* * *
Сидя с разложенными на столе и коленях бумагами, Алисма сама себе казалась школьницей-переростком. Даже пальцы были перепачканы чернилами, которыми она старательно выписывала даты и имена. Она могла себе позволить трудиться над каждой буквой: до сих пор в списке было всего четыре имени. Заявлений об исчезновении в Торговом районе поступало не так уж много, обычно всего пять-шесть за месяц, и большей частью эти истории заканчивались благополучно: пропавшие супруги оказывались блудными, подростки сбегали в поисках приключений, купеческие дочки — с бедными возлюбленными, а прислуга — с хозяйским серебром. Иногда находили трупы — но находили же. За полгода всего четыре дела оборвались многоточием: приехал по делам в Невервинтер и пропал… ушла на рынок и не вернулась… не появился на встрече… распрощался с друзьями у таверны после пирушки… Но это, в конце концов, был спокойный Торговый район. А имелись еще Доки с их бандами и пришлым темным людом, где стражников в лицо называли падалью, а они настолько поднаторели в искусстве смотреть в противоположную сторону, что не всякий честный человек рискнул бы просить их помощи. Алисма могла побиться об заклад: если бы в Доках всего лишь за одну ночь исчезло не то что пятьдесят, а пятьсот человек, наутро выяснилось бы, что никто ничего не видел и не слышал. В задумчивости Алисма куснула верхушку пера. Да, будь она некромантом, чернокнижником или кем-то еще, кому требуется постоянный приток мертвых тел, то искала — или производила бы — их именно в Доках. Тем не менее, лейтенант Ро исправно передавал копии поступивших заявлений в управление, и у Алисмы по-прежнему сжималось сердце, когда она видела на документах роспись погибшего начальника. Двадцать семь случаев бесследных исчезновений за полгода. Откровенно мало для Доков, где ночи не проходило без происшествий, но больше, чем Алисма вообще рассчитывала увидеть. Отдельно она подчеркнула пропавших, которые едва ли могли заинтересовать банду Муар: старьевщика с женой, трех докеров и аж пятерых подростков-разносчиков. И все же по-настоящему Алисму удивило именно Черное Озеро. Всего десять поданных заявлений — но ни одного раскрытого дела! Истории были на удивление однообразны: господа отпускали прислугу на вечер или отправляли за чем-нибудь в лавку и больше никогда не видели своих горничных или лакеев. Нельзя сказать, что стража Черного Озера совсем не прилагала усилий: всякий раз обыскивались озеро, парки, местное кладбище, но исчезнувшие словно растворялись в воздухе. Или — Алисма вновь с содроганием вспомнила заваленную мертвецами бальную залу — навсегда оставались в симпатичном старом особняке. Но разве мог Ходж держать всех этих мертвецов в центральных комнатах, не боясь, что проговорятся его собственные слуги? Или он хранил их где-то еще, пока не решил использовать для темного ритуала даже свою прислугу? Почему у них всех были перерезаны глотки, и почему таким же образом погиб сам Ходж? Поймав себя на том, что остервенело жует перо, Алисма с отвращением выплюнула измочаленные кусочки. В голове все перемешалось: шлюхи, зомби, пентаграммы, корсеты с защитными знаками, и эта смесь вызывала только пульсирующую боль в виске да ощущение собственной беспомощности. — Лейтенант! — в комнату заглянул стражник. — Вас желает видеть какой-то мальчишка. Говорит, у него записка для вас из Зала Справедливости.* * *
