Двуликая мать

«…Кто из мужчин опускался во мрак и возвращался с сыном или дочерью так, как это делают женщины? Эти милые, улыбающиеся создания владеют доброй тайной. Эти чудесные часы, приютившие Время, — они творят плоть, которой суждено связать бесконечности. Дар внутри них, они признали силу чуда и больше не задумываются о ней. К чему размышлять о Времени, если ты — само время, если претворяешь мимолетный миг вечности в тепло и жизнь?» Рэй Брэдбери. Надвигается беда

Паладин Данс как-то признался Норе, что странным образом одни и те же черты её характера раздражали его и одновременно вызывали восхищение; будто бы всё в её душе балансировало, точно на канате: то она была взрывной, как ядерная бомба, то спокойной и рассудительной, словно старейшина. И правда, Нора искренне помогала каждому, без разбора, догмы Братства Стали она впитывала охотней многих потомственных солдат, а сердце имела чистое, точно у довоенных Сестёр Милосердия. Послужной список до недавних пор держался в идеальном порядке, да и затем, когда тяга к справедливости вскружила голову, поступки Норы никак нельзя было назвать корыстными. Материальные блага её не интересовали, но морально… морально она упивалась стойкостью и жесткими принципами, граничащими с верой в непогрешимость. Почти никто и не спорил, что раньше, до бомб и миллионов смертей, было лучше, и Нора решилась на отважную миссию — заново открыть довоенные идеалы. Казалось бы, что в этом плохого? Однако Данс кипел изнутри, и невольно Нора представляла, как несуществующие шестерёнки в его теле плавились и отлетали к чертям собачьим, когда она лезла со своей помощью к синтам, гулям и даже — в каком же он был бешенстве! — к супермутанту. Как и большинство людей довоенных времён, Нора являлась носителем теперь уже редкой, почти исчезнувшей болезни — толерантности. Пока они работали вместе, у паладина Данса не было иного выбора, кроме как слепо следовать за её идеалами и назидательно качать головой, когда те рикошетили ей в лицо. Всё равно Нора его никогда не слушала — и Данс не скрывал, что она плохо закончит. В конечном счёте судьба переиграла свои карты, оставив Нору при звании и добром имени в Братстве Стали, а Данса бросив в бездну отчаяния — ох, ирония! Подсуетившись, она быстро перекинула шаткий мостик через зыбкую пропасть между ними и подарила Дансу новую цель, однако по большей части казалось, будто он, как правильный, послушный робот, просто последовал за своим человеком — смиренно и молча. То, что творилось у него в мозгах, так и осталось тайной — не до того Норе, когда нужно других, беззащитных синтов спасать. — Не хмурься, мы быстро дойдём — одна нога здесь, другая там, — она заискивающе подмигнула. — Ты же хотел вернуться в Фар-Харбор. Им следовало пополнить запасы чистой воды, купить батареи, если пришла новая партия с материка, и нормально выспаться, а не кемарить по очереди посреди леса, прислушиваясь к шорохам. Так, за рассуждениями о дальнейших действиях, Данс почти забыл, что проторчал целый час у ворот Акадии, наотрез отказавшись посетить тайное убежище беглых синтов. Ему хватило краткого пересказа, чтобы забить тревогу. — Что они хотят на этот раз? — В город должен был приехать синт по имени Деррик — Чейз даже дала его институтский регистрационный номер… — А Чейз — это охотник? — перебил Данс, всем своим видом пытаясь показать недовольство. Нора кивнула, сохраняя спокойствие — спор делу не помог бы. — Да, бывший, — добавила она многозначительно и продолжила, больше не обращая внимание на кряхтения рядом: — Так вот, Деррик приехал в порт Фар-Харбор, и там его след оборвался. Нам надо выяснить, что с ним случилось. — Возможно, он плохо держал язык за зубами, — предположил Данс. Нора и сама боялась, что скорые на импульсивные поступки жители города могли быть как-то замешаны в этой истории, однако продолжала верить в лучшее. У торговых рядов Данс сохранял молчание и в шпионские игры Норы не лез. Чтобы убить время, он отошёл к лавке с безделушками и даже изобразил интерес, поэтому вряд ли слышал, как дрожащим от волнения голосом она произнесла условный пароль агенту Акадии — его же кодовый институтский номер. Именно такие моменты нравились Норе больше всего: она будто