Между нами

Утро с самого начала дало мне понять, что хорошее в моей жизни в принципе случиться не может, а проблемы — это просто ебаная константа, без которых, кажется, следующий день просто не начнется. Вот и сейчас, несясь в школу под проливным дождем, хотя, когда я выходила из дома светило яркое солнце, я проклинала все живое, думая лишь о промокших книгах, за которые придется отвечать. А это такое себе мероприятие, потому что наша библиотекарша — лютый зверь. Женщине лет тридцать максимум, а ведет себя как старая бабка. Не ебут, вот и психует. Это единственное оправдание, которое мы могли придумать её сучьему характеру. Хотя, если быть честной, моему сучьему характеру оправдание приписали точно такое же. И никто даже подумать не мог, что, возможно, кидаюсь я на всех не потому, что мне это пиздец прям как нравится, а потому, что, может, не стоит звать меня «гномом» каждый божий раз, как я попадаюсь на глаза? И я понимаю, мои метр шестьдесят пять о-очень мозолят глаза, но, ей богу, это не повод орать «О, карлик идет» через всю школу. А больше всего мой рост, почему-то, беспокоит нашу школьную баскетбольную команду. Ну тут да, кроме шуток, эти высокорослые детины могут случайно наступить на меня, если будут не особо внимательны, а я свободно могу шнырять между их ног. А может, не дает им это покоя потому, что когда они только формировались, в восьмом, дай боже, классе, я их всех в мяч обыгрывала — только в путь. Шутка ли: брат в лиге юниоров по баскетболу, а отец — чемпион мира. Семья спортсменов, хули. Собственно, из этого вытекает следующая причина, почему я кидаюсь на людей каждый раз, как кто-то напоминает мне о росте. Я слышу о нем лет с пяти от собственных родителей. Да и от всех родственников тоже, потому что «Ну как же так! У таких родителей: спортсменов и высоких, родился такой леприкон». Кроме шуток, мой папа ростом больше двух метров, мама тоже где-то там, брат… Брат, да тоже что-то около папы. Я всей семье могу сосать спокойно, не вставая на колени. Я вообще не уверена, что когда-то видела их лица. Кроме шуток, я то еще ебаное разочарование для родителей и фраза «Ну почему ты не можешь быть, как все?!» преследует меня с самого рождения. Ну конечно, кто я такая? Просто дочь! Обычная, нормальная! Не Коля — баскетболист в Америке, за которого пол страны дралось в свое время, и не Алина — вот воистину идеальная дочь: высокая, красивая. Жопа как орех, сиськи пятидесятого размера, талия осиная. Гимнастка не в рот ебись какая. И я — тумбочка на ножках. Явно не того мамочка от третьего ребенка ждала. — О, смотрите кто идет! Здорова, Карлик! — Тяжелая рука падает на мою голову, как ебучий гвоздь вбивая меня в землю. А с чего начинается ваше утро? — Руки убрал, пока я тебе их по самый локоть не отгрызла. Мячик кидать нечем будет. — Огрызнулась я, поправляя рюкзак, понимая, его придется стирать. А баскетболисты наши ничего, вон, под дождем гоняют. Тренируются. — Ну Полторашка, ну ты чего. — Вторая рука опускается на голову, и от силы удара каблуки на пару сантиметров уходят в грязь. Охуенно. — Чего такая злая? — Не ебут! — Снова огрызаюсь, скидывая обе руки и ускоряя шаг. Хотя че его ускорять — мои пятьдесят равны их одному. Шутка ли — с их ногами соревноваться. Хотя, если я сейчас рвану с низкого старта, им меня не догнать. Бегаю я, все-таки, быстрее. Кровь — не вода, хули. — А хочешь исправим? — Подмигивает мне один, и я останавливаюсь, устало вздыхая. — Ярик, вот ты знаешь, что размер ноги