. Отабек любил это время суток - темень, но и до рассвета недолго. Крис же его наслаждения утром не разделял: парень еле плелся, то и дело что-то бурча. — Отабек, можешь помедленнее идти? Не у всех такой широкий шаг. — промычал тот. Если быть совсем откровенным, Отабек ненавидел постоянное нытье соседа. Но, если не считать эту его неприятную черту, Джакометти был хорошим парнем. Не то, чтобы их можно было назвать друзьями. Соседи, приятели. У Отабека не было друзей. Не из принципа, просто он не мог никого назвать своим другом без малейших сомнений. — Чем быстрее закончим, тем больше времени будет для твоего любимого занятия. — глухо отозвался Отабек. Под любимым занятием он подразумевал ничегонеделание. Крис был в этом бесспорным чемпионом. На ответ Отабека Кристофф раздраженно выдохнул, но продолжил плестись. — Да ладно, можем и схалтурить. Никто не будет ничего запрещенного делать в семь утра. — рассудил Джакометти. Беседуя, надзиратели уже дошли до учебного здания и бодро зашагали по длинным коридорам. — Вчера Криспино сцепились с Тройкой. — Кристофф, судя по выражению его лица, был готов биться головой об стену. Тройкой называли троих, пожалуй, самых отбитых учеников. Ни у кого даже сомнений не возникало, что все трое были русскими. Правда, последние несколько месяцев с ними тусовался канадец Леруа, но не называть же их Квартетом из-за этого? — Даже эти алкаши не будут дебоширить два дня подряд. — Отабек невольно позавидовал оптимистичности Кристоффа. Тройка была самой настоящей занозой в заднице совета, да и в принципе интерната. Списки их «подвигов» обновлялись каждый день, и вопросом, почему же их не выгнали, задавался абсолютно каждый ученик. Проще говоря, Тройка была святой троицей безответственных придурков — стоит ли объяснять, что надзиратели их ненавидели? Наконец, Крис и Отабек свернули в последний коридор, уже думая о том, как спокойно проведут остаток времени до завтрака. Вдруг, послышался заливистый девичий смех из-под дальней лестницы. Кристофф совсем не ласково выругался на языке любви. — А я говорил. — как бы между делом заметил Отабек. Он недовольно прочистил горло, уже готовясь отправить Тройку к Барановской. Та, вроде как, уже должна быть на своем рабочем месте. — Merde.*** — устало заметил Кристофф. Отабек хмыкнул: за два года проживания с швейцарцем он уже выучил это слово. Отабек решительно подошел к лестнице, заглядывая под неё и, естественно, обнаруживая там неизменный состав Тройки: развалившегося во весь немаленький рост Виктора Никифорова, истерически хохочущую Милу Бабичеву и поджавшего острые колени Юру Плисецкого. Леруа не наблюдалось, но Отабек не сомневался, что и тот околачивается неподалеку. — Блять! /// Черт бы побрал Бабичеву. Обязательно было так орать? Их уже ловили днем ранее: эти итальянские двойняшки. Тогда они тусили в библиотеке, поэтому Виктору удалось разыграть импровизированный спектакль и успокоить парня-Криспино, который уже был готов всем вмазать. Что же они делают следующей ночью? Пьют дешевое пиво под лестницей. Витя, не умолкая ни на секунду, обсуждал новенького японца — Юри Кацуки. Мила уже на второй реплике заявила, что Виктор запал на него. Тот не отрицал, а Юра предпочел молча пить, а не слушать этот бред про очкарика. После одной банки пива Плисецкий уже не мог смолчать и добавил, что самолично наблюдал за плачущим в туалете японцем. В красках выслушав рассказ о том, какая Юри тряпка, Виктор полез с кулаками. Если бы не Мила, точно бы подрались. Да еще и с утра пораньше заявились псы Барановской. Даже не рассвело! И на том спасибо, что не было Леруа: тому, видимо, надоело, что после пары банок пива все трое переходили исключительно на русский. — Отабек, объясни этим троим на их родном, что опохмеляться они будут у мисс Б.