Человек и оборотень - совместимое несовместимого.

POV: Кацуки Бакуго. Пот стекал градом с лица и спины, крупными каплями падая на землю. Взгляд то и дело метался к быстро проскальзывающим вокруг вражеским фигурам. Чертовы ублюдки — слишком быстрые. Каким бы я не был сейчас уставшим и израненным, все равно продолжал стоять на ногах и кромсать вампиров направо и налево. Дерьмоволосый прикрывал мне спину в форме дракона, разрывая бледнолицых наравне со мной. Где-то так же неподалеку от нас сражались Четырехглазый и Джиро, прикрывая друг друга. Количество оборотней быстро падало и я понимал, что для многих это был последний бой. Очередной кровосос напал сзади. Моя реакция никуда не делась и сработала мгновенно: резко разворачиваюсь и срезаю гадкую голову с плеч. Тело мешком упало на уже давно окровавленную траву. Сердце стучало в ушах, а дыхание сбилось. Ноги подкосились, хоть я и знаю, что если сейчас свалюсь, то всему придет конец. На мгновение все стихло, а Дирмишима оказался рядом, помогая устоять на ногах, придерживав массивной лапой за спину, прекрасно понимая, что я уже не в состоянии стоять самостоятельно. В поле зрения мне попали Двумордый и Хвостатая, они по всей видимости были не в лучшей форме, направляясь в нашу сторону. Дыхание начало перехватывать, а взгляд невольно метался по сторонам: неужели нас всего шестеро осталось? Хоть и раньше наше племя не отличалось количеством, а с каждым годом численность падала, несмотря на большую рождаемость, но даже с этим, смертность среди младенцев зашкаливала и в итоге число упало до каких-то жалких несколько сотен — это убого. Из горла вырывается глухой хрип: чувство того, что я буквально за одну неделю уничтожил и без того маленькое племя, что мне доверил Тошинори, веря в то, что я окажусь хорошим вождем, душило. Как оказалось, я просто ничтожество. Невозможно так облажаться, хотя похоже это не про меня. Все молчат, смотря кто куда, они понимают, что мы провалились, и я тоже. Где-то сверху послышались звуки грома, ранний, никогда не ощутимый, холод пробирал до костей, пар густыми тучками выходил изо рта, растворяясь в воздухе. Несколько прохладных капель заставили вздрогнуть. Я никогда не чувствовал себя так паршиво, как сейчас. Находясь на большой по площади лужайке среди множества смешанных между вампирами и оборотнями трупов, становилось страшно и больно. Я чувствовал себя напуганным ребенком, которого оставили одного в темном лесу, а перед глазами мелькали моменты из прошлого. Треск сбоку не особо меня заинтересовал, так же как и моих оппонентов, что также как и я не спеша обернулись в сторону звука. Я давно понял, что моя натура состоит из сплошной лютой ярости, которую сдерживать очень трудно попутно с сущностью. Каждый оборотень в состоянии прекрасно управлять своей волчьей стороной и не прикаких обстоятельствах не даст ей взбеситься, но не в моем случае. Если волк обращается, то либо в полную форму пса, либо обратно в человеческую, но из-за переполняемой меня злости я просто не заметил, как мое обращение остановилось на половине, оставляя меня в получеловеческом пулу-волчьем виде. Благодаря сущности регенерация раз за разом восстанавливала мое тело и силы прибавлялись, как по щелчку пальцев из-за кипящего в крови адреналина. — Какое жалкое зрелище, — и это говорит мне тот, кто разрушил наши с Деку детство и жизнь в целом. Тот, кто постоянно пытался окунуть каждого оборотня мордой в грязь и тот, кто пришел стереть меня в порошок вместе с моим племенем. Тодороки стоял в нескольких сотнях метрах от нашей горе-компании, презренно и высокомерно оглядывая каждого, останавливая свой взгляд сначала на мне, потом на двухстороннем придурке, что стоял от меня в двух шагах, — Почему они до сих пор живы? — альфа обратился к парню рядом с собой, который вздрогнул и вылупился на нас, как будто мы должны сию секунду исчезнуть. — Простите… — А что такое? — опускаю глаза, пряча лицо под густой челкой, по которой стекала дождевая вода. Шум ливня так успокаивал, а тело постепенно остывало, но тот огонь, что создавался давней детской обидой, и не думал потухать, — Боишься об нас руки замарать? Или до такой степени зазнался, что не видишь в нас