чтоб больше глупостей наделать пораньше встань попозже ляг © bespamiatnyh
— Побудь со мной ещё. От меня всё скрывают, только успокаивают, что следствие идёт, что не было случая, чтобы он не вывернулся… и я хочу верить, но не верю… — Сигюн шептала, сухо и горько, и слеза катилась по щеке, — следят день и ночь, плакать не дают, чтобы ребёнку не повредить… Скажи, что ещё узнала? Сиф, которую, в отличие от принцессы, без устали таскали с допроса на допрос, вытряхивая подробности, ничего умного сказать не могла. Не двигалось дело, пропал принц, как в воду канул. «И как бы те воды не были водами Последнего моря», — думала, а сама старательно врала и успокаивала беременную, пряча взгляд, и старалась перевести разговор на ребёнка да на то, что надо себя беречь и не расстраиваться. — Знаешь, он отзывается мне, — Сигюн улыбнулась сквозь слёзы и приложила руку к животу. Сиф скупо улыбнулась и уточнила: — Толкается? — не очень-то понимая, что имеется в виду. Но Сигюн уже отняла руку от живота и повернула к Сиф — ладонь слабо светилась тёплым золотом. — Дар проявляет себя… маги говорят. Он даже сам меня успокаивает; когда совсем плохо, от него такое тепло идёт, и становится лучше. Сиф удержалась от скептического хмыканья, только спросила: — Думаешь, будет мальчик? — уж очень определённо принцесса использовала местоимение «он». Сигюн, вздохнув, кивнула. Об этом оставалось только гадать; в целом отзывчивый на медицинские и магические манипуляции плод пол не давал определить ни в какую. У принцессы пришлось остаться на обед. Над ней гужевались маги, врачи и фрейлины, дружно уговаривавшие кушать побольше, поившие отварами и заговаривавшие зубы, и уже по этому почти истеричному кудахтанью Сиф, глядевшая со стороны, понимала, что, похоже, король с королевой готовы к худшему — раз по их приказанию так носятся с беременной невесткой. Сиф некогда было пожалеть себя — жалела Сигюн, потерянную и очень печальную. Только начав привыкать к мужу, со всем хорошим и плохим, что в нём было, принцесса осталась одна. Побледневшая и похудевшая, она, как ни странно, расцвела лихорадочной, болезненной красотой — и Сиф, часто сопровождавшая и охранявшая принцессу, смотрела с сочувствием, как начинает запинаться и заикаться впервые увидевший её приезжий дипломат или провинциальный дворянин, а той приходится прикладывать усилия, чтобы разговор остался в рамках приличия. Всё-таки, как поняла Сиф, Локи здорово облегчал принцессе жизнь, маяча рядом и все видом показывая, что дама замужем, и муж ревнив и недобр. На страдания Сигюн смотреть было тяжело, но и от цветущих рож придворных лучше не становилось. Сиф жила, как заведено: ожесточённо тренировалась, чистила коня, на попытки приятелей посочувствовать реагировала грубостями — и ждала, не видя, что ещё можно было сделать.***
Дни шли за днями, зелёное лето сменилось золотом осени; живот Сигюн рос. Как-то, оставшись с Сиф наедине, она сказала, спокойно очень: — Его не найдут. Хорошо, что муж оставил мне дитя, я не одинока. Сиф сморгнула: «Мне — не оставил. И я одинока. Нечего терять… Думала, будем вместе до моей смерти, а вышло — до его. Так странно… Нам не дано состариться вдвоём, Вот день ненужный — время стало лишним». Недовольная, что вспоминает какие-то дурацкие стихи, к которым никогда тяги не имела, глянула на Сигюн — глаза у той были равнодушными и прозрачными, и она не ждала ответа. Сплетни, ходившие по дворцу, становились всё более позитивными. Сиф, вышедшая проводить Тора, самолично решившего проверить слухи, что брата видели в Мидгарде и по этому поводу с утра пораньше поскакавшего к Биврёсту, задержалась в толпе