перебиралась в фантастический детективный роман, и даже весть о побеге Деррика в туман не уменьшала энтузиазм. От улыбки болели скулы, однако Нора давно не чувствовала себя живее. Беглого синта сбил с толку остров — она прекрасно его понимала, ибо в первые часы испытывала те же чувства. Местные говорили, что адаптироваться не получится — только привыкнуть и подстроиться, — однако Нора с готовностью приняла вызов и со временем даже полюбила загадочный радиоактивный туман, странных, но весьма мясистых заглотов, которые по вкусу не уступали болотникам, и, конечно, тишину — последнее Данс разделял с ней от всей души. После душного Содружества, тёмных туннелей Норт-Энда, насквозь провонявших гулями, и долга перед старейшиной Мэксоном, затребовавшим жертв больше, чем ацтекский жрец, впервые за долгое время её сердце билось ровно: от одного взгляда на огоньки масляных ламп Фар-Харбор Норе казалось, что это место способно укрыть от зла. Довоенная пропаганда, въевшаяся в семейные ценности, рекомендовала демонстрировать окружающим красивый фасад, спокойствие, пусть и напускное — так женщина могла сотворить гармонию в семье и держать любую ситуацию под контролем. На самом деле Нора убегала от проблем, думая, что спасает жизнь напарнику, однако самообман не мог продолжаться бесконечно. Запуганная, а оттого примерная домохозяйка, взращенная в ней пропагандой, хотела спрятать голову в песок, натянуть улыбку и запереть тёмные мысли в глубине, где им самое место. Возможно, так она увела бы опасность подальше — за море, в самую глушь, где даже обладатель золотого значка бойскаута заблудился бы и сдох в непроглядном тумане. Данс продолжал хранить молчание по дороге из города, сжимая покрепче любимый лазерный карабин и оглядываясь по сторонам. Фар-Харбор научил их, закалённых в боях воинов, бояться — хитрых тварей, приспособившихся к туману и топям намного лучше человека. Впервые всё живое охотилось на них, и Данса, как он однажды признался, нервировал подобный расклад. После недолгих поисков они наткнулись на небольшой лагерь, подход к которому был залит кровью. Немногочисленный скарб ещё лежал в рюкзаке, и, как опытный разведчик, Данс тут же засомневался, что люди напали на синта (он так и отказывался называть беднягу по имени): иначе забрали бы ценности и пищу — поймать хотели только живую, беззащитную добычу. Однако что-то заставляло его хмуриться и тихо мычать себе под нос. Пока Данс изучал следы, Нора посматривала по сторонам — огни города всегда привлекали любопытных заглотов — и нервно постукивала пальцами по спусковому крючку лазерного карабина. — При нападении ему задели аорту, поэтому столько крови, — пояснил Данс, поднимаясь на ноги. Даже в силовой броне он сохранял устойчивость и подвижность, в отличие от Норы не заваливаясь на бок. — Если пойдём по следу, то найдём и тело. От уверенности в его голосе веяло холодом, и Нора ещё больше расстроилась. Поверят ли в Акадии, что Деррик стал жертвой обстоятельств, а не злого умысла? Смогут ли доверять ей или посмотрят как на лгунью, что подобрала самый размытый и удобный вариант? За пеленой страха она потеряла счёт времени и забыла о той опасности из тумана, что угрожала каждую секунду. Если бы не маячившая спина идущего впереди Данса, она бы точно потерялась, ушла, не отдавая себе отчёта в действиях — и кто же стал бы её искать, кроме него же? Губы тронула противоестественная улыбка, хотя впору было поругать себя за беспечность. — Впереди дом, — произнёс Данс, своим низким, командным голосом выталкивая Нору из мира предположительного будущего. Она машинально кивнула. — Я пойду первым; ты прикрываешь, солдат. Ещё на подходе она чётко уловила запах свежеприготовленной еды, затем расслышала короткий, но громкий смех. Нора тут же расслабилась и опустила оружие. — Деррик! Ему помогли! — выдохнула она и устремилась вперёд, на выручку тому, кого даже ни разу не видела. Данс рванул следом, но не успел ухватиться — без силовой брони Нора была чересчур юркой даже для него. Двери не оказалось, поэтому она сразу влетела внутрь и застыла посреди скопища застигнутых врасплох трапперов — только они почти всегда носили одинаковые защитные костюмы, будто ограбили некогда магазин «Охота и рыбалка», а