Расколотая сфера

– Ты ещё здесь?.. – устало произнёс мечник. Майя кивнула. Похоже, она не собиралась никуда уходить. Она с любопытством разглядывала кабинет, полный старинных и дорогих (как ей казалось) вещей. Особенно ей приглянулся скромно стоящий у окна диванчик с алыми розочками на обивке, такой маняще мягкий… «Вот бы прилечь на него, хоть бы на минутку…» – мечтательно подумала Майя. – А вот этого я бы не советовал, – заметил Арей. – Он принадлежал одному французскому людоеду, который очень любил молодых девушек… в самом, как бы сказать, гастрономическом смысле. На этом самом диване наш гурман и разделывал юные тела. Говорят, что в один прекрасный день сей диванчик сожрал самого француза. После этого на обивке и появились алые розы… Иногда я подкармливаю его курьерами из Тартара и незваными гостями. – Это ничего, – махнула рукой Майя. – У нас на улице тоже людоеды бывают. В прошлом году один слишком распоясался, и наши мужики его прямо во дворе закопали. – Живьём? – осведомился Арей. – Не знаю – пожала плечами гостья. – Наверное, живьём. Если б был дохлый, так бы не орал. – Мне всё больше начинает нравиться этот город… – хмыкнул мечник. – Скоро бы пожрёте сами себя даже без нашего вмешательства. «Кажется, сегодня я слишком много болтаю, – раздраженно подумал он. – И с кем? С глупой смертной девчонкой?» Но, с другой стороны, выбор собеседника последние годы был у него невелик – пластилиновые морды комиссионеров да Аида с бездонным бочонком медовухи. Скука, скука, скука… – Кто это?.. – вдруг спросила Майя, указав на статую, стоящую в глубине каменной ниши. – Ваша начальница? Красивая… Изящная фигура молодой девушке в длинном платье. Пугающе живая, и без сомнений, весьма искусно вырезанная из камня, по цвету и форме чем-то напоминающего обсидиан. Но нет, это был не он… Один болтливый суккуб однажды рассказал мечнику занятную историю (после этого разговора беднягу никто больше не видел, но Арей узнал, что хотел): «Когда наша великолепная Прашечка испытывала свою силу – а силушка у нашей Темнейшей о-ого, – она разрушила в Нижнем Тартаре одну о-очень нехорошую гору… Так, значит, о чём я?.. И в сердце этой, надо сказать, весьма жуткой горы находилась какая-то непонятная каменная плита, черная, как смола. Испещрённая символами, плоская, как стол, чем-то похожая на алтарь для жертвоприношений, вот только кому и какие жертвы там приносились – уж этого не ведаю. Прашечка, значит, приказала её расколоть и вырезать несколько статуй. Джаф, разумеется, казнил всех скульпторов, – а то мало ли-с, кто-нибудь нашей Госпоже бы и приглянулся, и был у бы у неё новый фаворит!..» Теперь фигуры Прасковьи, высеченной в камне, наводнили резиденции Мрака по всему миру. Не миновала сия участь и вотчину Арея. Нет, Прасковья вовсе не «подглядывала» за Большой Дмитровкой – Арей чувствовал это (к тому же, подобные фокусы девчонке быстро бы наскучили). Просто ей нравилось, когда на неё смотрят и восхищаются её красотой. Или испытывают животный страх. Или холодную ненависть... Арей с большим удовольствием бы расколол статую на мелкие кусочки. Но камню из недр тартарианской горы не могло причинить вред оружие мрака. А вот какая-нибудь мощная маголодия светленьких, быть может… Мечник осёкся. О чем он вообще думает?.. По каменным губам Прасковьи блуждала загадочная и зловещая улыбка. Хозяйка Мрака словно издевалась над Ареем, зная все его помыслы. Новая повелительница никогда не смотрела на мечника свысока (к чести её), – так, как когда-то Квондон, и не требовала преклонить колено, – ибо была снисходительна к чужой гордыне. Она презирала бюрократов и смеялась над любыми правилами и законами – в том числе, и древнейшими законами мрака. И всё же… Мечник Арей желал Прасковье смерти. На то были причины… впрочем, об этом позже. Разумеется, он не был дураком и понимал, что в Нижнем Тартаре до неё невозможно добраться. А в лопухоидном мире повелительница бывала крайне редко: он был для неё слишком скучен. Особенно теперь, когда закончилась война. «Ох, Ареюшка, трижды типун тебе на язык! – качала головой Мамзелькина. – Уж сколько годочков тружусь на благо человечество, и не понимаю, как ты, сокол мой ясный, умудряешься поссориться с каждым повелителем Мрака?» *** Майя со