достойных противников? — рык сам по себе нарастал и вырывался из груди, — Если ты думаешь, что нас так мало, то вам так просто будет разделаться с нами? — смотрю на вампирическую шайку, которая превосходила нас в количестве. Среди них присутствовали и другие существа, как и говорил тот парень-заика, что потом умолял меня разрешить остаться в племени. Взгляд направлен исподлобья, скаля клыки, — Не смей нас не недооценивать, ублюдок. Киришима! — мой крик привлек дракона, что терпеливо ждал команды и, быстро поднимая морду, издал утробный рык, от чего его глотка задрожала, готовясь выпустить струю огня. Кто бы сомневался, что эти подонки так легко уйдут от атаки, но это еще не все. Дермишима продолжил испускать огонь, от чего деревья вокруг поляны полыхали, освещая округу. Отчетливо было слышно шипение от соприкосновения ливня и огня. Отбив нападения нескольких вампиров, срываюсь с места, навостряя клыки и когти на вожака, он как будто только этого и ждал, ринувшись мне на встречу. Разница в весе и силе просто колоссально подводила меня, что повело за собой тот момент, когда меня как какого-то беспомощного щенка прижали к земле, упираясь ногой мне в затылок. — Что за вождь, который не в состоянии защитить даже себя, не говоря уже о племени, — эти слова проткнули мне сердце и проникли глубоко в душу, — Ну так умри хотя бы достойно, — альфа поднял меч у меня над головой. Зрачки сузились, я внимательно уставился на лезвие, в котором видел свое отражение — такое отвратительное, грязное, бесполезное. Нога, которая придавливала меня к траве, не ослабила напор и мне пришлось извернуться как червяку, чтобы выбраться из-под нее и сохранить голову на законном ей месте. Вампир этого явно не ожидал и слегка притормозил, перед тем, как опять кинуться на меня, но на этот раз, между нами встал Двумордый, с полуоборота въехав отцу в питак, от чего последний потерялся. — Ублюдок, — шипя от боли в руке, парень чуть прищурился, — Живой? — как бы обратившись ко мне, альфа глянул через плечо. Слегка пошатываясь, поднимаюсь на ноги, кратко послав Полудурка в пень, тот лишь кивнул, — Значит нормально. — Как ты смеешь поднимать на меня руку, щенок? — кажется папаше не понравилось, что сынуля показал клыки, что заставило вампира побогреть. — Да пошел ты, — гетерохром зарычал. Из-за того, что тот постоянно с похуизмом вместо морды ходит, я не замечал его таким злым, а нет, хотя когда мы сталкивались по поводу Деку, какой-то намек на эту моську у него был. — Бакуго, осторожно! — успеваю обернуться на крик Четырехглазого, как на секунду все потемнело, а в районе груди пробила острая боль, в ушах зазвенело и лишь рев Дермоволосого, и крики, словно через толщу воды проходили. Пошатнувшись, опускаю глаза вниз, останавливая взгляд на торчащей у себя в груди стрелы. Конец POV: Кацуки Бакуго. Блондин, не шевелясь, смотрел на тоненькую палочку с небольшим шоком, ощущая острый наконечник у себя между легких — стрела пробила его почти насквозь. Кровь стекала, одинокими, но крупными каплями падая на и без того окровавленную траву. Шото стоял с широко раскрытыми глазами, не в состоянии и мизинцем дрогнуть. Энджи отозвал вампиров, чтобы те прекратили атаку — самая главная цель была выбита, а добивать остальных не было необходимости. С такими мыслями кровососы просто скрылись с поляны, дождь, казалось бы, усилился, но распространявшийся огонь никак не мог потушить. Киришима, выбившийся из сил, принял человеческий облик. С пустыми глазами за секунду оказавшийся рядом с другом, он словил его тело, пока тот не упал и медленно опустился на колени, придерживая за плечи и затылок. — Бакуго, — совсем тихо прохрипел рыжий, пока его руки ужасно дрожали, метаясь то туда, то сюда, — Эй, дружище, подожди. Я вытащу эту хрень, ты только потерпи, — Эйджиро в порыве растерянности и смешанных чувств потянул ладони к стреле, но Кауцуки перехватил их. Блондин смотрел куда-то мимо Киришимы, его тело становилось холодным, а кожа бледнела. — Нет, — тоненькая алая струйка потекла с губ на подбородок и Бакуго закашлялся, болезненно мыча, — Только хуже сделаешь. — Н-но, — нижняя губа рыжего задрожала, а глаза заблестели, — Ты… Ты же… — он не мог этого