Я не знал что ты псих

       Я любил тебя и сам не понимал, как я способен на такое сильное чувство. Если бы ты только знал, как я любил тебя… Безумно. Нежно. Самозабвенно. Жертвенно. Я любил тебя и был готов на всё ради одной твоей ослепительной улыбки, твоего взгляда, ради твоих невероятных глаз, в которых для меня был рай, настоящий рай в этих синих глубоких кусочках звездного неба. Я мог до бесконечности смотреть в твои глаза, гладить тебя по голове, дарить тебе все что у меня есть.       А теперь я тебя ненавижу. Люто. Дико. Яростно. Я смертельно ненавижу в тебе абсолютно всё, что когда-то так отчаянно любил, к чему питал ту собачью преданность, рабскую покорность и страх жертвы, которая доживает свой последний миг на этом свете, находясь под дулом пистолета или уже чувствуя, как ледяное острие ножа касается шеи, как раз там где пульсируют артерии с горячей кровью.       Мне было страшно, ты даже не можешь представить себе как мне было страшно потерять тебя, когда ты только что появился в моей жизни. А теперь, теперь я хочу чтобы тебя вовсе не стало.       С момента как мы встретились я стал твоим покорным рабом, сумасшедшим поклонником, который без конца волочился за тобой, хотя я даже сам себе не мог в этом признаться. Мне было мерзко от всего этого, от того, что я понимал, что я для тебя всего-навсего игрушка, которую ты то пинал, то снова манил к себе, а потом пинал еще сильнее и так снова и снова. Все это время я так хотел хоть что-то значить для тебя, быть для тебя не пустым местом. Тебе было все равно на меня, ты просто любил свою власть надо мной, обладание, игру. Конечно, тебе было просто наплевать на меня, на моё присутствие, на все что связано со мной. Гребаный ты псих. Ты лишь позволял тебя любить, находиться рядом, ты лишь пользовался мной как бесплатной шлюхой на трассе (и знаешь, даже это приносило мне дикое удовольствие, только потому что это делал со мной ты). Та боль, что ты причинял мне, порой была такой сладкой, такой пробирающей меня до нутра, такой оживляющей, что иногда я даже хотел ее чувствовать. Мне было стыдно признаваться себе в этом. Чертовски стыдно, что я позволял тебе брать верх надо мной, управлять мной, использовать меня — делать все что ты хотел. Я был наркоманом, да и ты тоже, но ты стал для меня самым сильным наркотиком. Таким от которого невозможно оторваться, на который подсаживаешься уже навсегда, который находится в тебе до самой смерти и даже после нее. Да, ты останешься во мне всегда. Ты во мне даже сейчас, и я чувствую это — и боль, и ненависть, и любовь.       Однажды я понял, что ты для меня всё, и как раз в этот момент ты решил навсегда исчезнуть из моей жизни, бросив меня одного среди пустоты и холода, среди таких одинаковых унылых серых домов, в которых невозможно найти тебя, как ни старайся. Поверь, я ужасно хотел стереть все воспоминания, всю свою память — все что так или иначе связано с тобой, но я не мог. Ты, и моя зависимость от тебя вросла мне под кожу, в мои внутренности, в мой воспаленный мозг, так крепко, что невозможно было от неё спастись, не убив при этом самого себя.       