3 октября 2017, квартира «9В», 14 Коннектикут-Авеню Северо-Запад, Вашингтон, округ Колумбия, 05:30
Он открывает глаза. Его встречает идеальный, без единой трещинки, потолок. Переворачиваясь на бок, протягивает руку, выключает звенящий будильник. Встав с кровати, проводит рукой по затылку, взъерошивая волосы и царапая кожу, а позже той же рукой устало трёт глаза. Семь шагов до ванной преодолевает в полной темноте, почти на ощупь. Отражение в зеркале не радует: глаза в мелких прожилках воспаленных сосудов, под глазами — круги, а тускло-рыжие волосы превращают бледное лицо в землистое, будто он только что восстал из могилы. По ощущениям — близко к правде. Приблизив лицо к зеркалу, он поворачивается к стеклу то одной щекой, то другой, проводит пальцами по коже, прикидывая, стоит ли сегодня бриться. Кажется, не стоит — светлая щетина едва видна и на ощупь почти не чувствуется, сойдёт и так. Отодвинув в сторону прозрачную дверь душевой кабины, он заходит внутрь и включает воду. Тело сжимается, не желая отдавать тепло, но он равнодушно упирается ладонями в облицованную плиткой стенку и подставляет голову под еле тёплую воду. Капли стекают по шее, огибают лопатки, стекают по хребту вниз. Мышцы ноют со вчерашней тренировки. Он, чертыхаясь, медленно выпрямляется, упираясь спиной в мокрую плитку. Закончив, он выходит из душа, на ходу снимая полотенце с сушилки, и, обмотав бёдра, подходит к раковине. Протирает рукой запотевшее стекло, берётся за ручку навесного шкафчика и тянет на себя, открывая полупустую аптечку: на верхней полке — просроченный аспирин и пустая упаковка из-под эластичного бинта, внизу — ровные ряды антидепрессантов, что прописал штатный мозгоправ ФБР, но он сдвигает их в сторону. Оранжевые колбы сыпятся в раковину — плевать. Он протягивает руку и достает одну из десяти неприметных черных баночек, стоящих у дальней стены. В электрическом свете бросается в глаза кусок рукописной надписи: «...drine», и имя: «Р. Грин». Руперт? Рэджинальд? Рэймонд? Криво усмехаясь, он срывает крышку. Вытряхивает на ладонь две белых капсулы и долго смотрит на них, а потом закидывает в рот и запрокидывает голову, позволяя им проскользнуть в горло. Руки методично расставляют на место упавшие антидепрессанты, закрывая ими неприметные черные баночки. Перед тем, как поставить последнюю колбу, он вытряхивает на ладонь три таблетки, а потом, поколебавшись, добавляет к ним еще две — и отправляет в унитаз. Захлопнув дверцу, он ловит в отражении собственный взгляд и коротко пожимает плечами. Нахер. Из соседнего шкафчика он достает маленький белый флакончик и, запрокинув голову и оттянув пальцами веки, поочередно закапывает по две капли в оба глаза. Их тут же начинает щипать; он зажмуривается и опускает голову, на ощупь вцепляясь пальцами в края раковины. Блядь. Наскоро вытирает костяшкой большого пальца выступившие слезы и на ощупь вынимает из шкафчика еще один флакон — бежевый, с крупной надписью MAC. Руки дрожат, и средство ложится неровно, но он упрямо начинает заново раз за разом, пока темные круги окончательно не исчезают. Еще немного — сможет подрабатывать визажистом. Насухо вытеревшись, он швыряет полотенце в корзину, но промахивается — да и черт с ним. Пригладив почти высохшие волосы, он вскидывает руку, показывая отражению средний палец, после чего выходит из ванной.***
Вашингтон, секретный бункер под зданием им. Эдгара Гувера, 935 Пенсильвания Авеню, 09:26
В кабинете пахнет женскими духами и пылью — специальный агент Элизабет Кин, с которой он волей случая делит кабинет, как назло раз за разом «забывает» подушиться дома. Кабинет давно уже превратился в парфюмерный магазин — или в косметическую лавку, если посмотреть на заставленный косметическими баночками подоконник. Правда, сегодня такие мелочи настроения Ресслеру не портят. — Выглядишь зачётно, Кин. — Откидываясь на спинку жёсткого кресла на колёсиках, он выезжает из-за стола, чтобы посмотреть на только что залетевшую в кабинет Кин. Из растрёпанных волос торчат перья, блузка и брюки в разноцветных пятнах. От неё несёт краской и куриным помётом — просто именины сердца; всё лучше, чем Chanel. — Да пошёл ты, Ресслер, — цедит она. Он, скаля зубы в улыбке, отъезжает назад к