Где-то в Вашингтоне, округ Колумбия, 01:10
В поцарапанном окне ночного автобуса бесконечной лентой тянутся квадратные коробки-клоны. В пустом салоне нечем дышать; пот стекает со лба, щекоча шею. Спрятав руки в кармане толстовки, Ресслер мнёт пальцами пакетик с кокаином. Взгляд цепляется за один из манекенов в тусклой витрине — тот обряжен в светлый костюм-тройку и шляпу. Рэддингтон. Грёбаный Рэддингтон. Вместе с именем в мозг приходит следующее: как его найти? Ресслер, незаметно сплюнув на пол, нетерпеливо постукивает каблуком. Мимо него проплывают рестораны и бары, но ему плевать: в голове заевшим рефреном крутится одна-единственная мысль. Где этот чёртов Рэддингтон?! Ясное дело, что где-то под усиленной охраной, может быть, на конспиративной квартире, а значит — так просто туда пробраться не выйдет. Да и если даже и выйдет, никто не гарантирует, что охрана подробно не распишет, куда и как ему возвращаться. Надо действовать хитрее. Автобус останавливается на перекрестке. Ресслер то и дело посматривает на светофор — всё ещё горит красный. Над зданием справа висит реклама очередной забегаловки. Пышногрудая баба с гамбургерами и кока-колой подмигивает ему с лайт-бокса. Хочется жрать, но Ресслер игнорирует бурчание в животе и шмыгает носом. Красный сменяется зеленым, и автобус двигается с места — наконец-то, твою мать, — а Ресслер непроизвольно задерживается взглядом на очередной рекламе, на этот раз спортивной одежды. Одна из девок просто копия Кин, и он ржёт, вспоминая, как Кин всё время лажает на спаррингах. Кто её вообще нанял? Запоздало приходит озарение: точно! Кин. Вот оно. Кин наверняка знает, как связаться с Рэдом. Да что там наверняка — абсолютно точно, эта сука всё знает. Бросив взгляд на карту маршрута, Ресслер пытается сообразить, где он находится. У водилы лучше не спрашивать. Да ну нахер. Так, надо собраться… Ага, кажется, он понял. Ещё три остановки, а оттуда пешком... Сойдя с автобуса, он без труда находит дом Кин. В отличие от него, у Кин своя квартира в десяти минутах ходьбы от метро — а она при этом умудряется опаздывать, тьфу. Подъезд сдается слишком легко — между дверью и косяком кто-то поставил камень. Ресслер проскальзывает внутрь и поднимается по лестнице: четвертый этаж. Оглянувшись по сторонам, Ресслер подходит к знакомой двери и нажимает кнопку звонка. С третьего раза за дверью слышится движение. — Кто там? — раздаётся заспанный голос. — Ресслер. Надо поговорить. Дверь тут же открывается, и Кин напускает на себя озабоченный вид — ну точно курица-наседка. — Ресслер? Ты… С тобой всё в порядке? Он прячет в карман трясущиеся руки, но делает это медленно, чтобы Кин заметила. Пусть думает, что он нервничает. — Не совсем. Можно войти? — Да, да, проходи. Он скидывает капюшон, следуя за Кин через прихожую. В гостиной слышится запах краски. Да, здесь куда уютнее, чем у него. Новая мебель, свежеокрашенные в бледно-розовый стены, лоснящийся паркет. Повсюду вазоны с зелёными листьями, а в одном из углов комнаты сложен спортивный инвентарь — огромный красный мяч, такого же оттенка коврик, а в углу стоит беговая дорожка. Не дожидаясь приглашения, Ресслер садится на диван. Ужасно хочется закинуть ноги на отполированный журнальный столик, но он сдерживается. Он только сейчас понял, как он устал. — Тебе что-нибудь принести? — спрашивает Кин, поглядывая на него не то с любопытством, не то с беспокойством. — Да нет, — даже не вникая в вопрос, говорит Ресслер. — Не нужно. Она садится в кресло напротив и смотрит на него с жалостью, будто он — неудачник. На миг накатывает раздражение, которое быстро сменяется осознанием: почему будто? Так и есть. Все просрал. — Ты хотел о чём-то поговорить, — напоминает Кин. — М-м… Да, — Ресслер пытается собрать мысли в кучу. — Мне нужен Рэддингтон. Кин вопросительно поднимает бровь, и от этого жеста её лицо становится ещё тупее, чем прежде, словно