Скрип полов заставляет на секунду съежиться. Получше укутавшись в мешковатую куртку, я шагаю на нашу, когда-то то общую маленькую кухонку, замерзшими покрасневшими пальцами зажигаю газовую плиту и с грохотом ставлю на неё тяжёлый чайник. В доме тихо, настолько тихо, что у меня возникает ощущение того, что я совсем оглох. «Теперь тишина навсегда станет твоим собеседником.» — Да, так и будет. Пусть, сейчас мне уже все равно, ведь ты никогда больше не вернёшься. «Никогда.» Я вдумываюсь в значение этого слова, и чем больше я думаю тем острее тысячи невидимых иголок впиваются в мою плоть и мою душу. «Никогда». Я хочу выпить кофе и, насыпав в кружку несколько ложек тёмного растворимого порошка, заливаю все это кипятком. Ты так любил кофе, особенно ты любил, когда тебе делал его я… Я отпиваю глоток — редкостная гадость, которую бы Ты конечно не стал пить, совсем не то что было раньше, там, в Джорджии. Ты ведь всегда любил все самое лучшее — красивые девушки, вкусная еда, дорогие напитки, хорошие квартиры… Но ведь какое-то время ты жил здесь, в этом ужасном полуразвалившемся доме, ты жил вместе со мной, ты даже меня трахал и ведь тебе это нравилось. Я до сих пор удивлён этому, ведь ты же ненавидел геев, называл их «грязными извращенцами» и говорил что их нужно убивать. Блять, Роуз, какого хера?! Ты скажешь, что это все было из-за наркоты, да, я уже знаю. Я все уже знаю. Я пью, немного согреваясь, и мои мысли снова начинают терзать меня, как рой диких пчёл, который я случайно потревожил.       Я закрываю глаза и вижу тебя, удивленно смотрящего в мою сторону. Мы сейчас у тебя дома, где много людей помимо нас двоих, и я собираюсь уходить, пока еще не поздно это сделать.  — Останься со мной, ну куда же ты? — ты стоишь вдалеке, держа в руке бутылку с дорогим виски. Я не хочу быть с тобой сегодня рядом, я устал, я слишком устал и, к тому же, я не могу продолжать развлекать тебя. Мне даже не хочется говорить с тобой, смотреть в эти невероятные глаза, а потом ощущать на себе грязные прикосновения. Да, я всё заранее знаю. — Нет, Эксл, мне нужно идти, — я хочу уйти от тебя и от нашего разговора. — Останься. — Лениво говоришь ты и допиваешь виски. — Совсем скоро все уйдут и мы… Останемся одни… — Роуз направляется ко мне. Нет, нет, нет. — Я тоже уйду. — «Боже, отстань от меня.» — Нет, не уйдешь. — Эксл… я… — Не уходи, я хочу чтобы ты остался… Очень хочу… Я. Хочу. Тебя. Вот он уже совсем близко, и его ладонь ложится на мое плечо и медленно спускается вниз по моей руке, слегка поглаживая. Сейчас он пьян и так небрежно нежен, что я изо всех сил пытаюсь подавить свое возбуждение и все остальные чувства по отношению к нему. Черт, мне так хочется его обнять, дотронутся до его лица, которое сейчас слишком близко, ощутить кожей его теплое живое дыхание, залезть руками под его майку, коснувшись подкаченного живота и дорожки волос, спускающейся к паху. Я оглядываюсь, в комнате мы одни. — Ты не боишься что кто-то увидит? — я широко распахиваю глаза. — Нет, — он смеется (ох, как же я люблю его смех). — Курт, ты бесподобен! Я ничего не боюсь! Ни-че-го! — его рука была по-прежнему на моем плече, он слегка пошатывался из стороны в сторону. — Даже если кто-то сейчас зайдет сюда? — Зайдет и что? Мы же не трахаемся сейчас. Да и потом… Ты думаешь… Что никто не знает? — он снова засмеялся, а мне было слишком мерзко от его слов, словно бы я сейчас съел живую жабу, и меня скоро стошнит. — Все знают, что ты мой. Малыш, ты мой. — Нет!!! — я заорал на него и отпихнул. — Нет!!! У тебя есть девушка, вы скоро поженитесь с ней!!! Ты пьян, брось нести херню!!! — меня захлестнула ревность, и осознание того, что он лишь использует меня. — У тебя тоже есть телка, и что?! Ты все равно хочешь меня. Ты же хочешь меня. Нуу, малыш, иди ко мне, останься со мной сегодня, — Роуз снова полез ко мне, не давая мне ничего ответить, прижал меня к стене. В соседней комнате были слышны голоса и шаги, но всем было похуй на то что происходит здесь. Блять, как же он любил прижимать меня к стене, показывая свою власть надо мной. — Нет. Нет, Эксл. Отвали от меня. — Да, я смог ему это сказать, но