сверху лепили броню из подручных материалов. В Сэнкчуари, в том далёком прошлом, в гараже висел такой же брезентовый комплект песочного цвета, в котором её покойный муж Нейт ходил на рыбалку — охота для него была чересчур кровавым хобби. В период дефицита, когда все ресурсы направлялись армии, почти исчезла конкуренция, и магазины уже не могли похвастаться широким выбором. Все трое скрывали лица под респираторами и выглядели так, будто вот-вот отправятся в путь. К оружию никто не тянулся, будто Нора казалась им неопасной. — Ищешь… что-то? — каждое слово ближайший к ней траппер отделял жутковатым хихиканьем. Его голова мелко тряслась, будто в судорогах, да и сам по себе он казался больным. Нора инстинктивно сделала шаг назад, боясь спровоцировать вооружённых людей, но те лишь молча за ней наблюдали. — Да, я ищу Деррика — парня, который направлялся в Акадию, — его лагерь был недалеко отсюда… Про кровавый след она даже не заикнулась, однако хихикающий траппер быстро понял, о ком шла речь. — А-а! Мы его… нашли. — Он был мёртв, — резко сказал другой траппер, нарушив молчание. Он казался вменяемым, обычным парнем с пустошей, которого не примешь со стороны за маньяка-каннибала. — Мать прибрала его душу. — Но мы забрали, что осталось… Хочешь? В Содружестве Нора общалась с рейдерами только с помощью пуль и даже не подозревала, что налётчики из Фар-Харбор бывали дружелюбными, поэтому пребывала в некотором оцепенении, не понимая, чего от них ожидать. Когда хихикающий траппер подошёл и что-то передал, Нора машинально протянула руки в ответ, но, ощутив тяжесть, опустила голову и встретилась взглядом с Дерриком. На этот раз траппер рассмеялся от души. Остальные молчали, будто потеряв интерес к гостям. Похлёбка в котелке пахла невероятно вкусно. Нора вздрогнула, когда руки Данса мягко — насколько позволяла броня — легли на плечи и отодвинули её в сторону, как безвольную куклу, а она чуть не плакала, продолжая смотреть на отрезанную голову. — Подожди тут, — спокойно, но строго сказал Данс. Он выставил вперёд правое плечо и рванул в дом, сбивая трапперов с ног. Лазерный карабин выстрелил несколько раз, затем всё стихло. Когда Данс вернулся, Нора уже не сдерживала слёзы. — Я… я… — срываясь на всхлипы, бормотала она, заботливо баюкая отрезанную голову так и не спасённого ею синта. — Ты хотела помочь всем, — устало выдохнул Данс и больше ничего не сказал — хватило уроков на сегодня. Голову несчастного Деррика Нора похоронила неподалёку на берегу. Данс тактично стоял поодаль, не мешал и лишь посматривал, чтобы её, видимо, не утащили в море мутанты. Впрочем, он даже имя погибшего синта не потрудился запомнить, поэтому Нора на какое-то время осталась наедине с мрачными, уже апатичными мыслями. Остров тоже хранил молчание; лишь волны продолжали биться о камни, как Нора — о непробиваемую стену безразличия. Деррик же хотя бы посмертно получил долгожданную свободу. Затем, уже в сарае старика Лонгфеллоу, что стал им домом, она набралась храбрости и спросила, не жалеет ли он о своём выборе и не хочет ли уйти. Норе хотелось услышать всего один ответ — отказ. Иное бы наверняка убило последнюю надежду на месте и кинуло сердце камнем в море, однако ей важно было знать, что Данс рядом всё ещё по доброй воле, а не из чувства долга. Он снова удивил — третьим вариантом ответа. После традиционной уже затяжной паузы, растянувшейся в вечность, он вполне искренне, как ей показалось, улыбнулся и сказал: — Бросить на произвол судьбы вымирающий вид небезразличных людей? Не в мою смену, мэм. Вновь коварная бездна между ними дала о себе знать, однако те слова, что копились по капле днями, так и не прозвучали. *** Нору разбудил звон опустошённой бутылки, упавшей на камни и покатившейся с горки под тихую ругать Лонгфеллоу. — Как ты оружие ещё держишь? — тихо, едва различимо вздохнул Данс. Старик лишь рассмеялся. — Местные твари, как ты, наверное, заметил, и не стоят смирно! Нора лежала неподвижно, вслушиваясь в размеренный шум прибоя и тихий разговор двух мужчин — после пережитого накануне момент казался невероятно спокойным, будто не от мира сего, и ей не хотелось снова всё испортить. Наверняка они глядели в точку, где горизонт встречался с бушующими водами. Судя