сказать. Почему именно он? Почему именно сейчас? — Вот только не говори, что… — альфа поперхнулся кровью, быстро сплевывая ту, но ее становилось только больше из-за чего голос блондина сопровождался бульканьем, — Ныть собрался. Будь мужиком, ч-черт тебя дери. — Я? Н-не, о чем ты? — Киришима шумно дышал носом. К горлу подступил ком, а слезы все-таки потекли и смешались со стекающей водой по лицу, — Просто какой-то ублюдок в глаз заехал, — парень шмыгнул, запрокидывая голову и подставляя лицо под столб холодного дождя, дабы охладиться, — Похоже, на этот раз мы провалились, — Кацуки хмыкнул. А и вправду: провалились и оказались по уши в дерьме. Все остальные стояли молча, никто не смел сказать что-либо, им просто нечего говорить, да и незачем. «Только попробуй не вернуться…» — Бакуго обещал и сейчас лежит с простреленной грудью в кругу полуживых соплеменников и вот-вот уйдет на тот свет. Альфа зажмурился и перед глазами на фоне черной пелены стояла фигура Мидории: все такой же коротышка, круглолицый и большеглазый. Он привычно мило улыбнулся, щеки маленько покраснели и такое надоедливое и по-детски идиотское, но сказанное родным тихим голосом — «Каччан» донеслось до ушей и утонула в звуке треска горящих деревьев и ливня. Блондин ухмыльнулся, приоткрыв веки, глаза скользнули на стоявших в полукруге ребят. Они жались и прятали лица, а зрительная стрелка остановилась на Шото, что просто смотрел на альфу: в его взгляде было столько боли и обиды и, конечно, это было видно очень отчетливо, да и сам вампир не скрывал этого. — Похоже на этот раз твоя взяла, Двумордый, — Кацуки так и остался смотреть на Тодороки, но радужки глаз помутнели, а дыхание прекратилось. Гетерохром с силой прикусил щеку изнутри до крови, отвернувшись. Киришима больше не сдерживал себя, просто склоняясь над другом и прося прощения, что не усмотрел. Это не может быть правдой, все не так должно закончиться. Альфа взвыл, сжимая плечи блондина настолько крепко, насколько мог. Как он теперь Мидории в глаза посмотрит? А его мать? Что ей сказать? Почему так много вопросов, а ответа на них нет. *** Изуку очень переживал, на душе было не спокойно. Каминари ходил за ним по комнате следом, пытаясь хоть как-то подбодрить, хоть и сам был под давлением чувств. Инко и Мицуки их не трогали, прекрасно понимая, что помочь в этом ничем не смогут. Прошла всего одна ночь, но ведь войны не проходят так быстро, а как минимум несколько месяцев или даже лет. Омеги иногда не могли нормально уснуть, ожидая хоть какого-то известия, но так ничего и не было. Неделя длилась мучительно медленно и каждый день протекал, особо друг от друга не отличившись. Шумиха началась внезапно, когда охранники забегали по дворцу, ища Мидорию, чтобы сообщить, что к главным воротам приближаются чужеземцы, но смотря на их внешний вид, особой опасности они не могли представить, так как были весьма потрепаны. Веснушчатый лишь краем уха зацепил информацию и не дослушав, ринулся к выходу. Спотыкаясь и едва не падая, омега добрался до ворот и приказал двум охранникам отпереть засов, что естественно те и выполнили. К тому времени небольшая компания не успела дойти до массивных дверей, но Изуку особо не ждал, пока они дойдут — побежал навстречу. С каждым метром ближе к ребятам кудрявый замедлялся и вовсе остановился напротив замеревший горе-компании. Парень оглядел всех поголовно, но не заметил нужного себе альфы. По телу прошлась дрожь, когда неподходящие мысли начали закрадываться под корку сознания. Веснушчатый дернул головой, делая шаг вперед, где-то сзади доносились крики других людей, но омега не обращал на них внимания. — Каччан? Где Каччан? — Мидория подошел еще ближе, но никто, даже Киришима не поднял головы, лишь протягивая свернутый красный плащ, белый мех которого был запачкан в уже запекшейся крови. Изуку впился в вещь глазами, а после посмотрел на рыжего, лицо которого скривилось. — Прости меня, Мидория, — едва слышно просипел альфа, склоняясь все ниже, — Прости… Для Мидории этот день стал одним из самых ужасных и болезненных. Парень упал на колени, прижимая к груди плащ альфы, громко рыдая. Четкое эхо разносилось по округе и в этом крике было ощутила вся его боль и горе.