В этот раз даже стены храма не вызвали у Алисмы ощущения покоя и уверенности. Она чуть не поскользнулась на мраморном полу, а от запаха благовоний голова разболелась еще сильнее. Мелькнула мысль ничего не предпринимать, оставить допрос Грулле на Кормика, но тут же Алисма отругала себя за малодушие. На инспекторе уже и так повисло все, что можно и нельзя; не хватало только взгромоздиться на его шею самой и свесить ножки. Она остановилась перед камерой Грулле, разглядывая ее через решетку. Определенно, девушка выглядела хуже, чем прошлой ночью: после долгого тяжелого сна ее лицо как будто расплылось, глаза опухли, губы обметало, как от лихорадки. Волосы совсем растрепались, и было непохоже, что Грулле пыталась их расчесать хотя бы пальцами. Тем не менее, она не выглядела уже такой вялой и безучастной, как на месте преступления, скорее — глубоко погруженной в невеселые мысли. Одетая в рубаху из грубого полотна, она сидела на койке и равнодушно подносила ко рту кусочки хлеба, запивая их молоком. Машинально Алисма отметила, что все-таки Грулле предпочитала действовать правой рукой. Ничего не происходило, и в конце концов Алисма была вынуждена постучать рукоятью меча по решетке, привлекая внимание. Эффект превзошел все ожидания: Грулле замерла с набитым ртом и округлившимися глазами, как пойманный с банкой варенья ребенок. — Да дожуй уже! — сказала Алисма, стараясь не злиться еще из-за того, что с самого начала все пошло не так. Что ж, по крайней мере, теперь Грулле двигалась намного расторопнее. Она отставила в сторону поднос с остатками еды. — Да, мэм? Голос у нее оказался неожиданно хриплым — возможно, сорванным жуткими ночными криками. — Лейтенант Фарлонг, — поправила Алисма. — Ты меня помнишь? Грулле покачала головой. — А знаешь, за что тут сидишь? — На мне была кровь Никласа. Много. Везде, — голос девушки прозвучал спокойнее, чем Алисма ожидала. — И как же она на тебя попала? — Наверное, вы думаете, что я убила его. Похоже, как Алисма приберегала для трудных случаев интонации капитана Брелейны, так Грулле использовала тон Офалы: с такой почти счастливой поспешностью было высказано это предположение. — «Наверное»? А что же там произошло по твоему мнению? — Я не помню. Все как в тумане. Эту фразу Алисма столько раз слышала от уличных девок, которые теряли память всякий раз, стоило потребовать от них ответов, что даже научилась кивать и сразу переходить к следующему вопросу. Скорее всего, Грулле помнила, что ее поймали на горячем, потому и не пыталась отвертеться, — но, возможно, пыталась нащупать какой-то другой путь к спасению. — Хорошо. Давай начнем с того, что ты точно должна помнить. Как тебя звать? — Грулле Аннерль. — Сколько тебе полных лет? — Двадцать пять. — Чем зарабатываешь на жизнь? — Пою и танцую в «Маске лунного камня». — А живешь где? — Там же, при «Маске». — И почему тогда прошлым вечером ты оказалась на улице Тележников? — Это был мой свободный вечер. И я решила… решила провести его с Никласом. С лордом Ходжем. — То есть вы были близко знакомы? — Мы были любовниками. — И почему ты в этот раз не могла переспать с ним в «Маске»? Только не говори, что ты действительно там только поешь и танцуешь. — Это было не платное свидание. Иногда мы и просто встречались в городе. — И чтобы вечер получился незабываемым, ты взяла кинжал, чтобы его зарезать? И на этот вопрос Грулле ответила спокойно, не опуская глаз: — Нет. — А что же ты сделала? Приоделась, накрасилась, надушилась хорошими духами, чтобы составить компанию лорду? — Нет, я этого не сделала. — И почему же? Впервые за все время Грулле шевельнулась: рассеянно коснулась волос, будто только сейчас заметив их состояние, сцепила пальцы в замок на животе. — Хорошо, я… Я не хотела, чтобы мадам Офала знала об этом. Она не слишком одобряет подобное. Упускаемая прибыль, понимаете? И поэтому я соврала ей. Сказала, что хочу повидаться с родственником. У меня есть брат… Он моряк… Не могла же я отправиться в Доки, одетая для свидания! — А Ходжа такая одежда вполне бы устроила? — Никлас и сам всегда одевался проще для наших встреч. Он называл их прогулками инкогнито. Алисма сочла ниже своего достоинства уточнять смысл очередного непонятного слова. — Ладно. Давай теперь об этих встречах. Как лорд Ходж попадал на свидания