её чем-то накачали... Или она сделала неудачную пластику. — Ты ведь уже не в опергруппе. Потрясающее, блядь, наблюдение. Костяшки пальцев жжёт от желания вмазать по её роже, но он напускает на себя скорбный вид, которому позавидует любой пастор на похоронах, а затем вынимает из кармана пустой пакетик из-под кокаина. Поднимает глаза — они точно красные, они всегда красные, если не воспользоваться каплями... А капли остались дома. Теперь добавить дрожащие плечи, что совсем уж просто, его и так всего трясет — и горестно вздохнуть. — Ресслер… — Он едва слышит её голос. Судя по озабоченному тону, удалось. — Мне нужна помощь, — говорит он будто бы с трудом, сдвигая брови. Ещё немного — и можно на Бродвей. — Я не знаю, к кому могу пойти... Все считают меня... Сама знаешь кем... Я ещё утром наворотил в управлении, мне так... Так стыдно... На миг становится страшно — не перегнул ли он палку, не догадается ли?.. Но туповатое лицо Кин все такое же плоское — даже если он в открытую потребует у нее номер Рэда, она едва ли заподозрит что-нибудь. — Позвони Куперу. Пожалуйста, Лиз. Я… Мне нужно поговорить с ним. Наедине. Я хочу объяснить... — Да. Да, я… Сейчас, — она срывается с места. Ресслер выжидает, пока спина Кин не исчезнет за дверью, бесшумно поднимается с дивана и следует за ней. Как он и предполагал: она ушла в спальню. Тупая дура. Он смотрит на неё, роющуюся в тумбочке стола. Бесшумно, будто кот, стараясь дышать как можно тише, он заходит в комнату. Кин по-прежнему в поисках телефона и не замечает его. Мысли перебивает запах солёного попкорна и травяного мыла. Пушистый ковёр, напоминающий кошачью шерсть, приглушает шаги, и Ресслер, осмелев, делает два точных шага вперёд. Его толстовка почти соприкасается со спиной Кин, и та вздрагивает, выпрямившись. В её руке зажат смартфон последней модели. Ну конечно. — Ресслер?.. Он делает еще шаг вперед и прижимается к ней вплотную. Ведёт ладонями по её плечам, снизу вверх, раздумывая, как выманить у неё телефон. Ему нахер не нужен никакой Купер, ему нужен кое-кто другой... Он перебирает и отбрасывает мысли одну за другой — ни одна из них не подкидывает ему светлую идею, как заменить Купера на Рэддингтона. Если бы только подобрать нужные слова... — Дональд... Его ладони ложатся ей на плечи, и он чуть сжимает их. Срабатывает — она расслабляется, а он улыбается про себя — что, Кин, недотрах взял верх, а? Кин делает попытку пошевелиться. Не удаётся — когда он правой рукой поглаживает ей шею, а его щека соприкасается с её, она застывает на месте. Ресслер сдерживает смех — вот же наивная дура, она ведь даже не его тип. Та, что поумнее, давно бы это поняла, и фокус бы не сработал... Но это же тупица-Кин. Он бросает взгляд на телефон. Её нельзя оставлять в живых. Мысль приходит неожиданно; она кажется такой логичной, такой правильной, что Ресслер удивляется — как он раньше не догадался? Он уже решил одну проблему этим путем, и чем Кин хуже? Дыхание Кин учащается, когда он кладет ладонь ей на подбородок. Ресслер приобнимает Кин, и она поддаётся ему. Теперь. Кин не успевает сориентироваться: одним точным движением он бьёт её под колено и сжимает голову двумя руками, резко сворачивая вправо. Она успевает вскрикнуть и взмахнуть руками — а потом падает на пол. Он проверяет пульc. Мертва. Ресслер вынимает сотовый из её руки, разжимая сцепленные пальцы. Открывает список контактов размером с небольшую простыню: «Аберкомби»,«Абби», «Адам»... Одним движением пролистывает до буквы «Р»... И не находит ничего похожего на «Рэддингтон» или «Рэймонд». По телу разливается злость. Ну почему именно в этот момент Кин приспичило НЕ быть тупой сукой?! Он отшвыривает телефон прочь: даже если где-то там и есть номер Рэддингтона, он его ни за что не найдет. Ресслер меряет шагами комнату — а потом осознание бьет его в затылок, как случайно пущенный бейсбольный мяч. Одноразовый