ему было плевать. Какой тогда смысл?! Ударить его? — Отвали от меня, ублюдок! — я набрался смелости и пнул его в живот, прямо под дых. Парень конечно же отпрянул, слегка согнувшись и схватившись за подреберье, начал кашлять. Видимо я ударил его сильнее, чем хотел. Это длилось несколько секунд, и я удивленно смотрел на него и мне очень нравилось, что я смог хоть немного дать ему отпор. Но это длилось всего лишь несколько секунд! — Вот значит как?! — он смотрел на меня горящими глазами, не то от злости не то от возбуждения, но я понимал что сделал только хуже. Он выпрямился и резко ударил меня кулаком прямо в челюсть, от чего я стукнулся головой об стену и повалился на стоящий рядом диван. — Значит ты смелый слишком стал?! Не хочет он, видите ли! Разонравилось?! Ничего, скоро понравится снова, — он ударил меня снова по лицу, потом пнул ногой в пах, в живот, от чего я вскрикнул и согнулся. — Отстань от меня, мудак ты ебаный, — я отбивался, но у него было куда более выгодное положение, чтобы одолеть меня, и он, заломив мне руки, забрался на диван и мы начали бороться. Я снова несколько раз пнул его, но уже был в ярости и ничего не чувствовал и к тому же он оказался сверху меня: таким образом ему было намного легче подчинить меня себе, и поэтому ему ничего не стоило сесть на мою грудную клетку прямо над моим побитым лицом, так что его пах был на уровне моих глаз. — Я мудак ебаный? — он рассмеялся. — Нет, мой хороший малыш, ебаный мудак это ты. Его смех, который пару минул назад казался мне таким приятным, сейчас был мне отвратителен и мерзок. Его сильные руки, которые только что нежно касались меня, причиняли мне боль. О нет, я знал что он сейчас будет делать и все внутри сжималось от отчаяния и беспомощности. — Эксл, не надо, ты очень пьян, кто-то может увидеть!!! Эксл, отпусти меня!!! — я боялся громко кричать из-за того, что в квартире были люди, да, они были все сплошь бухие как и этот ублюдок, нависавший надо мной, но все равно было слишком стремно… — Ты меня ударил, хотя я просто попросил тебя остаться, — мой мучитель расстегивает джинсы, долго провозившись с ремнем, наконец оголяет свое тело, а все мои попытки выбраться оказываются тщетными. Я чувствовал всю тяжесть его тела на себе, хотя он был очень стройный, мне было жутко неудобно и я практически не мог дышать, к тому же кажется он вывихнул мне челюсть. — Я не хотел, Эксл, прости… — я чуть не плачу, потому что не хочу чтоб он надо мной издевался. — Простить? Нет, не прощу, — он был очень пьяный, злой и возбужденный, его член уже стоял и пульсировал. Говорить ему что-либо было абсолютно бесполезно. — Потому что ты хочешь меня. Малыш, ты же хочешь меня. Тебе не нужна твоя телка, я знаю!!! — Не хочу, — парень схватил меня за волосы, резко заломив голову назад, так что я сдавленно закричал. Воспользовавшись этим, Роуз запихивает свой вставший член мне в рот, и грубо держит меня за нижнюю челюсть, которая и без того ужасно болела. — Захочешь, сука. Нравится? Нравится? — Он грубо вставлял мне член в глотку все глубже и глубже, ибо он буквально сидел на мне и ему было очень удобно, а я не мог даже пошевелиться, лишь давился своей слюной и этим большим инородным предметом во мне, задыхался и хрипел. — Нравиться, шлюха? Долбанная ты шлюха! — он продолжал меня трахать в рот, слишком жестко и настойчиво, так, что мое горло горело огнем, по телу прокатывались спазмы от удушья, попытки вырваться причиняли еще больше мучений. Я просто не мог это вытерпеть, не мог ни морально, ни физически.       