злостью пнула валяющийся на дороге булыжник. Ещё никогда её не выпроваживали столь бесцеремонно. Неизвестно откуда взявшиеся молодчики с липкими, будто бы вымазанными сырой глиной, руками, в прямом смысле спустили Майю с лестницы. «Больше не приходи сюда, или я тебя убью» – бросил этот мрачный барон напоследок. – Что ж так больно-то! Блин, блин, блин!!! – выругалась девушка, потирая ушибленную ногу. Булыжник не слишком пострадал. Он воспринимал удары судьбы с воистину каменной невозмутимостью. «Н-да, охрана у этого барона что надо… Но кто он вообще такой?.. Хозяйничать в таком опасном районе, почти в центре новой Москвы? Наверняка у него хорошие связи. Эх, кто только меня тянул за язык! Не надо было спрашивать про эту статую! » – подумала Майя. Девушка свернула в ближайший проулок: ей не хотелось пересекать Площадь и развалины Кремля. Это место считалась несчастливым, проклятым. Теперь слово «красная» имело другое значение. Вовсе не «красивый», о, нет! Особенно, в свете зловещих событий, что произошли пару десятилетий назад, на этой самой площади… С голографического экрана, растянутого над домами, вещал тощий субъект с фальшивой «резиновой» улыбкой и каким-то бабьим лицом. Это был Акакий Полудушников, недавно избранный мэр Новой Москвы. «Я восстановил этот город, можно сказать, из руин! – тряс он длинным, как дождевой червяк, пальцем. – И я избавлю наш народ от безработицы, ночных грабежей и вообще, всяческих, образно выражаясь, эфемерных эйдосов!» «Так уж и «восстановил»!» – внутренне хмыкнула Майя, перелезая через распластавший посреди проспекта «труп» высотки. Останки здания выглядели пугающе, но если знать, куда именно наступать… Градоначальник обещал сделать город «таким как раньше», а нужно ему для этого всего ничего: крупица доверия избирателей. Тех, что остались. Тех, которых ещё интересует будущее. Но Майя не знала, как это – раньше? Она родилась в мире, расколотом надвое, разделенном на «после» и «до», и другой мир был ей неизвестен. И в прошлые времена, и сейчас – Новая Москва была городом контрастов. Высокие технологии здесь соседствовали с разрухой, а богатство и сытость Окраин – с нищетой и опасностями Центра. – Оружие есть? А если найду? – вдруг раздался из-за спины чей-то хриплый голос. Майя была не так глупа, чтобы носить с собой пистолет. Первый же патрульный в лучшем случае изобьет её прикладом, а в худшем – пустит в голову пулю. К тому же… Ей больше была по душе холодная сталь. Изогнутый нож с головой волка на рукояти она купила тайком от отца. Он не одобрял такие вещи. Как и любое насилие. Впрочем, Майя быстро осознала, что сейчас нож её не спасёт, – даже если ей удастся быстро вытащить из голенища сапога. В густой тени полуразрушенной арки стояли трое. В них было что-то пугающе неправильное, или, быть может, чужеродное? То, что неприятно отличало их от обычных бродяг, жадных до чужого имущества или юной плоти. Но что именно? Невиданная собранность и слаженность движений? Опалённые брови и отсутствие ресниц? А может, взгляд – жадный и сочащийся вожделением, но направленный не на поясную сумку и даже не на девичью грудь, – а в центр груди? – Вы ведь… не отсюда! – вырвалось у Майи. – Верно, девочка, – усмехнулся один из… бродяг? Бандитов?.. Он вышел на свет, и Майя увидела его лицо – красное, будто вывернутое наизнанку, изрезанное рваными ранами. Двое его приятелей чуть больше походили на людей. За спиной третьего висел холщовый мешок, в котором перекатывалось что-то круглое, похожее на кочан капусты или футбольный мяч. – Та самая?.. – шепнул тот, что держал мешок, краснолицему, – Она ходила к Арею? – Комиссионер не стал бы врать. Слишком дорожит своей шкурой. – У меня есть пропуск, – выпалила Майя и дрожащей рукой вытащила свернутую бумажку. – И вы не имеете никакого права меня… «Краснолиций» шагнул вперед и его страшные глаза оказались вровень с глазами Майи. Только теперь девушка заметила болтающуюся на его шее «сосулька» на длинной цепочке. Она выглядела нелепо, но язык не поворачивался назвать это украшение «бабским». Смотреть на стеклянные грани «сосульки» было почти физически больно. Она словно выжигала глаза. – Мы – собиратели голов, а это наши владения, – прошипел хозяин «сосульки». – Теперь тебе не уйти.