телефон. Черт, почему он такой тупой?! У всех в отделе есть такие; у него самого был такой, когда он еще работал с Рэдом! «Левая» трубка для связи с Рэддингтоном, меняется после каждого контакта... Он поднимает голову и обводит комнату взглядом. Где бы эта дура хранила его?.. Тумбочка. Эта дура никогда не умела ни заметать следы, ни прятать важные документы и вещи. Он распахивает ящик, вываливая на пол содержимое: расческа, пачка прокладок, маникюрные ножницы, и — сердце пропускает удар — чёрная простецкая раскладушка. Ресслер наклоняется и поднимает ее. Откидывает крышку, в два щелчка находит «Набранные номера». В них — один единственный контакт «Пицца у Ника». Как очевидно и тупо... Вернувшись в меню, он клацает на «Новое сообщение». Немного подумав, Ресслер пробегает пальцами по клавиатуре, и на экране вспыхивает следующее: «Нужно встретиться. Срочно. Л». Он тянет палец к кнопке «отправить», но не нажимает: на глаза попадается смартфон Кин. Спорим, у нее тоже есть контакт «Пицца у Ника»?.. Нельзя вызывать подозрения. Ресслер облизывает губы и нервно сжимает пальцы. С какого телефона отправила бы сообщение она? Со служебного?.. Со своего? По правилам положено со служебного, но это же тупица-Кин... Служебный... Личный... Служебный... Личный... Служебный... Короткое сообщение мозолит глаза и Ресслер захлопывает раскладушку. Пицца у Ника, пицца у Ника... Пицца у Ника. Это же Кин. Раскладушка летит в сторону, а Ресслер поднимает с пола блестящий белый смартфон. Экран пошел трещинами, но реагирует на касания — и Ресслер находит в контактах букву «П». «Пицца у Ника» идет сразу после «Педро из Тиндера». Из горла рвется неуместный смех: Кин и Тиндер! Рассказать бы об этом парням... Жаль, уже не удастся. Он набирает то же самое сообщение: «Нужно встретиться. Срочно». И нажимает «отправить». Ответа долго нет. Ресслер успевает потерять терпение, когда телефон в руках взрывается рингтоном: входящий звонок. Ресслер чудом не роняет телефон: второго падения чудо японской техники не переживет. Одним движением он сбрасывает звонок — хотя трель продолжает грохотать в ушах, перекатываясь в голове от одного уха к другому. Блядь. Так, ладно. Думай, думай… Пальцы пробегают по экрану. «Не могу. Нашла жучок. Не ФБР». «Я вышлю машину». Да твою же мать! Ресслер кусает губы: чем больше отмазок, тем подозрительнее... Хорошо, что Кин всегда была далека от образа идеального агента. Прокатит... «Нет. Это опасно. Может быть засада. 10 мин. Фонтан, Першинг-парк.» «ОК». Вытерев пот со лба, Ресслер прячет телефон в карман. Взгляд рассеянно блуждает по комнате и натыкается на распахнутые от удивления глаза Кин. Ему противен этот взгляд, и он, склонившись, заносит руку, чтобы прикрыть их. Но тут же одёргивает себя — так сузится круг подозреваемых. Закрывают глаза только тем, кого знали лично. Тело дрожит, — как не вовремя, твою мать — словно его только что вынули из морозилки. Ресслер поднимается и идёт к письменному столу. Вытягивая из кармана кокаин, он, не задумываясь, высыпает крохотную горку на стол. На столе он замечает визитницу, из которой торчит пластиковая карта. Два взмаха карточкой — и у него получается сделать дорожку. Не идеальную, но для первого раза сойдёт. Нашарив в кармане десятку, он, разгладив смятую купюру, скручивает её в трубочку. Подставляет трубочку к началу дорожки, вдыхает; от непривычки горло давит кашель, а глаза слезятся. А ведь он даже половину не втянул! Он тяжело дышит и решает отвлечься. Он бродит глазами по комнате, и его взгляд останавливается на прикроватной тумбочке. Кажется, её не закрыли до конца. Стянув край одеяла, Ресслер, обмотав им ручку, тянет на себя. Среди кипы документов виднеется тусклая черная рукоять пистолета. М-да, а ведь по правилам оружие надо хранить дома в сейфе. Мало ли что. Он засовывает пистолет за пояс джинсов и возвращается к столу. Ещё раз — и белая линия исчезает, оставив после себя едва различимые крошки. Облизав палец, Ресслер тщательно собирает их подушечкой и облизывает её — не пропадать же добру... Потом оглядывает комнату: так, что бы сделать здесь?.. Он справляется быстрее, чем у Варгас: раскиданные книги, скомканная кровать, разбитый горшок для цветов и открытое окно. Не забыв вытереть отпечатки, Ресслер выходит из комнаты, даже не посмотрев на Кин.***