****. — не скрывая насмешки, проговорил жирдяй-швейцарец. Как его там? Круассан Жакети? — А не пойти ли тебе нахуй? — с почти режущим русским акцентом рыкнул Юра, ловко вылезая из-под лестницы. После того, как Барановская распространила своих так называемых надзирателей, они трое были под жестким наблюдением. Виктор и Мила были, пожалуй, единственными людьми, с которыми вообще общался Плисецкий. Он поступил на бюджет в интернат еще в двенадцать лет, придя в самый младший класс. Мать Юры ушла, когда тот был еще совсем маленьким, поэтому всю жизнь его воспитывал дедушка. Когда тот перестал работать и вышел на пенсию, денег стало катастрофически не хватать. Юра просто не мог смотреть, как старый деда подрабатывает на рынке и всячески на себе экономит. Пожалуй, в интернате Юру бесило все. Если говорить уж совсем честно, Юру много что бесило, многое Юра ненавидел. Даже Виктор с Милой иногда раздражали до хруста в челюсти. Особенно, когда Виктор влюблялся или когда у Милы выдавался шанс кого-то с кем-то свести. И вот, на тебе, пожалуйста. Едва перевалило за семь часов, а казах с швейцарцем уже заявились в одно из их с Тройкой мест. Мила еще не до конца протрезвела, а Виктор и вовсе валяется в окружении пивных банок. Юра жопой чувствовал очередную взбучку от Барановской. — Ну ты и говнюк, Плисецкий. — Джакометти было легко разозлить: он уже раскраснелся и был готов кого-то ударить. — Вас в отсталой России не учат приличиям? Вот же урод. Юра был почти готов пройтись кулаком по мягкой роже Джакометти, но между ними встал Алтын. Он смерил сначала Юру, а потом Кристоффа нечитаемым, холодным взглядом. Юра плотнее запахнулся в изношенную олимпийку: в здании по утрам было прохладно, особенно, если всю ночь пролежать на полу. Из всех псов Барановской Алтын казался самым вменяемым на фоне крысы Джакометти и сучьей семейки Криспино. Юра редко когда перебрасывался с ним и парой слов: обычно договаривался обо всем Виктор, потому что Юра по словам Милы «уж слишком распалялся и крыл всех трехэтажным матом без явной на то причины». Юра обычно говорил, что пиздеж это все, и причина всегда есть, а кто не согласен, пусть купит себе билет в жопу. Юра знал лишь пару фактов об Отабеке Алтыне: он тоже бюджетник, причем перешел в интернат в тот же год, что и Плисецкий, он из Казахстана, все считают Алтына уж слишком неэмоциональным. — Успокойся, Крис. — речь Отабека была чистая, акцента почти не наблюдалось. — В любом случае сейчас все пойдем к Барановской. После этих слов улыбка сползла с лица Милы: ладно уж оправдываться перед дядей Яшей, как это было вчера, но Лилия Барановская — машина-убийца. Девушка поднялась и настороженно посмотрела на псов, будто предугадывая их действия. Вдруг на ноги, почти не качаясь, поднялся Виктор. Правда, длинной ногой он задел одну из пивных банок, и та упала с громким стуком. Юра поморщился, надеясь, что хотя бы бригада уборщиков подольше задержится в жилом комплексе. — Простите Юрия, господа. — начал разглагольствовать Никифоров. Юра переглянулся с Милой: он хотя бы протрезвел? Джакометти все еще хотел почесать костяшки о чье-то лицо, а Алтын с каменным лицом замер, скользя взглядом черных глаз по Виктору. – У него выдалась…тяжелая пара дней. Скорее тяжелая жизнь, но Юра не перебивал Витю. Возможно, ему удастся хоть как-то улучшить их положение. — Мы же никому не помешали, да? — Виктор ослепительно улыбнулся, пытаясь найти хоть какой-то отклик в глазах надзирателей. Если Кристофф был бы один, уже отпустил бы их, но Отабек был непреклонен. Кажется, все на совесть делает. — Немного повеселились, сейчас все уберем и пойдем к себе, хорошо? На секунду все умолкли, а кадык Алтына дрогнул. Юре даже