Это продолжалось целую вечность, я видел как он улыбался и тихо стонал от удовольствия, а у меня по лицу скатывались слезы одна за другой, мне было ужасно больно от того, что он так издевается надо мной, так унижает. Наконец-то он кончил мне в рот, то есть прямо в глотку, глубоко запихнув член и заставив меня содрогнуться, я чувствовал как по горлу стекает теплая вязкая сперма, отвратительная на вкус. Несколько капель попали в рот, а несколько он размазал по моему лицу, от чего стало мерзко еще больше, и я попытался сплюнуть от чего он снова со всей силы ударил меня по лицу, теперь уже в область носа. — Глотай, сука! Теперь ты доволен, ебанная мразь? Доволен? Понравилось? — он смотрел прямо на меня, — Я знаю что тебе понравилось, знаю, ты всегда этого хотел. Он встал, взял со стола недопитую бутылку с виски, сделал несколько глотков и подойдя ко мне вылил на меня все оставшееся. — Всегда будет так как я захочу. Ты понял это, ебанный ты мудак? Отвечай, мразь! — Да, — глухо ответил я сглатывая его противную сперму, потому что боялся что он сломает мне нос, если ударит по лицу еще раз. — Вот и правильно, моя грязная шлюха. Я не слышал как он вышел из комнаты. Меня всего раздирало мерзкое чувство унижения, стыда, несправедливости. Он снова воспользовался мной как бесплатной шлюхой, снова втоптал меня в самую грязь, причинил мне ужасную боль. Сейчас я уже не сомневался, что он вывихнул мне челюсть и несмотря на это все равно грубо выебал меня в рот. Я хотел секса с ним, но совсем не такого жесткого, как он любил, с этой грубым насилием. А уж когда он брал меня сзади, то это и вовсе для меня было настоящим адом, я умолял его не делать это, а ему было все равно, впрочем как и сейчас. Он всегда унижал меня и причинял мне боль во время секса, ему всегда нравилось жестко, насильственно и по принуждению. Ему нравилось насиловать меня, впрочем и с девушками он поступал так же.       Разве он не заслуживает наказания? Разве все его поступки должны сходить ему с рук? Конечно же нет, но… Но я любил его. Да, я любил его как самый преданный пёс любит своего хозяина, даже если тот часто бьёт его палкой. Я любил его каждый раз, когда он меня бил или насиловал, когда он меня унижал. Я любил его и ничего не мог с этим поделать. А что осталось теперь от моей любви? Что осталось от этого огромного невзаимного чувства, жестоко растерзанного на части? Ничего, пустота, такая необъятная пустота, которую теперь заполняла такая же огромная ненависть. Время прошло и теперь я ненавидел его. Так же сильно как и любил. Зависимость. Зависимость от тебя и твоего грубого обладания мной. Поцелуев, прикосновений, объятий, тепла тела, секундной ласки и вечной боли, прожигающей меня как адское пламя. Я безумно хочу все вернуть, так сильно, что отдал бы за это все, что у меня есть. Знаешь, это слишком долго продолжалось, мой любимый мальчик.       Я хочу уничтожить тебя и твою дьявольскую красоту, так завораживающую меня столько лет. Я утоплю тебя в твоей крови, я обещаю. Ты слишком мерзок внутри, чтобы быть таким по-детски миленьким, и в то же время таким горячим и возбуждающим, заставляющим пылать все внутри. Я хочу разрушить это. Я хочу заколоть тебя ножом, прямо в твое бесчувственное сердце, хочу ощущать на своих руках твою теплую, липкую и словно еще живую кровь. Я хочу облить кислотой твоё слишком милое личико, которое так сводило меня с ума. Твои резко очерченные, словно выточенные из мрамора великими скульпторами скулы, твои чувственные губы с твоей такой соблазнительной манерой их слегка приоткрывать прежде чем что-то сказать, твои бирюзовые влажные затуманенные глаза в которых намешаны все цвета бушующего моря во время шторма, шторма, который в конце концов