Прячась в переулке, он снова достаёт кокаин. Его руки дрожат в предвкушении, когда он раскрывает прозрачный пакетик. Обмакнуть, втереть. Обмакнуть, втереть. Порошок тает — невесомые гранулы растворяются на воспалённой ткани десен, вызывая приятное жжение. Ему хорошо — он прислоняется к стене, вдыхая ночной воздух полной грудью, ощущая его на вкус. Чертовски хорошо — кажется, словно его подхватывает ветер, унося куда-то за пределы реальности, за пределы скучного и несправедливого мира… Обмакнуть, втереть. Он лихорадочно облизывает десны, а на языке чувствуется едва ощутимая горечь, тут же переходящая в кайф. Она обволакивает, словно мёд; согревает, будто разгоряченное сексом женское тело, трущееся о твоё, дразнит, чтобы заставить каждую клеточку просить ещё, и наконец разлиться в тебе лучшим в твоей жизни оргазмом.***
Ресслер набрасывает капюшон толстовки, толкая кованую дверь Першинг-Парка. Подошвы кроссовок застревают в сырой земле, воняет мочой и бомжами. Спрятавшись за давно не стриженным шиповником, он смотрит на дорогу, но сосредоточиться не получается — мысли выползают из щелей, словно тараканы. Старый хрен опаздывает. Что, если догадался? Что, если его шавки присматривали за квартирой Кин? Что, если установил скрытые камеры? Что, если соседке Кин понадобилось что-то среди ночи? Что, если кто-то видел, как Кин впустила его к себе? Что, если... Чё ты ссышь, блядь. Он шумно вдыхает ртом воздух, а пальцы тянутся к заветному пакетику. Дёсны уже не жжёт, когда он втирает порошок. Шмыгая носом, он прячет пакетик в карман и трёт слезящиеся глаза. Его внимание привлекает чёрный седан, только что выехавший из поворота. Ксеноновые фары качаются в такт «лежачим полицейским», мотора практически не слышно. Ресслер, прищурившись, узнает «Мерседес» Рэддингтона. Из припарковавшейся машины выходят трое, но знакомого силуэта в дурацкой шляпе, — фе-чего-то-там — нет. Ну конечно, кавалерия, ведь драгоценной Кин угрожает опасность. Ресслер тянется к пистолету. Нет. Стрелять нельзя, как бы того ни хотелось — какая-нибудь гиперответственная пожилая бабёнка обязательно вызовет копов. Думай, блядь, Ресслер, думай. В голову некстати лезет мысль о том, как он однажды гнался за Рэддингтоном через точно такой же парк. В качестве прощального подарка — с десяток швов на лицо. Сплюнув на землю, Ресслер размазывает след мыском кроссовка — кроссовок натыкается на крупный булыжник. А это идея. Опускаясь на корточки, он быстро собирает камни, разбросанные тут и там, и рассовывает их по карманам. Хорошо, что сюда не достаёт свет фонарей. Пока громилы Рэда вынюхивают, можно ли выпускать драгоценную задницу Консьержа, Ресслер выбирает камень покрупнее и замахивается. «Точнее удар, Ресслер!» Он выдыхает — совсем как на школьных тренировках по бейсболу, не сложнее задачка — и выполняет бросок. Камешек ударяется об капот, отскакивая от блестящей поверхности. Охранник поворачивает голову на звук. ФЬЮХ! Следующий влетает точно ему в челюсть. ФЬЮХ! ФЬЮХ! ФЬЮХ! Второй телохранитель подбегает к задней двери и рывком тянет её на себя, что-то быстро тараторит пассажиру, но не успевает договорить — булыжник влетает точно в его затылок. Ресслер пригибается и приходит в движение. Двадцать, пятнадцать, десять… Дистанция к машине становится всё короче. По телу Ресслера проходит дрожь, когда он видит знакомый силуэт. После стольких лет, потраченных впустую, грёбаных миссий, после которых он собирал себя по кусочкам... Рэддингтон