по порывам ветра, задевающим брезент на перевёрнутой лодке, надвигался шторм, и мрачнеющие облака сейчас должны были почти сливаться в цвете со вздымающимися волнами. В такие моменты солёный воздух хотелось вдохнуть поглубже, приготовившись к созерцанию самого захватывающего акта; где-то далеко могла сверкнуть молния, разорвав серо-синий холст белёсым шрамом, предвещая бурю. Нора и сама любила сидеть на этом крыльце, будто обращаясь к древней, беспощадной стихии… Однако характерный звук откупоренной бутылки разрушил романтичную ауру загадочности. В холодном и недружелюбном краю алкоголь мог подарить мимолётное, обманчивое чувство тепла, и Нора в некотором роде даже сочувствовала Лонгфеллоу — одинокому и, казалось, всеми на свете позабытому старику. Зато у него скопилось множество историй, большинство из которых сочились мистическим флёром. — Плохая это примета — с траппером говорить. Туман им мозги прочистил и вызывает галлюцинации не хуже, чем у Детей Атома с их Матерью… На материке тоже процветал этот культ поклонения радиации. Прихожане добровольно облучали себя до смерти и считали Атом чем-то вроде божества, с которым им нужно было слиться, зачастую приобщая людей силой. Нора слышала, что на острове их общину — Ядро — охраняли зилоты, верующие солдаты с татуировками в виде спиралей на лицах. — Погоди, — резко оборвал Данс. Нора знала этот тон — будто гончая напала на след. — Один из них сказал, что синта убила Мать. Что это? Какой-то особый мутант? Они всегда улавливали эмоции друг друга, понимали, что нужно сделать, с полуслова. Так и сейчас напряжение, готовность действовать передались от Данса к Норе, будто по незримому кабелю. Она замерла, боясь пошевелиться, обратившись в слух: чутьё подсказывало, что в следующий раз Лонгфеллоу может оказаться не в настроении разговаривать. Жидкость в бутылке, как приливная волна, ударилась с характерным звуком в горлышко. Судя по всему, пил старик жадно, словно потерявшийся в пустыне путник, дорвавшийся до оазиса. — Никто не знает, наверное, даже они сами, — он невесело хмыкнул. — Остров полнится чудовищами и необъяснимыми явлениями, так что всё возможно. Лучше в отдалённые зоны не лезть, незачем это. Хотя многим неймётся: например, говорят в городе, что лесопилку нужно заселить, вещи берут — и больше ни слуху, ни духу. Взять того же Убийцу кораблей — только обломки оставляет за собой!.. Старика понесло, и Данс поспешил перевести тему на что-то более близкое, материальное: — Но ты многое повидал, мыслишь… трезво для этого места, — Норе показалось, что Данс действительно уважал старика, а не пытался съязвить или посмеяться. Кто знает, как бы он сам дожил до седин? На острове пожилых людей можно было пересчитать по пальцам одной руки, и не бредили из них лишь капитан Эйвери и сам Лонгфеллоу. На долгое время воцарилось молчание, и Нора уже подумала, что старик вновь погрузился в ведомые лишь ему одному глубины памяти. Ветер и волны снова залили сознание покоем; под одеялом не хотелось шевелиться, чтобы сохранить тепло, однако, когда Лонгфеллоу заговорил, на коже проступили мурашки: — Моя жена… — он запнулся, словно горло в момент пересохло. Голос был сиплым и едва слышным, слившимся с шумом прибоя. — Ханна была беременна, когда её увели Дети Атома. Я ломанулся следом, но не нашёл её следов, в их чёртовом притоне она так и не появилась. Как сквозь землю провалилась. Уже потом какой-то полоумный жрец сказал, что я должен быть горд! — голос сорвался на фальцет, прорвались истеричные нотки, однако Лонгфеллоу быстро взял себя в руки. — Мол, Мать забрала чистую душу в свою обитель, а Ханна с ребёнком слились с Атомом. Будто я не видел ходячие трупы в их культе и не знаю, как высокая доза радиации за считанные часы здорового человека косит… Хочешь знать моё мнение, парень? Чушь вся эта мистика, виноват всегда человек. На долгое время воцарилось молчание. Судя по всему, Данс обдумывал услышанное и пытался найти логическое объяснение, которого не было: трапперы явно потеряли разум в тумане, надышавшись химикатами или получив дозу радиации, а о Матери могли услышать от тех же Детей Атома — таких же психов, поклоняющихся радиации. Дело раскрыто. — Как твоя подруга, успокоилась? — через