провожавших и сама слышала, как госпожа Сванхильд увлечённо говорила в кружке сочувствующих: — Всё к тому идёт, что не вернётся! Видно, насолил кому-то посильнее да поудачливее! — Кому он только не солил, — Сиф узнала вялый скептический голос Эйра и зло прикусила губу, — а всегда возвращался, матушка. — Давно б вернулся, кабы мог, к жене беременной да к матери. — Это да, мать он всегда предупреждал, — голос Эйра был по-прежнему вял, но искра оптимизма в нём вспыхнула. — А жену? — Сванхильд смотрела заинтересованным стервятником. — Жену… что жену. Жаль её, такая девочка хорошая, — и Эйр, досадливо закряхтев, пошёл во дворец, не попрощавшись. Сванхильд, немного выждав, чтобы, по её разумению, Эйр уже не слышал, продолжила: — Вот не понимаю, как такие несвежие старикашки могут слюни на молоденьких пускать! И она хороша — пузо до носа, а вчера, когда мимо Эйр проходил, платок уронила. А как тот поднял, улыбалась и благодарила, а сама глазами так и зыркала. Какая безнравственность! Сиф, чувствуя, как пелена гнева застилает глаза, выдохнула и встряхнулась. Сванхильд вела себя ровно так же, как всегда, и глупо было слушать и реагировать. Стараясь отрешиться, наблюдала, как конь Тора удаляется всё дальше по дороге, следующей извивам крутого океанского берега, как, почти достигнув Биврёста, превращается в неясную точку и почти пропадает из виду. — А на ночь, говорят, даром, что беременная, книжонку зазорную читает, какой-то там «Благоуханный сад для духовных наслаждений». От всех её прячет, на груди носит, да от людей-то не скроешь! Картинки непристойные! И это будущая мать! Сиф, хотевшая было уйти, снова закаменела от гнева, и, пытаясь расслабиться, перевела взгляд в вышину. Обледенелые от первого осеннего заморозка скаты крыш сверкали в лучах восходящего солнца. Ветер разогнал редкие облака и не дал спуститься на землю туману. Палевая глубь небес плавно переходила в сентябрьскую голубизну. Сиф вздохнула успокоенно и двинулась ко входу во дворец, стараясь не прислушиваться к жужжанию Сванхильд, но неосторожно прошла совсем рядом: — Сам-то пропал, так это хорошо, а плохо то, что жену обрюхатить успел! Не извелось под корень ётунское отродье, наплачемся ещё с ним, уж помяните моё слово! Кинжал как будто сам выскочил из ножен, и Сиф фурией ринулась на госпожу Сванхильд.***
Ярость застилала Сиф глаза, и Сванхильд, хоть и вопила, как резаная, оказалась удивительно проворна и осталась целёхонькой. Сиф спеленала стража, но пару колонн, некстати прыгнувших между ней и гнусной сплетницей, разъярённая воительница снести успела. Через полчаса королева самолично выпустила невестку, при этом укоризненно заглянув в глаза и попросив держать себя в руках. Сиф с надеждой спросила, казнят ли наконец Сванхильд, и выразила желание быть свидетелем со стороны обвинения по делу об оскорблении члена королевской фамилии, но и тут была немного разочарована: ей всего лишь довелось поприсутствовать при разговоре, во время которого Сванхильд без обиняков были обещаны плети на главной площади, при всём честном народе — но только в случае продолжения подрывной деятельности; короче говоря, саботажа. При слове «саботаж», похоже, колёсики в голове увещеваемой сдвинулись, и, судя по испуганному взгляду, до неё дошла серьёзность ситуации… во всяком случае, так показалось Сиф, прожигавшей прощелыжную бабу взглядом. Однако каждый для чего-нибудь создан, и призвание не задушишь. Уже вечером двор наслаждался новыми сплетнями. На Сиф же и раньше смотрели с опаской, а теперь и вовсе шарахаться начали. С горя она зашла к Сигюн поужинать. Та приняла ласково, спросила, где Сиф