выходит, хлопая дверью. Ресслер не знает, сколько шума он производит — в ушах грохочет только стук собственного сердца — но Рэддингтон оборачивается на звук, и его правая рука тянется к поясу. Ресслер знает, что Консьерж никуда не выходит без «беретты». Он коротко выдыхает и делает бросок вперёд — чем опережает Рэда на несколько секунд, в два прыжка оказываясь перед ним. Дуло «глока» упирается в чёрный жилет, застёгнутый на все пуговицы. — Агент Ресслер, не ожидал вас здесь встретить, — Рэддингтон вежлив, как и всегда, и ничем не выдает неудовольствия, когда Ресслер бесцеремонно вышвыривает «беретту» к чертям собачьим. Когда ладонь пустеет, Ресслеру запоздало приходит отличная мысль — надо было оставить её себе... Но не ползать же теперь в темноте по кустам. — Ах да. Вы ведь в бессрочном отпуске. Можете себе позволить ночные прогулки. Ресслер изо всех сил делает вид, что ничего не слышит, и нервно обводит взглядом местность. Никого. Вроде бы. Консьерж непозволительно долго застёгивает ремешок «Ролекса». Ресслер вдавливает «глок» в Рэддингтона так сильно, что миниатюрная пуговица на жилете выпадает из петли и катится по пыльному асфальту. — Не думал, что вы настолько соскучились по мне, Дональд. Ресслер хмурится, но наглая ухмылка на лице Консьержа не исчезает. Какого хера? Рэддингтон кокетливо склоняет голову набок, опуская взгляд на ширинку джинсов Ресслера, а затем поднимает обратно, ухмыляясь ещё шире. — Я польщён. Учитывая, сколько раз вы безуспешно пытались завладеть моим вниманием, это даже иронично, вам так не кажется? До Ресслера запоздало доходит, почему он настолько на взводе. У него встал. Чёрт, а кокс работает не хуже «виагры»... Рэддингтон все еще смотрит на него, едва заметно усмехаясь углами губ. Как будто он понимает, через что проходит Ресслер. Как будто он знает. Нихуя он не знает, блядь. Ресслер делает рывок, подставляя пистолет точно под подбородок Рэддингтона. Между их носами остаётся пара дюймов. По спине снова прокатывается дрожь, но на этот раз — от предвкушения. Он, а не Рэд. Он контролирует ситуацию. Он решает, что будет дальше. Он, а не эта высокомерная сволочь, которая считает, что имеет право издеваться над ним, считать его никчёмным тупым идиотом, неспособным мыслить шире, слабаком, рабом системы, которая только и знает, что вытирает об него ноги, а он подставляет другую щеку для удара. Он ведь прав, а? Перед глазами Ресслера проносятся бессонные ночи, которые он тратил на то, чтобы собрать воедино паззл очередного расследования, подкинутого Рэддингтоном. В памяти всплывает Кин. Как воркует с Рэдом, а потом резко замолкает, когда он подходит ближе узнать, в чём дело. Как Рэддингтон игнорирует его вопрос, но отвечает на такой же вопрос от неё. Как Рэддингтон хвалит Кин за отличную работу, хотя эта сука ничего бы не смогла без его, Ресслера, помощи! Голос Консьержа звенит в голове, перебивая мысли. Ресслер трясет головой. Кин исчезает, а то, что он видит дальше... На улице холодно, но кожа на лбу горит огнём, а член ноет, потому что увиденного становится недостаточно. Ладонь потеет, и приходится крепче сжимать рукоять пистолета. Да блядь! Рэддингтон лениво поднимает уголки губ. — В другой раз, Дональд, — говорит он, игнорируя ствол у собственной шеи. — До свидания. Он что, тупой? — Нет, — Ресслер вжимает ствол сильнее, чтобы напомнить, у кого на самом деле пушка. — Простите? — повторяет Рэд, приподнимая бровь — словно его не отделяет от смерти одно движение пальца. Словно он издевается над ним. Опять! — Вы пойдёте со мной, — Ресслер хватает его за ворот свободной рукой и оглядывается — куда бы теперь... — Я так не думаю, — произносит Рэддингтон снисходительно-доверительным тоном, словно экзаменатор, вынужденный слушать тупого студента. — В отличие от вас, у меня есть куда более срочные дела. Он одергивает жилет и поправляет цветастый галстук — всё ещё игнорируя