с тобой, минуя охрану Черного Озера? — Я никогда не думала об этом. Никлас — богатый человек. Мне кажется, такие вопросы решаются, когда есть деньги. — Ну и как вы проводили вместе время? — Гуляли. Ужинали в тавернах. Иногда снимали комнату попроще и занимались любовью. Или даже не снимали. Никласа это очень заводило. — А в этот раз что пошло не так? Грулле молча покачала головой. Пауза затягивалась. — Ты ведь не впала в беспамятство, как только вышла за порог «Маски»? — Нет. — Тогда чего ждешь? Рассказывай. Это ведь тебе нужно убедить меня, что тебя случайно окатило кровью убитого любовника. Вновь Алисма свирепо велела себе не злиться. Ей бы хотелось производить на людей впечатление размерами и мощью, как инспектор Кормик, или холодной вежливостью, как капитан Брелейна, да только откуда все это было взять? Но Грулле, хоть и не выглядела устрашенной, все же заговорила живее: — Наверное, я вышла из «Маски» чуть позже восьми: когда одевалась, то слышала бой часов. Никлас не любил ждать, поэтому я торопилась. У нас был уговор встретиться возле «Алмазного зала». Он закрывается как раз в восемь, и там есть портик, под которым удобно ждать. Было уже темно, собирался дождь, и это было очень кстати. Я думала, мы поужинаем где-нибудь поблизости, но я рассказала Никласу, как обманула мадам Офалу, и он захотел и впрямь отправиться в Доки, поесть похлебки из моллюсков. Мне это не очень понравилось: там всегда было опасно ночью, но Никласа было не переубедить, если ему чего-то хотелось. Тяжелым взглядом она уставилась куда-то мимо Алисмы и облизнула губы, прежде чем вновь посмотреть ей в глаза. — Я знала, что не смогу его переубедить, но я хотела его отвлечь. Начала заигрывать с ним, немного приласкала… — рассказывая об этом, Грулле выглядела целомудреннее монахини. — Ему нравилось заниматься любовью на улице — у стен или на чьем-нибудь крыльце. — Ого! — вырвалось у Алисмы. — Никласа даже возбуждало, если кто-нибудь мог видеть нас, — невозмутимо продолжила Грулле. — Но я подумала, что сейчас лучше сделать это не совсем по-быстрому, чтобы Никлас устал, и ему не захотелось никуда далеко идти. Поэтому я и потянула его в проулок… это ведь была улица Тележников, мэм! Там светло и спокойно. Я и подумать не могла, что… Она все-таки принялась рассеянно расчесывать спутанные волосы. — Клянусь вам, лейтенант: я не знаю, что произошло дальше! Я помню, как меня окатило кровью, я понимала, что это кровь Никласа… но я бы не сделала с ним такого! — Потому что он был хорошим человеком? — устало предположила Алисма, но ответ Грулле ее удивил. — Нет. Не думаю, что он был хорошим человеком. У него был непростой характер. Капризный, требовательный. Если он хотел поесть моллюсков ночью в Доках, он шел туда, а думать о последствиях должен был кто-то другой. Но Никлас никогда не обращался со мной плохо, его фантазии были безобидными… и он очень хорошо платил. — А чем он собирался платить за похлебку в этот раз? — Простите? — При нем не было денег. В Доках есть какое-то место, где кормят задарма? — Я не знаю, как это объяснить, мэм. Мне и в голову такого прийти не могло. Конечно же, я думала, что у него при себе кошелек. Так было всегда. — А может быть, вы заскочили в укромное местечко вовсе не для того, чтобы любовью заняться? Может быть, Ходж сказал, что ему надоело тратить на тебя деньги или… …Или он сам заманил ее в проулок, чтобы пополнить свою коллекцию мертвецов, но девка оказалась ловчее. Если Ходж знал какие-то тайные пути из Черного Озера в Торговый район, мог бы он надеяться провести свежего зомби в свой особняк незаметно? Алисма закусила губу, пытаясь решить, стоит ли говорить Грулле, насколько плохим человеком мог быть Ходж — или та об этом и без того знает, но почему-то боится говорить? — Ты чего-то боишься? — сказала Алисма уже мягче. — Да, лейтенант, я