какое-то время спросил Лонгфеллоу. — Всё будет в порядке, — заверил Данс. — Хотя ей не помешает встряска от всех этих… страшилок. Вновь Нора почувствовала резкий импульс по их незримому кабелю: давно потерянный ребёнок — Шон, Шон, Шон! — снова норовил вбить клин в их с Дансом выстроенное тяжким трудом взаимопонимание. Старик странно хохотнул — холодно, будто издевался над его наивностью. Пояснять, конечно, он ничего не стал, будто ждал, что новичок с материка сам дорастёт до какой-то местной островной мудрости. Для Данса жизнь выстраивалась просто и сводилась к правилу «если что-то шевелится — стреляй». Будучи солдатом, он сталкивался с живыми существами, кровоточащими, а теперь ему каждый внушал, что мир полнится духами — незримыми сущностями, что могут иметь почти безграничные возможности. Нора, как носитель довоенного мышления, знала, что мракобесие и технологии шли рука об руку: чем быстрее двигался прогресс, тем страшнее становились заблуждения тех, кто за ними не успевал, не понимал и, как следствие, боялся. Ещё до апокалипсиса, в эпоху открытий и технической революции, вольготно себя чувствовали темнейшие предрассудки: будто Земля плоская, а прививки калечат детей. Вера в призраков казалась на этом фоне чем-то даже милым и безобидным. — Мы верим, что остров — живой, и его расположение нужно заслужить поступками и чистым сердцем. Те, у кого на душе смута, здесь долго не задерживаются. Туман скроет дорогу и уведёт в дебри. — Если вы не ходите вглубь острова, то откуда знаете? Неизвестность пугала, но она же вдохновляла исследователей на опасные путешествия. Остров, окружённый водой и радиоактивными туманами, идеально подходил в качестве источника для сказок и баек об увиденных странностях. Нора понимала скепсис Данса по поводу того, что кусок камня мог обладать душой и волей, однако точно так же он недавно думал о синтах. Люди изменчивы, но не мир вокруг. Он существовал задолго до людей — и будет существовать миллионы лет после их неотвратимой смерти. Почему-то эта мысль казалась Норе очень важной. Как волны стачивают камни, так и время неумолимо стачивает их жизни с медленной, садистской неизбежностью. Вдыхая солёный воздух, Нора буквально чувствовала, как жизнь утекала из неё по капле, словно из маленькой, потихоньку сохнущей речушки, впадающей в море. Если так продолжать и дальше, то от жизни совсем ничего не останется, и Шон погибнет из-за её бездействия, страха перед выбором. Фар-Харбор — это не отпуск, не очередное задание, которое нужно выполнить; это побег, и дальше, судя по всему, ждал только край света. Она не знала, что делать. — Вам обоим не помешает отдых. Завтра вечером в городе будет праздник в честь «Капитанских плясок» [1], — продолжил Лонгфеллоу. — Ещё там будут танцы — настоящие, без перестрелок… как повезёт. Пригласи свою избранницу, — внезапно предложил он, и Нора невольно улыбнулась, представив лицо Данса в этот момент. Ей хотелось, чтобы он пригласил — действительно хотелось. — Она не пойдёт, — Данс продрал горло, точно смущённый юнец перед школьным балом. — Я и танцевать-то не умею. — Странно. С такой-то фамилией, — Лонгфеллоу громко хохотнул, но не в гордом одиночестве: в ответ тихо прошелестела волна. Судя по всему, море было его самым верным слушателем. — Пригласи, — повторил старик немного резко, будто поставил какое-то обязательное требование. Данс обречённо вздохнул, будто только что проиграл спор с самим собой, и наконец сдался: — Попробовать можно. — Я тебя прекрасно понимаю, парень. Сражаться с тварями стало легче, чем общаться с женщинами. Они — твари намного злее, хитрее, властнее! Поди, в словах только разберись, а они уже обиделись… Романтика в очередной раз натолкнулась на острые рифы манер Лонгфеллоу. Нора свесила ноги с кровати, решив, что больше валяться и подслушивать не хочет; Данс молчал — видимо, из вежливости. Старик был слишком пьян, чтобы следить за словами. К тому же он явно предпочитал компанию призраков — с живыми-то людьми совсем разучился разговаривать. Часы на пип-бое показывали полдень, однако по небу определить время хотя бы примерно не представлялось возможным: солнце никогда не баловало остров яркими лучами. Местные жители приспособились, однако на