ствол. Потом долго смотрит на него, словно что-то оценивая, взвешивая — потом переводит взгляд на тела охранников. И снова на Ресслера. Потом его взгляд опускается ниже, останавливаясь на кармане толстовки, оттопыренном из-за оставшегося булыжника. Он приоткрывает рот, чтобы опять нести какую-нибудь чушь, но Ресслер вдавливает дуло ему в бок, а другой рукой сжимает мясистую шею. От рывка шляпа Консьержа слетает на асфальт, падая в лужу. — Делайте. Что. Говорят. Консьерж не сопротивляется — ещё бы, он же все-таки не тупой — вместо этого он трещит без умолку, будто заевшая пластинка, пока они идут через затянутый темнотой парк. — У нас не так много времени, Дональд. — Он скашивает глаза на свой «Ролекс». — У вас есть хотя бы план? Насколько я помню, импровизация не ваш профиль. В голосе звучит неприкрытая насмешка. Сука. Ресслер вмазывает по лицу Консьержа рукоятью пистолета. Тот пошатывается, но удерживается на ногах. — Надо же, не думал, что в вас это есть, — он сплёвывает на землю кровь. План? Смысл вопроса растворяется, и Ресслер прикрывает глаза, шумно вдыхая носом. План. Да. Конечно, у него есть план. — Когда вы в последний раз говорили с кем-то? До Ресслера не сразу доходит смысл фразы. Он открывает глаза — и понимает, что парк почему-то закончился... Оборачивается — и понимает, что парк закончился, и они стоят в переулке. Необходимо выбраться отсюда. Что-то отдаленное. Стройка, заброшенная церковь, что-нибудь. — Вам нужна квалифицированная... Ресслер с силой толкает Консьержа в кирпичную стену, вдавив пистолет под его подбородок. — Я в полном, блядь, порядке. — А я видел отчёт, который говорит об обратном, — невозмутимо возражает Рэддингтон. Это он, он сказал Куперу! Наверняка он добрался и до Варгас тоже. Би-би-ип! Ресслер быстро оглядывается на дорогу. Вряд ли их видно отсюда. Наверное, кто-то играется клаксоном. Рот растягивается в безумном оскале, когда он понимает, что по дороге только что проехало такси. — Дональд, вы... Ресслер так и не узнал, что хотел сказать Рэддингтон, вырубив Консьержа одним ударом рукояти по голове.***
Где-то на окраине Вашингтона, 03:45
Тащить на себе тушу Рэддингтона до такси оказывается сложнее, чем он предполагал. «Мне так стыдно, мой отец... Он обычно не пьёт...» В салоне душно — в этой развалюхе даже окно нельзя открыть до конца. Водитель-индус напевает в такт орущей композиции, барабаня пальцами по рулю. Чётки вместе с брелком-освежителем качаются, словно маятник. Голова кружится от запаха благовоний, и Ресслер прислоняется к приоткрытому окну, вдыхая спасительный воздух. На ломаном английском водила бормочет, что приехали. Сунув ему сотню, которую он вытянул из кармана брюк Рэддингтона, Ресслер выходит из машины, а потом забирает Рэда. Дождавшись, пока такси уедет, он оглядывается по сторонам. Он помнит, что в этом районе есть полуразрушенный парк аттракционов, граничащий с лесным массивом. То и дело откидывая со лба взмокшие волосы, Ресслер тащит Рэддингтона на себе. Спальные районы остаются позади, и он с облегчением вздыхает, скидывая с себя тушу Рэддингтона. Тот потерял пижонский лоск: у жилета поотлетали пуговицы, рукава рубашки почернели от пыли и грязи, а брюки выглядят так, будто он спёр их у бомжа. Отдышавшись, Ресслер снова взваливает Рэддингтона на себя. Едва он делает шаг вперёд, что-то горячее и липкое стекает по его губам. Он касается рукой лица, а затем смотрит на испачканную кровью ладонь. Она везде — на ладони, на толстовке, на джинсах. Не перестает идти даже когда он, вновь скинув с себя Консьержа, прикрывает нос ладонью. Он тупо смотрит на Консьержа — его кровь и на нём тоже. Воротник запачкан, на жилете проступает свежее пятно, манжеты забрызганы алым. Ресслер, спотыкаясь, скидывает с себя пропитанную потом и кровью толстовку. Он захватывает край футболки и что есть силы трёт губы и нос так, что они горят, прижимая