боюсь того, что меня казнят за убийство Никласа, а я не могу доказать, что этого не делала. — Для того, кто боится, ты что-то уж очень спокойно об этом говоришь. Есть что-то еще, а? — Нет, мэм. Я рассказала вам все, как есть. — Ты боялась Ходжа? Поэтому ты исписала весь свой корсет защитными символами? Надеялась, что он тебя защитит? Впервые Грулле изменило хладнокровие, губы девушки затряслись. Теперь она явно избегала встречаться с Алисмой взглядом. — Нет. Нет. Это другое. Просто… небольшое суеверие родом из мест, откуда моя мать. Она родилась в Топях Мертвецов, как и вы. Если она надеялась сбить Алисму с толку упоминанием о ее болотных корнях (и квакающем — «небось, от скуки только с лягушками и разговариваете?» — выговоре), на этот раз ей не удалось. Алисма подалась вперед. — Ладно. Допустим, я верю, что где-то в Топях люди исписывают защитными символами собственные портки на тот случай, если мертвяки прямо из сортирного очка полезут. Но ты-то живешь в большом городе. Чего тебе бояться на светлых спокойных улицах? — После Воющей Смерти этот город никогда не будет по-настоящему спокойным и светлым, — тихо сказала Грулле. — Мы бежали с Полуострова, когда в тюрьме начался бунт, но моя мать умерла от чумы прямо у стен замка Невер, а отца зарубили лусканцы. Боги так легко оставляют Невервинтер… каждый камень в этом городе пропитан кровью и пахнет тленом! Можно перекопать тут все, перестроить, засадить цветами, но смерть уже в земле… всегда будет в ней! Теперь уже Алисме захотелось отвести взгляд в сторону: она никак не ожидала, что молодая, холеная, сытая шлюха с правильной речью вдруг примется бормотать, как безумная старуха, радостно ожидающая конец света. Может быть, все-таки Грулле с Ходжем были равны. Может, это она решила пролить его кровь в отравленную невервинтерскую почву, чтобы откупиться от каких-то своих кошмаров? Приутихшая было боль еще настойчивее засверлила висок; ничего так Алисме не хотелось сейчас, как выскочить на свежий воздух, обдумать все подальше отсюда. — Значит, это твое последнее слово? — как можно резче сказала она. — Ты решила помиловаться с дружком в укромном месте, и он там истек кровью на твоих глазах, но ты не понимаешь, с чего бы вдруг? Именно это я и скажу своему начальству? — Да, мэм. Наваждение схлынуло: перед Алисмой вновь сидела помятая, обессиленная, почтительная девица. — Следующий допрос может пройти уже не здесь. В месте, где побольше освежающих память предметов. — Я понимаю, лейтенант, но я рассказала вам все, что помню. Я… я не могу больше ничем помочь ни себе, ни вам. — Ну ты и дура тогда! — вырвалось у Алисмы, но Грулле никак не отреагировала. Разочарованно вздохнув, Алисма поднялась и двинулась к выходу, но вернулась на полпути, сообразив, о чем так и не удосужилась спросить за всем этим выяснением любовных привычек Ходжа. — А твой брат? Поникшие плечи Грулле вздрогнули. — Мой брат? — Ну да. Гэвин, про которого ты наврала мадам Офале. Почему с ним-то ты на встречу не пошла? Мадам Челдарсторн сказала, что ты его очень любишь. Вы ведь близнецы, да? — Гэвин еще в море. — На «Золоте Калимпорта» плавает, да? — Нет, — еле слышно ответила Грулле. — Уже нет. У него не очень ладятся дела. — Мне сказали, он лентяй, выпивоха, — искоса поглядывая на нее, продолжила Алисма. — Ничто у него в руках не спорится. Так, наверное, и пропал бы, не приглядывай за ним шлюха, которая снабжает его деньгами и роскошным шмотьем. Мол, беспокоится за него сестра… Плечи Грулле тряслись все сильнее. Она беспокойно перебирала пальцами подол рубахи, пока не принялась дергать и мять ткань так же безотчетно, как ночью, над трупом Ходжа. У Алисмы екнуло сердце, когда она узнала этот жест, но прежде чем она успела сказать или сделать что-нибудь, может, сбавить обороты, Грулле тоненько заскулила и вдруг разрыдалась.