обратно пропорционален размеру члена? — Объясни, — хмурит брови парень, понимая, что ничего хорошего от меня он не услышит. — Чем больше ноги, тем меньше член, поэтому запрячь амбиции и не позорься. — Да я!.. — начал парень. — Да у меня такой хуй, я достану — ну охуеешь. Ситуация достигла своего апогея, поэтому я, раздраженно фыркнув, разворачиваюсь к нему, ударяясь лбом ему в нижние ребра и уверенно произношу: — Доставай. — Что? — Хуй, говорю, доставай. А то ты кричишь, какой он у тебя огромный, а не показываешь. Не верю, доставай! — И я, для пущей уверенности, хватаю его за резинку спортивных шорт, оттягиваю и отпускаю, чем заставляю парня пятиться, а всю команду страшно ржать над ним. — Ну вот и все! Вот и поговорили. Когда покажешь, тогда и приходи. А пока отъебись уже от меня, ради Христа, если тебе в кайф под дождем прыгать, то меня пневмония вообще не устраивает. И, развернувшись, пошла в школу, слыша за спиной лишь шипение Ярика и смех всей команды. Хуёвый день. Очень хуёвый. — Вишневская? — Здесь! — Поднимаю руку, ловлю масляный взгляд молоденького учителя по истории, и сразу прячусь за книгой, потому что ну его нахуй такие приключения. Потому что я не первый раз ловлю его такие взгляды на себе, а мы не в ебучем фанфике, чтобы такая херня происходила. Плюс, я вообще не терплю ненужного мне мужского внимания. Оно мне, ей богу, нахер не надо. Но факт оставался фактом: учитель, который всего-то год назад закончил универ, бросал на меня вполне недвусмысленные взгляды. И храни его господь, оценки мои он не трогает. Потому что если он хоть раз занизит или как дискредитирует меня, я сразу звоню папе. И пошло оно все нахуй. — Антон Евгеньевич, можно войти? — Явление Христа народу! Дай мне бог здоровья, Соболев Ванечка! Залечил свою коленочку? Теперь снова может руководить своими дурачками с мячиками, а то без его тяжелой руки команда в цирк уродов превратилась. — Соболев, как мило, что ты явился! Но Ваня на провокацию не ведется, он просто приглаживает черный ежик и выжидающе смотрит на учителя, а тот, поняв, что шутка не прошла, просто кивает ему, и Соболь, оглядев класс, останавливает взгляд на моей парте. Ну, нет, котик, не сегодня. Я, глядя ему в глаза, демонстративно кладу рюкзак на свободный стул, но парня это совершенно не останавливает. Наоборот, он довольно улыбается, показывая клыки, демонстративно направился ко мне. Да блядь. Ваня убирает мой портфель, садится сам и демонстративно игнорирует мой недовольный взгляд. Ну блядь! Урок шел как на иголках, и я не знала, куда себя деть, потому что справа сидел баскетболист этот, храни Господь его и всю его семью, а спереди, прям вот на расстоянии двух сдвинутых парт сидел учитель, который то и дело бросал на нашу парочку злые взгляды. Нет, храни Господь меня. Чем я это заслужила, а? А еще сегодня Коля из Америки на месяц возвращается, и Алина еще тоже приезжает с соревнований. Ну ёб его мать. Нигде мне нет покоя. Надо будет сегодня до шести в библиотеке посидеть, а потом час на дорогу, потом там уроки-дела-занятия и, в принципе, можно с родственниками не встречаться, чтобы не слушать «А вот Алина!.. А вот Коля!..» Я пиздец как рада, что старшие дети у вас удались на славу. А я так… тумбочка на ножках. — Лицо попроще, Вишневская, — тихий шепот на ухо, и я дергаюсь так сильно, что колени врезаются в парту, привлекая внимание всего класса и учителя в частности. — Извините, — шиплю я в ответ на недовольный взгляд мужчины, потирая ушибленные