ткань к лицу. Он мечется из стороны в сторону, словно в клетке, но вокруг него — пустырь, состоящий из обломков не до конца сгнивших каруселей. Он ловит взглядом уродливого гнома с отколотой рукой и выбитым глазом, валяющегося на земле. Гном подмигивает ему, а из черного рта выползают жуки. Он не боится жуков, но ноги сами делают шаг назад, когда жуков становится всё больше. Земли под ногами не видно — она чёрная, жужжащая, ползущая. Черные точки крутятся вокруг его кроссовок, и он неуклюже топчется по ним, забыв о том, что из носа только что шла кровь. Хруст под подошвой сменяется хрустом на зубах. Он выплёвывает на ладонь что-то чёрное. Живое. Жуки — десятки, сотни, тысячи — разбредаются по запястью, взбираясь выше и выше, их ледяные лапки скользят по его влажной коже. Он бьёт себя по рукам, по животу, по ногам, но это не помогает — тело превратилось в улей. Кожу щиплет под джинсами, и он неистово чешет бедро сквозь плотную ткань. В волосах тоже что-то жужжит — он прыгает на месте и трясет головой. Жуки всё сыпятся, сыпятся, сыпятся, лениво взмахивая крыльями. Во рту жжет так, словно он высыпал туда перца чили. Он засовывает два пальца в рот, чтобы проблеваться — чтобы он смог дышать — живот сводит, но вместо блевотины изо рта вылетает следующий рой, царапая лапками губы и копошась где-то под языком. Ресслер падает на четвереньки, отхаркиваясь, задыхаясь. Он прижимает ладони к ушам, но жужжание нарастает, и он закрывает глаза. Ненадолго — те зудят так, что хочется их выколоть, лишь бы это помогло... Но он знает, что под ними тоже жуки, они копошатся внутри... Он вдавливает костяшки прямо в глазные яблоки, чтобы раздавить их, но бесполезно — по пальцам тут же ползут новые жуки, а в уголках глаз щиплет, будто он умылся кислотой. «Дональд!» Ресслер дёргается и оборачивается на голос Рэддингтона — жуки сыпятся из волос чёрным дождем — но тот по-прежнему без сознания. Рядом с ним что-то валяется и поблескивает. Запонка. Она будто подмигивает Ресслеру, и разум проясняется. Жуки последний раз пробегают по шее и исчезают — уходят куда-то прочь. Пальцы впиваются в землю, пока он, скрючившись, восстанавливает дыхание. Этого не было. Не было. Не было. Поднимаясь, он оглядывается на Рэддингтона, чьё тело лежит в семи футах от него. Тот слабо вздыхает, его веки чуть вздрагивают — а потом он открывает глаза. Короткое мгновение его взгляд плывет: он похож на накачанного седативными медведя в зоопарке, пытающегося совладать с непослушным телом. Холёные пальцы — Ресслер готов поспорить на последние два грамма, что он ходит на маникюр — зарываются в землю и хватают пучки травы в попытке опереться на что-то и подняться. Со второй попытки ему это удается, и он с трудом садится и с видимым неудовольствием оглядывает испачканный костюм. Чуть слышно хмыкает, а затем переводит взгляд на Ресслера. Ресслер молниеносно вытягивает пистолет и направляет на Рэддингтона, со щелчком сняв предохранитель. На языке крутятся слова, но он не может собрать их в предложения. — Вы. Всё... Мексика... Анна... Я знаю. Варгас. Эта сука. Вы с ней... Да. — Дональд, послушайте... — голос Рэддингтона вкрадчив, как всегда — как тогда — и руки Ресслера начинают дрожать. — ЗАТКНИСЬ! Эхо взлетает вверх, растворяясь в утреннем тумане. Он не влияет на видимость — Рэддингтон по-прежнему в поле его зрения. Его глаза. Ресслер видел их сотни раз, но только сейчас ему приходит в голову: они такие же. Он каждый день видит их в зеркале. Одинаковые. Один оттенок, цвет, даже разрез, чёрт возьми. Как это? Как это может быть?.. Рэддингтон украл его глаза? Он ненавидит зелёный цвет — а он везде. Вокруг — торчащие из земли деревья с не до конца пожелтевшей листвой; чуть дальше, где давно не ступала нога человека — густая трава, ржаво-зеленая несмотря на осень; слева — руины когда-то салатового «чёртового колеса». Зелень, везде чёртова зелень! — Посмотрите