поранилась. Мирские волны не доходили до тихой розовой гавани, которую церберами защищали опытные придворные дамы. Сиф вопросу удивилась, но, прислушавшись к себе, поняла, что да, плечо потягивает. Подумав, что прошибание колонн не прошло даром, пожала плечами, не собираясь об этом распространяться. Пока она думала, что ответить, Сигюн вся засияла золотисто-жёлтым светом, и волна этого света, распространившись в стороны, прошла сквозь Сиф, оставив ощущение тепла и телесного благополучия. Ошарашенная, Сиф повела плечом — оно было здоровым. Абсолютно. — Ты стала магом? — привычное «вы» куда-то делось, губы стали непослушными. Сигюн, глядя на неё, улыбалась: — Помнишь, я показывала тебе? Это стало сильнее, но врачи не советуют злоупотреблять магией. Говорят, так проявляет себя дар ребёнка. Когда он родится, всё пропадёт, но сейчас я кое-что могу… причём удивительно, маги учатся овладевать своей сырой силой, мне же достаточно подумать… — и к Сиф по воздуху подплыла чашка с чаем. Уже успокоившись, Сиф приняла её и поблагодарила. Сигюн светилась изнутри, казалась отстранённой. Сиф не выдержала и тихо спросила: — Этот дар… может, он что-нибудь говорит о…? — и осеклась. Сигюн, разом поникнув и опустив плечи, горестно помотала головой. Губы её задрожали, но она тут же справилась, и Сиф укорила себя за вопрос. Удивилась, когда принцессе подали жареную гадюку — и та её съела с жадностью. Понимающе хмыкнув, спросила: — Может, крови парной хочется? Бычьей, тигриной, медвежьей? — хотела добавить «он любил», но смолчала. Принцесса снова помотала головой — а улыбалась так, что уж лучше бы плакала.***
Ночью не спалось, всё стояли перед глазами дрожащие губы Сигюн да гадючьи косточки, да то, как сюзерен когда-то спрятал гримуары в подвале и ходить туда не велел. И вот сейчас что-то тихонько, но неотвязчиво звало туда, зудело и не давало уснуть. Посомневавшись — возможно, смерть владельца сделала проклятые фолианты сильнее и они дотянулись до неё и тут, всё же встала. Облеклась в броню, взяла меч, кинжал и пошла в принцевы покои — в которых не бывала с тех пор, как он пропал. Тихо шла по комнатам, слыша насторожённый топоток и возню за портьерами и мебелью. «Неужто крысы завелись… ах, нет, это же миньоны, будь они неладны… не делись вот никуда, шуршат. Может, жив? Что делать, что делать?!..» Подвал был заперт, и она просто оторвала дверь, о возможной магической защите подумав только потом. Но ничего не случилось — защита, если и была поставлена, на неё не отреагировала. Сиф спустилась по лестнице, взяла факел из связки на входе, зажгла, и, достав меч, двинулась в сырую тьму, пахнущую тленом. Зов был силён, и она прошла по запутанным лабиринтам ровно, как по нитке, не отвлекаясь ни на гадкие шепотки, зазывающие её, ни на рёв драугра, почувствовавшего живого и попытавшегося вышибить металлическую дверь — та прогнулась, но выдержала; ни на иное прочее. Неровное пламя факела выдернуло из темноты чугунную кованую дверь, испещрённую рунами, до середины заваленную сырой землёй. Сиф остановилась, заколебавшись — и услышала тихий голос Локи: — Здравствуй. Резко обернулась — в углу разгоралось бледное дрожащее марево. Сиф молчала, покрепче сжав рукоять меча. Марево ещё поколебалось — и как-то вдруг приняло форму. В углу стоял бледный, мертвенно сияющий Локи, и смотрел, как слепец, ориентирующийся по слуху — на Сиф, но как будто поверх неё и немного в сторону. Сиф молчала, но призрак не молчал: — Итак, Сиф, ты здесь. Значит, я мёртв или умру очень скоро. Иначе магия не пропустила бы тебя… хорошо. Сиф быстро грубо спросила: — Где ты? — Сиф, душенька, это моё завещание. Я