погубил меня. Я хочу чтобы ты кричал и бился в судорогах от ужаса, чтобы ты задыхался и хрипел от дикой боли, слышать как ты будешь выть от кислоты прожигающей твою кожу до костей. Я хочу видеть как ты будешь корчиться, валяясь на полу, но уже ничего не сможешь исправить. О боже, как же я хочу чтобы твоё милое личико слезло с черепа как жидкое кровавое месиво. Но знаешь, я все-таки хочу чтобы у тебя обязательно остался один глаз, да, один из самых прекрасных глаз на земле, которым ты будешь видеть себя каждый день в своём новом образе. Каждый день. Каждый день. Каждый день. Ты будешь видеть свои струпья и раны, обезображивающие тебя. Делающие тебя таким уродливым и мерзким, какой ты есть внутри.       Я хочу взять нож, острый нож и вонзить его в твоё тело, располосовать себя всего, так что бы я весь был в твоей крови. Сдирать с тебя кожу, проводить острием по мягкой ткани, оголяя живую плоть, видеть тебя в агонии, слышать твой крик. Да, мой сладкий, сегодня прольётся твоя кровь, а не моя, что было для тебя таким привычным. Тебе же так нравилось делать мне до предела больно, до такой степени, что я не мог дышать и двигаться. Когда ты будешь валяться на полу я срежу с тебя ножом пропитанную кровью майку, я переверну тебя на спину и сделаю в твоём идеальном животе глубокие рваные дыры, которые так захочется трахнуть. И я буду, я буду трахать тебя в них ножом, ножом в твои органы — у тебя пойдёт пена изо рта, ты будешь хрипеть и дергаться — неужели моему бедному мальчику станет больно? А мне будет нравиться это и я не остановлюсь, пока ты не сдохнешь тысячу раз. Как и не останавливался ты. Я хочу чтобы тебе было больно. Я хочу чтобы тебе было очень больно. Я хочу чтобы тебе было безумно больно. Ты противен мне, отвратителен и мерзок. Меня тошнит от тебя, и я хочу блевануть прямо на тебя, чтобы ты захлебнулся моей рвотой, как когда-то я давился твоей спермой. Я хочу чтобы ты был снаружи так же ужасен как и внутри. Ты был слишком жесток со мной. Слишком, мой дорогой. Ты уничтожил, разгромил, втоптал в грязь все светлое и чистое, что было у меня когда-то. Да, оно было, было таким же трогательным и живым, ласковым и добрым, просящим твоей любви хоть чуть чуть, как пушистый котенок в твоих руках. А ты задушил его собственными руками, смотря на его судороги и смерть. Ты разрушил всё светлое и чистое, что я хотел подарить тебе, отдать просто так, за то что ты есть на земле. Я любил тебя как преданный щенок и хотел дарить тебе свою любовь каждый день. Но тебе это было не нужно. Ты вырвал своими острыми грязными ногтями моё живое, бьющееся, любящее тебя сердце из моей груди и оставил все внутри безумно выть от боли, гореть адским огнём и кровоточить. Как ты мог? Как? Скажи как ты мог так со мной поступить? Я еще спрошу тебя об этом, намотав на руку твои волосы, испачканные кровью, когда ты будешь задыхаться и корчиться от ран. Знаешь, то что ты делал было слишком больно. Слишком. Уж поверь мне. Так что теперь у меня нет сердца, нет любви, во мне нет ничего святого. Спасибо тебе за это. Спасибо за то что заставлял меня выть от раздирающего изнутри чувства, биться в истерике, хотеть сдохнуть каждую секунду, мучиться и плакать. Я тоже заставлю тебя плакать и умолять меня, я обещаю. Так что теперь моя очередь быть жестоким, мой милый мальчик. Скоро ты не будешь таким. Твою фотографию, которую я целовал каждый день перед сном, я разорвал в мелкие клочья и смыл в унитаз, как сраное долбанное дерьмо. Я ненавижу тебя. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Я готов кричать об этом на весь мир.       А ведь когда-то я молился на твои глаза.