на себя, Дональд, — голос Рэддингтона прорывается сквозь шум в ушах. — Я сказал тебе: ЗАТКНИСЬ! Кто-то хватает его за руку. Краем глаза он замечает покрытые копотью пальцы, сжимающие его запястье; потом кто-то тянет его за рукав. — Аржук! Эйтени аль маль! — Отвали! — Ресслер даже не оборачивается, лишь стирает предплечьем пот с лица. На ткани остаются кровавые пятна — кровь, откуда?.. — и он встряхивает головой, как уставший бык. Зелёные глаза Рэддингтона плывут перед ним — и ему кажется, что он смотрит в зеркало, что он у себя дома, в ванной... Да нет, это Рэддингтон, вот он, прямо перед ним! — Аржук! Аржук! Ресслер дергает рукой, высвобождая рукав из цепких пальцев. Грёбаные попрошайки. Нашли время. — Дональд?.. — в глазах Рэддингтона мелькает какое-то странное выражение, и Ресслер вскидывает руки, наставляя ствол прямо на него. — Я велел тебе заткнуться! — Эйтени аль маль! Ража! Ража! Да заткнётся он или нет?! Не опуская пистолета, Ресслер заносит ногу, чтобы отфутболить сраное нищее отребье подальше — но тело цепенеет и замирает, когда он видит развороченную выстрелами грудь и серую футболку. Он. Мальчик из Сьюдад-Хуарес. Лицо мальчишки похоже на кавальеро на Дне Мёртвых — откуда он это знает? Ресслер косится на Рэддингтона. Ну да, конечно! Он перекладывает пистолет в другую руку, а свободной хватает мальчишку за окровавленную футболку. — Сколько он тебе заплатил?! — он не помнит, как это будет по-арабски, но мёртвые глаза мальчишки понимают его. Не будь в руках пистолета, он бы вытряс из него признание — но пистолет опускать нельзя, иначе гребаный Рэддингтон снова сбежит. Как всегда сбегает, сука. — Дональд? — МОЛЧАТЬ! Разве не видно, я веду допрос?! — Здесь никого нет, Дональд, — голос Рэддингтона до тошноты вежлив, и Ресслер не удерживается от искушения бросить на него испепеляющий взгляд. Как это «никого нет?» Самоуверенный идиот! А кто тогда прямо перед ним?.. Ресслер поворачивает голову к мальчику. У него больше нет лица. Белая пудра, чёрные глазницы, узоры. Петли, завитушки, спирали... Глаза режет от буйства цветов; он бы и рад их закрыть, но запачканные копотью пальцы тянутся к его векам и давят, давят изо всей силы. — Аржук... Не голос — хрип. Запах гари въедается в ноздри. Кто-то проводит пальцем по щеке, кладёт руки ему на плечи, чьи-то ладони скользят по футболке... Он слышит шёпот, но не может разобрать слов. Заливистый смех. Смеющиеся глаза в зелёном тумане. Женские губы, обсасывающие чупа-чупс. Распахнутые глаза с застывшими слезами. Чёрная точка между бровями. Это всё он. Рэддингтон. Он всё это подстроил с самого начала. В висках стучат молоточки, и Ресслер вскидывает руку с пистолетом — привычная стойка агента. Рэд не дергается — блестящие глаза с... любопытством?.. смотрят — но не на ствол пистолета, а на него. Руки ходят ходуном, но Ресслер заставляет их не дрожать. Он должен наконец сдохнуть. Указательный палец привычным движением нажимает на изогнутую скобу. ЩЁЛК. Рэддингтон не двигается. Ресслер тупо смотрит на пистолет в своих руках. Вновь надавливает на пусковой крючок — тот поддается, звучит еще один «щёлк», но Рэддингтон по-прежнему перед ним, живой и невредимый. Насмехающийся. Большой палец жмёт на кнопку сброса магазина. Ничего. Ресслер жмёт на крючок снова и снова, ещё, ещё, ещё, черт возьми! Пистолет отзывается глухим «щёлк-щёлк-щёлк-щёлк-щёлк». Он переводит взгляд на Рэддингтона, ожидая ухмылку, смех, да что угодно, но Рэддингтон неожиданно серьёзно качает головой, и в непроницаемых зелёных глазах отражается светлеющее небо. — Вы забыли зарядить пистолет. Ресслер тупо смотрит на чёртов «глок» и видит пустой приёмник магазина: в нём нет обоймы. — Вам действительно нужна помощь, Дональд. Ресслер вскидывает пистолет и решительно засовывает ствол в рот. Вот сейчас он выстрелит. Вот сейчас... Щёлк. Рэддингтон прикрывает глаза. Вдалеке воют сирены.