Нору действовали удручающе одна и та же серость и молочная дымка у границ города, за которой будто ничего не существовало. Данс стремительно поднялся при её появлении и торопливо осведомился о здоровье. — Ни о чём не переживай, — Нора даже не соврала: её ведь не ранили. Повисла тишина, нарушаемая шумом прибрежных вод. Белая пена соскальзывала с гальки; сотни лет вода вытачивала острые углы, оставляя аккуратные, округлые камушки, столь похожие друг на друга по форме, будто природа не терпела уникальности. Огонёк сигареты вспыхнул в руке, словно приманка удильщика. Кряхтя, Лонгфеллоу поднялся с валуна, на котором всё это время сидел, отставил пустую бутылку в сторону и засобирался восвояси. — Пожалуй, мне пора. Благодарю за компанию, молодой человек. Чем-то Данс походил на Лонгфеллоу — может, поэтому они так быстро нашли общий язык? Прибавить только белые, как морская пена, волосы, отрастить бороду подлиннее — и не уловишь разницу. Лонгфеллоу много болтал, но молчал о самом главном. Он не был слепым и сразу понял, кто тогда постучал в его двери в поисках ночлега, но вопросов не задавал. В знак благодарности Данс помогал по дому и на пристани: отремонтировал старый генератор и радио, залатал пробоины в лодке, обив их стальными листами. Как говорил Данс, пока он мастерил из хлама что-то полезное, то и сам чувствовал себя полезным. Впрочем, оружие и силовая броня тоже позабытыми не остались. Ближе к закату, когда Нора уже сходила в город за платьем, он пригласил её на праздник, но умолчал о танцах: — Будет странно, если главные звёзды вечера не придут, верно? Они слишком долго молчали о личном, поэтому Нора привыкла ловить каждое слово. После побега они будто обросли каменными панцирями, а теперь солёная вода постепенно стачивала их, оголяя уязвимую плоть. Казалось даже, что скоро покажется тот паладин Данс, ради которого Нора пошла на сделку со старейшиной Мэксоном и поклялась уничтожить вместе с ним Институт, правда, затем устроив побег с материка. Сейчас, когда город светился, как рождественская ёлка, в честь праздника, думать о долге перед Братством Стали точно не хотелось. Глухое зелёное платье длиной по щиколотку выглядело почти новым, только выцвело. Кто-то заботился о нём, подгонял швы и менял подкладку. Лучше всё равно не найти, однако Нора продолжала комплексовать, не привыкнув ещё, что в послевоенном мире совсем другие стандарты красоты. Когда она вышла из лодочного домика, взгляд Данса мгновенно прилип к обтягивающей талию материи, затем скользнул выше — к открытой ключице и белоснежной шее. Нора стеснительно улыбнулась. — Кажется, я нелепо выгляжу. — Нет, — Данс проглотил такое привычное слово «солдат». Сам он остался, как был — в рубашке в красно-чёрную клетку и потёртых джинсах, которые не снимал со дня прибытия в Фар-Харбор. В городе играла музыка, весело кипел огромный бойлер с болотником внутри, распространяя божественный аромат, а людей было столько, что не протолкнуться. Многих Нора видела впервые — в засаленных свитерах, пропахших рыбой и водорослями, скорее всего, они жили в собственных лодках или под пирсом, как остальные бродяги. Места катастрофически не хватало; мутанты, трапперы и Дети Атома, несмотря на простор, занимали слишком много места. Сам туман гнал людей к берегу — и вытолкнул бы в море, если бы не защита расставленных по периметру конденсаторов. Нора привыкла к простым человеческим радостям, в числе которых были танцы. В толпе веселящихся людей, без уютной, точно черепаший панцирь, силовой брони Данс чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке, но старался тщательно это скрывать. Возможно, ему действительно хотелось дать шанс новой, свободной жизни, но больше — порадовать свою спутницу. Капитан Эйвери под оглушительные аплодисменты разделала приготовленного в бойлере болотника и пригласила двух новых жителей Фар-Харбор к символическому общему столу. Чтобы не смущать Данса ещё больше, Нора отвела его в сторону, когда начались настоящие танцы, без выстрелов и диких мутантов. Под дощатым полом небольшой, но высокой пристани шумела морская вода, ветер, хоть и холодил кожу, мягко трепал за волосы, а виски горячило кровь — наверное, поэтому Нора так много говорила. — Не верю, что