не слышу тебя, — призрак сделал паузу, — а послание на случай оставил. Видно, случай случился, так? — он усмехнулся. Сиф стояла, досадуя, что слёзы катятся по каменному лицу и могут помешать понять. Призрак довольно долго молчал, улыбаясь. «Оставил время, сучонок, предполагая, что плакать буду. И немало так времени», — злость помогла собраться. Локи снова заговорил: — Есть вещи, которые нужно закончить. Мервин Пик, моё место силы… оно отомстит убийцам. Возьми шкатулку, лежащую в противоположном углу, — Сиф послушно убрала меч в ножны, пошла в угол, наклонилась — на полу правда валялась шкатулка. Посмотрела, светя факелом — металлический куб, украшенный филигранной вязью. Взяла в руки — он был очень холодный. — Нашла? Хорошо… Знаешь, эту вещь когда-то сделал по моему заказу мастер Лемаршан, — Локи гадко улыбнулся каким-то, похоже, приятным воспоминаниям, — и она опасна. Не пытайся открыть, просто дойди до портала в Мервин Пик, засунь туда руку и разожми пальцы. И сразу же уходи, дело будет сделано. Не задерживайся ни в коем случае. Скорее всего, после этого крепость Ярнвид со стороны Асгарда станет просто старой безобидной развалюхой, а Мервин Пик исчезнет. Но возможны остаточные явления, и я не хочу, чтобы ты попала под магический удар, — призрак посмотрел, помолчал и внушительно добавил: — Ты поняла? Берёшь. Открыть не пытаешься. Относишь к порталу, бросаешь туда и уходишь. Всё. Это моя последняя просьба, выполни её. Сиф угрюмо молчала, ожидая, что призрак исчезнет, но он не исчезал, глядя на неё. Потом вздохнул, и улыбка его стала извиняющейся: — Прости, если сделал тебе больно. Ещё помолчал, и, прикусив губу: — Если у меня будет костёр, я запрещаю тебе всходить на него. Повздыхал и буркнул: — Вы, валькирии, иногда такие глупости делаете, — и, повелительно: — Ты нужна моему сыну, приказываю служить ему. Сигюн не говори, пусть не знает, ей ни к чему. Да и матери тоже. Отцу и брату — как хочешь. Всё, прощай, хорошая моя. Про шкатулку не забудь. Постоял, опустив ресницы и улыбаясь — и рассыпался зелёными искрами.***
Про гвардейцев, квартирующих в крепости Ярнвид, принц и не вспомнил — но Сиф велела всем уйти до утра и стояла, мрачно кусая губы, перед порталом, пока ей не доложили, что никого не осталось. После чего подошла к спирали, грубо намалёванной на растрескавшейся стене цветной глиной, сунула руку со шкатулкой в центр и разжала пальцы. С той стороны как будто мягкая лапа дар приняла, и стена с тектоническим вздохом просела. Сиф бестрепетно выдернула руку и вышла, не оглядываясь.***
Хеймдалль редко кого пропускал без распоряжения Одина, и Сиф готова была, если он её развернёт, среди ночи пойти будить Всеотца. Но не пришлось. На угрюмое краткое: — Мне нужно в Страну Вечной Ночи, — Хеймдалль без единого слова кивком велел становиться в портал. Сиф даже показалось, что он облегчённо вздохнул. Похоже, сплетни и его не обошли стороной. Вставая в центр портала перемещения, Сиф про себя усмехнулась: «Сумасшедшей считает… а, всё равно, лишь бы отправил, куда нужно», — и в следующую секунду смотрела в вечную ночь, и летящий снег облеплял лицо. Удовлетворённо вздохнув — да, то самое место — она двинулась навстречу ветру и метели. Хольде следовало оказать честь и уважение, поднявшись на её гору пешком.***