показалось, что он их отпустит, но внезапно голос подал Джакометти. — Ага, хрен там, седой старик! — с нотками чистой ярости выкрикнул Кристофф. — Мы, значит, тут зря на час раньше встаем? Вы, идиоты, главная проблема! — Это платина, долбоеб! — прошипел Виктор. Мила устало выдохнула слева. Юра почувствовал, что сегодня от гнева Барановской им точно не сбежать. — Как ты меня назвал? Знаю я ваши русские ругательства! Свиней меня послал ебать? — Джакометти резко толкнул Никифорова. Тот, не совсем ровно стоя, этого не ожидал и покачнулся, но в следующую секунду наотмашь ударил Кристоффа по лицу бледным кулаком. — Тебе не жить, encule! ***** — проревел швейцарец, бросаясь на Витю. — Так, успокоились оба! — рявкнул Алтын. На его лице не дрогнул ни один мускул. Отабек бросился разнимать Кристоффа и Виктора. — Витя, оставь его! — крикнула Мила, явно чувствуя, как ситуация раскаляется с каждым словом. Юра выругался. Отличное начало дня. Наконец, Отабеку удалось оттащить своего соседа от Виктора. Джакометти держался за левую сторону лица, на его крупном лбу блестел пот. Никифоров же быстрым движением руки вытер кровь из-под бледного носа. — Сейчас вы все пойдете в кабинет Барановской. — ледяным тоном сообщил Алтын, всем видом показав, что не примет возражений. Что ж, Юра мастер в возражениях. — Сначала догоните. — даже не заметив, как перешел на русский, Плисецкий ухватился за локоть Милы и толкнул её вперед, убегая прочь. Виктору не надо было долго объяснять: он почти сразу сорвался с места. Впрочем, хорошей реакцией обладал и Отабек. Что-то буркнув под нос, казах поспешил за Тройкой. Уставший от бешеного утра Кристофф излил поток французских ругательств. — Кто за вами этот свинарник будет убирать, ублюдки?! — вопрошал он, когда уже никого рядом с ним не осталось. Юра всегда бегал быстро, еще с детства, поэтому сейчас он несся со скоростью гепарда, изредка прикрикивая на снующих по коридору ранних пташек. Мила сначала бежала рядом с ним, но вскоре схватилась за бок и скрылась в одном из коридоров. Виктор же умудрялся еще и что-то орать — видимо, переговаривался с бегущим следом Отабеком. Кровь из его припухшего носа скользнула по бледной коже и приземлилась на белую, на удивление почти не мятую, рубашку. Обронив лаконичное «Блять!», он удачно скрылся за дверью туалета. Юра на секунду остановился, надеясь, что погоня окончена, но не тут-то было: чертов Алтын с выдержкой профессионального спортсмена стремительно приближался. «Вот же упертый». Плисецкий, почти не думая, взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через две, а то и три ступеньки сразу. Отабек, казалось, даже не устал. Юра, стараясь не упасть и не расквасить нос, вылетел на третий этаж и резко развернулся. Лучше бы он этого не делал. Прямо перед ним стояла Лилия Барановская собственной персоной: женщина уперла руки в бока и готова была убить его одним взглядом мутно-зеленых глаз. Не успев сбавить темп, Юра понял, что прямо сейчас врежется в самого страшного человека, которого он знает. Решив избежать риска, Плисецкий резко отскочил в сторону, но не рассчитал силы прыжка и грохнулся на пол. Левую ногу прострелила боль. Брови Барановской приподнялись в наигранном удивлении. — Плисецкий, удобно лежится? — отчеканила она, впрочем, будто чувствуя, что с лестничного пролета выбежит кто-то еще. Отабек не заставил себя ждать: надзиратель успел остановиться и даже спешно поздороваться с завучем. — Доброе утро, мисс… — запыхавшись, попытался проговорить он, пока Юра спокойно валялся на полу. — Не надо мне тут утра желать, Алтын! — пронзительно крикнула Барановская. Судя по всему, она была в бешенстве. Плисецкий усмехнулся: надо же, злится на своего верного пса. — Марш в мой кабинет! Оба!