колени. — Соболь, еще одна такая выходка, и я тебе почки отобью. Снова в больничку поедешь. — Вишня, ну че ты такая агрессивная? — насмешливо спрашивает парень, а я затравленно смотрю на часы. Минута. Минуточка осталась, и я, со своим кошачьим ростом, смогу быстро лавировать между людьми и свалить отсюда. Нахуй уроки, я морально не вывожу все это. — У меня аллергия. — нервно отвечаю я, закидывая учебники в мокрую сумку. — На людей? — Удивленно спрашивает парень, а я уже встаю, готовясь. — На баскетболистов! — Бросаю и, протиснувшись между стулом и другой партой, просто уношусь из кабинета, игнорируя недовольные крики учителя. Ну его нахуй. Я лучше в кино схожу, успокоюсь, еды вкусной поем. В общем, найду себе занятие, лишь бы не видеть всего этого. — Карлик, здорова! — ну началось, блядь. Вдох-выдох, вся семья в сборе, соревнование достижений началось. — Коль, завали ебало, пожалуйста, — в очередной раз сбрасываю локоть со своей головы и зло смотрю на брата. Приходится встать на табуретку, чтобы сравняться с ним ростом. — Давай ты мне сейчас в лицо свой лимит шуток выдашь про мой рост, и я пойду дальше прятаться от вас в своей комнате. Он хмурит густые, отцовские брови, впервые, наверное, видя мое лицо, а не макушку. Очень недовольное лицо, смею заметить. — Ну мелкая, ну ты че? — Растерянно спрашивает брат, потому что не привык к такому моему отношению. Я всегда улыбалась на такие подъебки, кивала головой и делала вид, что мне пиздец как все нравится. — Хуй через плечо. — Огрызнулась я, смотря ему в глаза. Впервые жизни, наверное. — Коля, ты меня три года не видел, и мне не четырнадцать лет, чтобы я молчала и кивала на твое «Карлик и Леприкон». Мне этого вот так вот, — ребро ладони проходится по его шее, оставляя красную полосу, — хватает в школе и дома. А теперь отъебись от меня и вали купаться в родительской любви на пару с Алиночкой. Родители, наверное, заждались любимых детей. А я так, тумбочка на ножках. И я, спрыгнув с табуретки, разозленная пошла к себе в комнату. Довели. — Ев, тебя травят в школе? Остановилась, на секунду осмысливая его вопрос, и бросаю через плечо: — Не твое собачье дело. — Ев, можно поговорить? Да бля-ядь! У меня реально скоро истерика будет. Я итак на взводе в последнее время, а тут, видимо, вся семья решила в Гестапо поиграть? — Если я скажу «нет», — устало вздыхаю, разворачиваясь в кресле, откладывая планшетку с ручкой, — то ты уйдешь? — Нет. — Улыбается сестра, входя в комнату. — Очень жаль. — Еще один вздох, и я понимаю, что если сейчас еще родители подвалят, то я просто в окно сигану. Потому что ну их нахуй. — Чего ты хотела, Алин? — Пообщаться. Мы же сестры. — Если ты хочешь самоутвердиться за мой счет своими прекрасными достижениями в спорте, то давай не сегодня. У меня был сложный день, и мне вообще не в цвет слушать, как ты со своим прекрасным ростом и растяжкой заработала золотую медаль в Германии, потому что, кроме шуток, мне настолько похуй, что ты себе даже представить не можешь. — Да почему ты такая! — Вспыхивает сестра, возмущенно комкая в руках покрывало. — Потому что меня воспитывали волки. — Скалюсь я, перебирая в руках волосы. — Как тебе такой прикол. — Ева! — Хуева. — Не выдержала я, подскакивая. — Вы можете оставить меня в покое? Родители подзабили, теперь вы приехали. Мне так охеренно было, пока вас не было. Я так кайфовала. А тут вы, такие идеально-охуенные, и я, блядь, как ваша страшненькая подружка. Ебаная тумбочка на ножках. Хватит. Забудьте обо мне, как о