Старуха сидела у котла, помешивая булькающее, похожее на магму варево, и в алых отсветах черты лица её были резкими, но ещё более резким — как стекло, корябающее по металлу — был её голос: — Пришла! — встретившись взглядом с пожелтевшими от древности глазами ведьмы, Сиф опустила голову, но тут же снова подняла: — Я… Ведьма оборвала: — Молчи! Знаю… Обряд провести хочешь, да, по глупости своей, не для себя и из-за себя, а из-за мужчины. Всего лишь мужчины! Сиф скривилась, но кивнула и почти заискивающе ответила: — Только если это поможет. Хольда долго молчала, недовольно ходя по пещере и снимая пучки трав, ещё дольше рылась в них. Куда исчез здоровенный котёл с алым варевом, Сиф не поняла, но на его месте уже был небольшой совсем котелок с кипящей ключом водой, в которую бросались сухие травы и ягоды. — Садись, в ногах правды нет. Выпей со мной травника, и поговорим. Здесь и сейчас некуда торопиться. Сиф присела на бревно. Они молча подождали, пока заварится травник. Только протянув гостье деревянную чашку и взяв себе такую же, Хольда заговорила: — Что ж не помочь, поможет… Ты будешь чувствовать его в любой точке вселенной, и ты будешь способна в одиночку уничтожать армии… если ещё жив — спасёшь, если нет — отомстишь. А расстаться нужно всего лишь со смертной жизнью. Но лучше бы ты делала это для себя, — и тут же зло усмехнулась: — Впрочем, женщины глупы, и я не исключение… когда-то один мужчина сказал, что будет ждать меня… на Той Стороне. Но нужно, чтобы не было в моей жизни других мужчин, сколь бы долгой она ни была. Иначе мы не узнаем друг друга. Да… Одиннадцать тысяч лет… Уже скоро. И я не пройду мимо неузнанной. Она отхлебнула, глядя мимо Сиф, в ночь, и более не разговаривала, пока костёр не угас, и глухая тьма не обступила их. — Что ж, пока мы сидели, духи всё подготовили, — голос Хольды перестал скрипеть, стал молодым, и хрипотца в нём только подчёркивала молодость, — тебе сейчас нужно будет умереть. Не спрашиваю, способна ли ты — ты способна. В мире духов к тебе придёт богиня, и ты станешь её воплощением. Думаю, за тебя даже могут поспорить несколько богинь: Кали, Вальфрейя, Морриган… Сиф не проронила ни слова, слушая, а Хольда продолжала вещать в темноте: — Обряд принесения добровольной жертвы прост... для жертвы: мои слуги, призванные из Тьмы, будут поднимать тебя над воротами, символизирующими вход в иной мир, три раза. Ты должна произнести нужные слова. На первый раз: «Вот я вижу своего отца и свою мать, они смотрят на меня с той стороны!», на второй: «Вот все мои умершие родственники, сидящие на траве иного мира!», на третий: «Вот я вижу своего господина, сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовёт меня — так ведите же меня к нему!». Запомнила? Сиф поняла, что снова стало светло — на площадке перед пещерой разгорались костры, и она увидела краем глаза простые деревянные ворота очень древнего вида и суетящихся вокруг краснокожих мужиков — вроде бы с рогами. Степенно кивнула, и Хольда продолжила: — После этого ты уже не касаешься земли и по их телам проходишь через ворота. Поёшь погребальную песню — ну, это ты знаешь, — Сиф снова кивнула, — выпиваешь кубок вина. Всё, от тебя более ничего не требуется. Я проведу все нужные обряды и сама тебя убью, медленно задушив удавкой. Это очень важно, умереть нужно правильно, с наибольшими мучениями. Ничего сложного, не так ли? Готова? Лицо Хольды тоже стало молодым, насмешливым, и только глаза остались древними и жёлтыми. Сиф небрежно ответила: — Да. Ничего сложного, — и вышла из пещеры. Хольда сзади бормотала что-то вроде: «Всего лишь ради мальчишки, тьфу!», но Сиф не обернулась. Навстречу ей подались рогатые, и их мышцы перекатывались под красной кожей гранитными валунами. Сиф подошла к воротам, кивнула — двое рогатых подхватили её, подняли, и, распахнув глаза в кружащую метель, она раскинула руки и торжественным речитативом завела: — Вот я вижу своего отца и свою мать, они смотрят на меня с той стороны!