столу, который похоронен под ящиками из хранилища улик, папками, бумагой и чёрт-знает-чем ещё. При этом, больше половины ему даже не принадлежит. Личное пространство? В словаре Кин этот термин отсутствует. — Ты в душ не хочешь? А то мне ещё целый день тут сидеть. Не поднимая головы от стола, Кин показывает ему средний палец. Раздаётся стук в открытую дверь. — Агент Ресслер, вас вызывают. Директор Купер. Срочно, — тараторит щуплый паренёк в очках, больше смахивающий на ботаника, чем агента, и тут же исчезает. Кин удивлённо вскидывает брови, а Ресслер, игнорируя вопросительный взгляд, поднимается с кресла. Приглаживает волосы, одёргивает пиджак — помогает собраться с мыслями. Вокруг горла тугим узлом закручивается тревога, перекрывая кислород. Он делает глубокий вдох и резким движением ослабляет галстук. — Зачем, как думаешь? — спрашивает Кин; но он не отвечает и выходит из кабинета.***
Два года назад, ресторан «Куба Либре», Вашингтон, Маунт Вернон Сквер, 22:15
— Что вам на самом деле нужно, агент Ресслер? — Я не могу просто выпить с коллегой вечером? — И как часто вы пьёте с начальником медслужбы ФБР? — Не так часто, как хотелось бы, — Ресслер хитро улыбается. — Даже так? Но Дональд, — Изабелла Варгас кокетливо склоняет голову набок, помешивая не до конца растаявший лёд в высоком стакане, — у вас могут быть большие неприятности. Ты даже не представляешь. Он отворачивает пиджак, просовывая пальцы во внутренний карман. Дождавшись, пока бармен уйдёт, по очереди выкладывает четыре снимка на стойку и откидывается на спинку узкого стула, безмятежно прокручивая в пальцах высокий стакан. Лицо Беллы, вытянутое, напоминающее лошадиную морду, равняется по оттенку с замусоленным подстаканником. Дрожащими пальцами она по очереди касается снимков: двое подростков на стоянке, компания подростков на Пенн-квотер — известное всему городу место, где собираются торчки, — подросток в толстовке с пакетом в руках... — Это… Это неправда. Вы это подделали... — её голос дрожит. — Фото очень даже настоящее. — Белла пытается возразить, но Дональд перебивает её. — И вы это знаете. Он подвигается к ней так близко, что слышит её дыхание, пропитанное водкой и гренадином, и шепчет так, чтобы слышала только она: — Давайте посчитаем. Распространение, — он возвращается на место, загибая пальцы, — нелегальное хранение оружия… Десятка, минимум. У него впереди колледж, если не ошибаюсь? — Вы… Вы... Вы не посмеете. Я-я... Я пойду к замди... — Она бросает взгляд на фото и замолкает, сжимая стакан. — Кажется, мы всё же поладим. — Что я должна сделать? — Её голос дрожит от гнева и стыда. Дональд залпом допивает свой виски и ставит стакан на барную стойку. — Угол Ирвинг стрит и 14-й. Десять минут. Если не появитесь, завтра утром эти фото окажутся на столе у замдиректора.***
Вашингтон, секретный бункер под зданием им. Эдвара Гувера, 935 Пенсильвания Авеню, 09:32
— Вы хотели меня видеть, директор Купер? — закрывая за собой дверь, спрашивает Дональд. Ответа он не получает, и в воздухе разливается отчетливый запах опасности. Что-то не так. Он быстро окидывает кабинет профессиональным взглядом. Купер почему-то без пиджака — вон он, висит на кресле — и почему-то упрямо не желает поворачиваться к нему лицом. Позади него — книжный шкаф, заставленный папками, на окне — чахлый цветок в рыжем горшке. Ничего необычного. Кроме... Обычно заваленный бумагами стол неожиданно чист, а документы собраны в аккуратную стопку по правую руку от Купера. Нарушает идеальный порядок одинокий белый лист формата А4, судя по всему, какая-то форма. Чутье уже не шепчет — оно кричит. Что-то не так. — Директор Купер? Он поворачивается к Ресслеру: кажется, будто кто-то вылепил уродливую погребальную маску из темнокожего лица. Купер избегает встречаться с ним взглядом и смотрит куда-то чуть выше его левого плеча. Плохо, плохо, очень плохо. — Что это? — Ресслер указывает на форму, игнорируя нарастающую тревогу, засасывающую его изнутри. — Вы мне скажите, — без эмоций отвечает директор. Ресслер подходит к столу — самые длинные десять секунд в его жизни. Он скользит взглядом по строчкам и столбикам цифр. В глаза бросается надпись: «ОТЧЕТ О МЕДИЦИНСКОМ ОСМОТРЕ...», потом — ровные ряды цифр с