самом страшном семейном разочаровании. Помнишь, отец на семейном празднике говорил «в семье не без урода», ну так дайте мне и дальше быть семейным уродцем. Я уже привыкла. И я, схватив куртку, вылетела на улицу, не обращая внимания на крики родителей, которые вспомнили про меня и звали за общий стол, на семейный праздник. Веселуха, мать их ети. — Я, наверное, все-таки, конченная. — Сказала сама себе, потягивая колу на лавочке перед местным ТЦ. Дождь все еще лил, и все, чему я радовалась, это навесу надо мной, который позволял мне сидеть в относительной сухости. — Надо было, как обычно, в шкаф залазить. Авось, не вспомнили бы про меня. Не, семья у меня хорошая. Любящая. Меня там кормят, одевают. Но уж слишком часто сравнивают с более успешными старшими братом с сестрой. А это страшно бесит. Просто наизнанку, блядь, выворачивает от каждой фразы «А вот Алина опять золотую медаль выиграла, а вот ты…» Тут мать обычно многозначительно замолкает и долго с жалостью смотрит на меня, будто я болею раком и вот-вот умру. Такое себе, в общем. — Вишневская, ты чего тут делаешь? Да бля-я-ядь! А можно я просто посижу одна, без всего вот этого вот? Но, видимо, нет, потому что от шумной компании, идущей мимо, отделился Антон Евгеньевич, историк наш, и сел рядом. Слишком рядом. — Из дома, сбежала что ли? — ржет он, а его компашка неподалеку пьяно гогочет, да и от самого мужчины заметно так несло алкоголем. Сколько раз за сегодня я уже говорила «да блядь»? Раз пять? Я хочу повторить это еще пару разочков. — Не надейтесь. — Мягко сказала я, деликатно отодвигаясь. — Я друга жду. — Соболева, что-ль? — Хмурится он, и я напрягаюсь, потому что щека у него плохо так дергается. Многозначительно так, я бы сказала. — Вы чё, мутите? Я еле сдержала себя от стандартного «хуй через плечо», учитель все-таки, но ситуация с каждой секундой мне нравилась все меньше и меньше, и надо было валить отсюда по холодку, пока не случилось ничего непоправимого. А все к этому и шло. Поэтому я, начиная вставать, произнесла: — Не ваше, Антон Евгеньевич, дело, с кем я там «мучу» во внешкольное время. И кстати, мутят воду в унитазе, а я встречаюсь. До свидания. И, поправив шарф, попыталась уйти, но была очень грубо схвачена за руку и усажена обратно на лавочку. — Да ладно тебе, Вишневская, давай посидим, поболтаем. Может, — рука недвусмысленно легла на мою коленку, — познакомимся поближе. Ситуация недвусмысленного катарсиса накрыла меня с головой, и я тупо пялилась на мужскую руку учителя, что нахально так поглаживала меня по ноге. Свое «да блядь» я могу тянуть вечно. — Въебу. — Спокойно и даже как-то меланхолично сказала я, понимая, что все, пиздец котенку, довели. И если он сейчас еще хоть что-нибудь скажет, я реально не сдержусь. — Что? — Недоуменно спрашивает он, чуть сжимая свою руку. — Въебу, говорю, так, что в воздухе переобуешься, если руку нахуй не уберешь. Так понятнее? — Все-таки отец-кикбоксер мирового класса это вам не шуточки. Характер у меня в батю. — Вишневская, ты че, совсем страх потеряла? — Единственный, кто тут в край страх потерял, это ты! — говорю я, все еще находясь в какой-то странной прострации. — Так что руки убери и скачи потихонечку отсюда, пока мой друг не подошел и не сломал тебе ебальник. Или, в крайнем случае, его сломаю тебе я. — Вишневская… — Начал было учитель, набычиваясь, и я приготовилась отбивать руку, и бить в ответ, когда с боку раздалось впервые для меня приятное: — Мелкая, долго ждала? Троекратное «Да блядь».