твои интересы ограничиваются только насилием. Чем бы ты хотел заняться, когда закончится безумие на материке? Только честно, без утайки: тут нет старших по званию, чтобы поправить тебя. Хитро сощурившись, Нора пристально вглядывалась в мельчайшую мимику обычно хладнокровного напарника, однако Данс как всегда отказывался подключать фантазию. — Всегда будет, кого отстреливать. — Да брось, помечтай хоть для вида, — она толкнула его локтём в бок и выждала несколько минут, прежде чем Данс — настоящий Данс — вышел на свет, отчасти благодаря виски. — Сейчас, оказавшись так далеко от дома, я понял наконец, какой мир огромный. Знаешь, в Вашингтоне не было ничего, кроме развалин и бетонной пыли — точнее, так говорят вживлённые воспоминания, — неуверенно начал он, раскрываясь через силу. — Мне всегда хотелось знать, куда вёл Потомак, но кто бы отпустил на паром? В Бостоне воды куда больше. Помнишь наш залив? — Нора кивнула, вспоминая выброшенные на берег туши уродливых рыб, поедаемые собаками и покрытыми струпьями птицами. — Просто лужа в сравнении с океаном. Что меня действительно интересует, так это земли за ним — остались ли ещё страны, нетронутые войной и радиацией? — адресовав свой вопрос шелестящим волнам, Данс замолчал и перевёл взгляд на свою спутницу. — Я бы проверил, отправься ты со мной. — Теперь ты от меня никуда не денешься, паладин Данс, — заявила Нора и, улыбаясь, повернулась к нему. Машинально, будто желая оставить на нём какой-то отпечаток, она заботливо поправила ворот клетчатой рубашки. Данс перехватил её руку, легко поцеловал обратную сторону ладони, точно рыцарь из сказки, и заглянул в глаза. — У меня есть кое-что для тебя, — он пошарил в кармане и продемонстрировал на раскрытой ладони обычную перламутровую ракушку с небольшим отверстием для цепочки — совершенно нормальную, какую Нора могла бы найти на обычном довоенном пляже. Её не украшали блестящие наклеенные безделушки, подкупала простота и природная красота, которые так ценились самим Дансом. — Пока ты… общалась с тем человеком на рынке, я присмотрел этот кулон. Ерунда, конечно… Встретив взволнованный взгляд Норы, он проглотил все лишние слова, улыбнулся, пусть и сдержанно — не умел ведь иначе, — и помог завязать кулон. Кожу жгло от его лёгких прикосновений. Они стояли у парапета, под ногами разбивались волны, щёки покалывало, точно у влюблённой в паладина послушницы. Данс мягко приобнял Нору за талию, прижал к себе, чтобы уберечь от прохладного ветра, и снова заглянул в глаза. Казалось, он был готов сказать что-то важное, уже приоткрыл рот, но какой-то подскочивший паренёк — судя по запаху, уже порядком разгорячённый местным самогоном — сломал волшебную атмосферу. — Вот вы где, герои сегодняшнего вечера! Вы чисты сердцем, и остров, мать его, вас принял! Поздравляю! Оцепенение спало; Данс выпустил её руку и резко развернулся в сторону паренька, что-то утвердительно буркнув. Поэтому-то Нора и любила их укромное, пусть и прохудившееся, убежище в лодочном сарае: там они с Дансом могли остаться наедине и в уютном молчании, вдалеке от всеобщего внимания. Убегая от мучительного выбора между сыном и всем миром, она попала на остров, где даже Дьявол не смог бы отыскать её душу в плотном радиоактивном тумане. Данс сложил на груди руки и провожал взглядом подвыпившего чудака, пока тот не скрылся в толпе гуляк. Чтобы разрядить обстановку, да и отогреться, Нора ухватила своего напарника за локоть и повела к бару, всё же не переставая улыбаться. — Так, я отказываюсь танцевать с тобой, пока не выпью. Думаю, ты тоже. Прочь оковы стеснения! — воскликнула она, усаживаясь на единственное свободное место у барной стойки. Данс предпочёл встать рядом и не проверять одноногий стул на прочность. Митч принял заказ на две порции виски и потянулся за стаканами. Довоенная бутылка, пользуясь популярностью чуть меньше его фирменного самогона, не покидала своё место на стойке. — Наверное, вас постоянно о чём-то просят, раз отваживаетесь по острову свободно бродить, — как любой бармен, Митч не стеснялся, а говорил прямо и очень громко. — Вот и у меня давно горит довольно личная просьба: не могли бы вы по пути проведать моего дядюшку Кена в туристическом центре? Я волнуюсь за