непонятными обозначениями. Его взгляд спотыкается о слово «ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ». ЭФЕДРИН Допустимая норма: 500 нг/мл Принято: 1000 нг/мл MДМА Допустимая норма: 500 нг/мл Принято: 800 нг/мл Блядь. Купер переводит на него нечитаемый взгляд. Открывая ящик стола, он вытягивает ещё один листок, на этот раз — «ЗАЯВЛЕНИЕ ОБ УВОЛЬНЕНИИ». Эмблема Бюро по центру листа, с её «Верность, Смелость и Честность», кажется насмешкой. Ресслер берёт листок из его рук, замечая, что Купер уже поставил свою подпись. — Кто? — спрашивает Дональд, сдавливая ручку пальцами так, что белеют ногти. — Я подпишу, но я имею право… — Нет, — чеканит Купер, — не имеете. Дональд склоняется над листком, сжав от злости зубы. Он как раз заносит руку, чтобы поставить подпись, когда дверь кабинета открывается. — Ресслер? — Кин, уже без перьев в волосах, но все ещё с лёгким душком куриного помёта, останавливается в дверях. Её взгляд скользит по кабинету, но не находит ничего компрометирующего — Ресслер готов поклясться, что видит разочарование на её лице. Она уже почти готова уйти, когда взгляд падает на знакомую ей форму для увольнения у Ресслера в руках. Её глаза расширяются. — Так это правда? Наркотики?! — Ресслер едва сдерживается, чтобы не скомкать заявление — всё равно не поможет, а у Купера в столе таких целая пачка — и отвечает Кин ненавистным взглядом. Она, как обычно, не понимает намёка. — Но как ты до такого?.. В голове не укладывается! А ведь Рэд говорил!.. От звука имени в ушах начинает шуметь. — А при чём тут... Его перебивает Купер — и даже поднимается на ноги, упираясь руками в стол. — Агент Кин, впредь я прошу вас не заявляться ко мне без стука, — очень тихо говорит он. — Да, сэр. Прощу прощения, сэр. Она торопливо скрывается за дверью. — Ресслер, заявление. Он непонимающе поворачивается. Купер смотрит ему в глаза, и Ресслер заторможено опускает лист бумаги на стол. — Ваш значок, пропуск и телефон. — Ресслер вынимает из кармана брюк смартфон, отстёгивает значок с пояса и снимает бейдж со штрих-кодом и фотографией, болтающийся рядом. — И табельное оружие. — Он кладёт на стол «зауэр». Купер молча убирает пистолет в ящик стола и так же молча садится на место, не обращая на Ресслера ни малейшего внимания. Всё, понимает Ресслер. Аудиенция окончена.***
Ресслер выходит из кабинета, с трудом сдерживаясь, чтобы не шарахнуть дверью о косяк со всей дури, так, чтобы стекла из рам посыпались. Снаружи ничего не меняется: кучка бездарных дебилов пытается спасти мир, которому нахер это не упало — он и так катится к чертям собачьим. Кин находится быстро, в их — её — кабинете. Она роется в картотеке, перебирая папки, и Ресслер крадучись заходит внутрь, как можно тише закрывает за собой дверь и рывком опускает жалюзи. Кин успевает развернуться на звук — а потом он в два прыжка преодолевает расстояние до неё и вжимает в стеллаж с такой силой, что стальной ящик картотеки оглушающе лязгает, закрываясь. — Рехнулся?! — сипит она, хватая его запястья. — Рэддингтон. Где он? — спокойно чеканит Ресслер, не ослабляя хватку. А что ему сделают? Уволят? — Да откуда мне… — Она царапает кожу длинными ногтями. — Ресс... Ей больно. Хотя ему хочется продолжить — как будто он не знает, кто самая большая трепливая сука во всем ФБР — он опускает руки и скрещивает их на груди, не отступая ни на шаг. Кин смотрит. В её глазах читается многое, злость, ненависть, беспокойство; но самая яркая эмоция — страх. Она боится того, что он только что собирался сделать. Того, что он может сделать. Не сводя с него настороженного взгляда, она отходит и садится на своё место, а потом утыкается в монитор, делая вид, что работает, но Ресслер видит, что экран не горит и компьютер выключен. Кто-то резко дёргает дверь. Да кого, сука, черти на этот раз несут? — Всё в порядке, Дональд? — беспристрастно чеканит Купер, заглядывая в кабинет. — Лучше не бывает, — Ресслер демонстративно подбирает с пола пустую коробку — Кин постаралась? — и выгребает из ящиков стола личные вещи. Это занимает не больше минуты. Дойдя к лифтам, Ресслер нажимает на кнопку и ждёт, поглядывая на часы. Держать ящик неудобно, но он держит спину прямо, хотя правая рука как следует ноет. Наконец, двери лифта открываются. — Доброе утро, Дональд, — Рэймонд Рэддингтон прикладывает пальцы к полям федоры, выходя из лифта; потом находит в руках Ресслера коробку с нехитрым скарбом. — Впрочем, для вас — вряд ли. Он ухмыляется; Ресслер не успевает открыть рот, как Рэддингтон поворачивается к нему спиной, исчезая за дверью кабинета Купера. В жилах бурлит не кровь — бензин, и Рэддингтон только что бросил туда зажигалку. Перед глазами одна за другой проносится сотня вариаций, что бы он сделал с Рэддингтоном. Каждый мускул дрожит в предвкушении, и Дональд поворачивает голову, провожая Рэддингтона взглядом. Консьерж-ёбаной-Преступности, вашу мать. Какого, блядь, хера... — Вы всё ещё здесь, Дональд? Ресслер вздрагивает от голоса Купера и дергает головой. Он заходит в лифт, нажимая кнопку «Стоянка», и двери закрываются за ним, навсегда отрезая его от офиса ФБР.***
Вашингтонский метрополитен, станция «Федеральный Треугольник», 10:25
Вашингтонская подземка забита, как консервная банка — бобами. Ресслер, не извиняясь, толкает медлительную старуху, пробивает в турникете проездной и заходит в вагон. Свободного места, конечно же, ему не достаётся. Он, протиснувшись между огромных клетчатых сумок и двух китаянок, провонявших тухлыми яйцами, берётся за поручень. В левой ладони что-то режется; Ресслер опускает взгляд вниз, разжимая пальцы: пустой брелок от служебной машины. Поезд грохочет, набирая скорость, выбивая барабанные перепонки. Ресслер не знает, что сейчас за остановка. И насрать. Насрать, что за остановка дальше, и следующая, и та, что за ней. Боже, как же ему насрать... Его толкают в плечо; какая-то соплячка с мамашей, пробираясь к свободному месту, наступает ему на ногу; стоящая рядом девчонка-подросток разворачивается, и, не видя, со всего маху засаживает локтем ему в бок. Он не успевает ответить тем же, потому что поезд резко сбрасывает скорость, и на него сваливается одна из китаянок, и что-то орёт, хотя нет, скорее, пищит на ультразвуке. Люди рассасываются — более или менее — и Ресслер обрушивается на освободившееся сиденье. На следующей остановке к нему тут же подсаживаются, и он оказывается зажатым между двух небритых и провонявших конским навозом мужиков в ковбойских шляпах. Сквозь стук колёс и громыхание вагона до Ресслера доносится следующее: — …вы это видели? «Агенту ФБР грозит тюремный срок за продажу наркотиков». И мы платим за это налоги? Стыд какой! — И не говорите, совсем оборзели. У него горят щёки — то ли от гнева, то ли от стыда, то ли от всего сразу. Ладони вспотели и теперь мерзко липнут. К горлу поднимаются ругательства, но он молчит. Его трясёт, будто бумажную мишень на стрельбище. Когда открываются двери, он резко срывается с места, взлетает вверх по ступенькам эскалатора, обгоняя недовольных людей, глазами ища указатель «Выход». Снаружи не становится легче. Он расстёгивает пальто, хотя на улице ветрено. Ботинки ступают по свежим лужам. Плевать. Он ускоряет темп, не видя дороги, не обращая внимания на прохожих, окликающих его то «Эй, осторожнее», то «Дебил, ты куда идёшь?!» Мысли давят черепную коробку изнутри, будто бетонная глыба. Да сука, что они вообще понимают? Что они знают о том, через что он прошёл, что он делал, чем пожертвовал — для них, блядь, для этого грёбаного, сука, мира. Каждый день, каждый божий день он поднимается с кровати ради одного — сделать этот мир лучше. И чем этот блядский мир отблагодарил его? Да, блядь, ничем. Ничем, кроме нескончаемых часов в больницах после очередного перелома или огнестрела. Ничем, кроме сверхурочных, за час которых он получает меньше, чем шлюха на Джексон-стрит. Он заебался. Боже, как он заебался за эти пять лет в этой грёбаной опергруппе, созданной ради... Рэддингтон. Язык ударяется о нёбо, скользя по альвеолам, артикулируя «р» так, что кажется, будто голосовые связки лопнут от вибрации. Блядский Рэддингтон. Если бы он не сдался ФБР, то он, Ресслер, он бы никогда не... Его первый раз. Первый раз, когда одной таблетки стало недостаточно. Первый раз, когда повысил дозу не для того, чтобы собрать пазл одного из десяти текущих расследований. Первый раз, когда пришлось вычеркнуть себя из реальности, чтобы забыть, почему однажды Рэддингтон остался в живых.