него. Нора слушала его, чуть приоткрыв рот. — Он живёт там один? — Да, мэм, — Митч невесело скривил губы, — из гордости не желает перебираться в город. Однако он не старик в беде, о нет. Поосторожнее на его территории: там полно ловушек и турелей. — Обязательно проведаем его, даю слово, — Данс даже будучи навеселе всегда звучал по-деловому прямо. Митч, довольный разговором, отлучился к следующему клиенту. Звякали стаканы и тарелки, гости бара «Последний приют» громко и не всегда цензурно обсуждали последнюю рыбалку, вести из близлежащих лесов и, конечно, «Танец капитанов» в исполнении новеньких. Данс в присутствии посторонних держался вновь холодно и больше напоминал машину, чем человека. Чтобы прогнать гнетущие ассоциации, Нора невольно прислушалась к разговорам, желая просто расслабиться в обществе обычных людей, взглядом же гипнотизируя пустые бутылки на противоположной стене. Островитяне жили громко, словно в последний день: хохотали от души, чокались наполненными бокалами, подпевали довоенным песням; также громко выражали и недовольство. Однако грубый голос Аллена Ли задвигал любой шум, как и его горячий нрав, скорый на обиду и расплату. Выпив лишнего, он снова начал утверждать, что туман, будто живой и мыслящий организм, усиливался, когда рядом находились люди, а капитан Эйвери стыдила его, призывая проспаться. Жалобное мяуканье за спиной, внизу, вынудило Нору отвлечься от стакана. — Дебби, Тинк опять пробралась в бар, — воскликнул Митч, заметив кошку, — выстави её хотя бы сегодня! Тёмные круги под глазами официантки говорили либо о хронической усталости, либо о пристрастии к химии. Дебби, по мнению Норы, скорее представляла большую опасность для посетителей бара, чем её любимая кошка. Развернувшись вполоборота на стуле, Нора взглянула на Тинк и маленького полосатого котёнка — точную мамину копию. Когда Дебби склонилась, чтобы подобрать животных и вынести их на улицу, Тинк, не обратив внимания на разницу в размерах с человеком, изогнулась дугой и зашипела на собственную хозяйку. — Вот видишь!.. — задумавшись о чём-то своём, Нора услышала лишь окончание тирады Митча. Данс чуть повернул голову в сторону разыгравшейся сцены и пробормотал: — Экая бестия, ничего не боится. — Мама всегда защитит, — голос Норы стал глухим и низким; что-то в груди будто оборвалось и упало, оставив холодную дыру у сердца. Больше она ничего не сказала и, отвернувшись, демонстративно осушила стакан одним махом, однако, судя по внимательному взгляду, от Данса, конечно же, не укрылось, как именно она смотрела на Тинк. Это было неловкое чувство, ведь он точно знал, о чём думала Нора. Когда-нибудь им ещё придётся поговорить о Шоне, об Институте и единственно верном выборе… но не сейчас. На острове они — беглецы. Сегодня в честь них устроили праздник, и виновники торжества, смущённо потупив взгляды, продолжали принимать поздравления, сделав вид, будто между ними ничего не происходило. Дансу даже было весело — по крайней мере, первые два танца. Когда же опустела бутылка, Нора взяла его за руку и повела домой — если так можно было назвать их лодочный сарай. Пока что на свете не было места лучше. Данс упал спиной на койку, приложившись головой о железную перекладину, но даже не заметил этого. Всё его внимание было обращено к Норе, усевшейся на него сверху. Платье задралось, демонстрируя обнажённые ноги. Его потрясающе огромные руки нырнули под подол и устроились на бёдрах. Нора шумно выдохнула, пытаясь второпях расстегнуть клетчатую рубашку; руки дрожали. Слишком часто она задумывалась, как же выглядел её напарник под слоями брони и комбинезона — и не разочаровалась. — Я готова нести службу, паладин Данс, — она игриво поёрзала на его бёдрах, чувствуя через нижнее бельё, что ему тоже нравится эта маленькая игра. Справиться с пуговицей на джинсах оказалось куда проще. Его руки крепче сжали бёдра, дыхание сбилось. Нора и сама с трудом верила, что происходящее реально. Только недавно Данс, будучи её наставником, отчитывал за самоуправство и хмурился так, что казался смертельно уставшим. В её руках он по-настоящему расслабился, доверился… Хотя бы на одну ночь ей показалось, что уродливая ложь между ними — лишь плод разыгравшегося в тумане воображения.