via dolorosa

Жаль, что другого сценария нет Мы как жуки в янтаре В этом миге застряли В летаргическом сне в январе В мае мы, может, оттаем В сером сыром коробке Это наш гроб, дорогая! Но ты не ответишь мне, я знаю

Он всегда был во всем виноват. Розыгрыши над учителями, друзьями, родителями, невинными прохожими. Потопы, поджоги, несчастные случаи – когда думаешь о том, кто замешан во всем этом, в голову приходит только одно. - Бартоломью Симпсон! – раздается звонкий усталый голос медсестры. Он лежит в больнице всего три дня, но все уже запомнили его имя. И поэтому, когда на лестничном пролете самого последнего этажа пахнет табаком, женщины в медицинской робе, недовольно уставившись на Барта, ждут объяснений. Они винят его, потому что больше некого. Благоразумные пациенты-курильщики, гонимые своей ужасной жаждой никотина, - со сломанными руками, ногами, плотными повязками на голове, в коляске, с костылями, капельницами, - все они послушно идут к выходу из больницы и, присаживаясь на уютные скамейки под кронами зеленых деревьев, курят и слушают пение птиц. Это их момент свободы и возвращения к прежней здоровой жизни. Они делают глубокий вдох и задерживают дыхание на пару секунд, отвлекаясь от боли, лекарств, запаха больницы, сварливых медсестер, которые даже тут, на улице, иногда делают замечания, но, несмотря на это, такие моменты – бесценны. Но только Барт Симпсон почему-то прячется на лестнице, тяжело усаживается на холодный бетонный пол и надеется на то, что хотя бы эти десять минут тут никто не будет ходить. Единственное, чего он хотел, это чтобы хотя бы раз за все это время свет отключили, и он побыл бы в полном уединении, один – со своими мыслями и сигаретой. Все винили его. А он и был виноват. Не умен, но хитер и коварен. В нем кипело столько злобы, что хватило бы на каждого человека на планете. Только вот откуда она взялась, никто не понимал и не хотел понять. Именно эта злоба толкала его на шалости, а оглушающий хохот, как триумфальная музыка – венец его творений – сопутствовала всем его начинаниям, только оглушала она лишь окружающих, а самому Барту помогала заглушить несмолкаемый рой мыслей, комплексов и страхов. Он вырос, и кидаться в директора шариками с водой уже не престижно. Теперь, когда кто-то снова гневно сверлит парня взглядом, он натворил «взрослые» глупости: прятался в комнате с сигаретами, разбивал машины, ввязывался в жуткие драки, напаивал девочек и приставал к ним, попадал в полицию за мошенничество, продавал наркотики. Список можно продолжать бесконечно, многие вещи он делал и будучи ребенком, но теперь он полностью осознавал то, что делает, и это усугубляло положение. И так же, как десять лет назад, его родители читали ему нотации, запирали в комнате, платили деньги за залог и винили, винили, винили… А Барт, запивая шуршащие мысли алкоголем, злился и не понимал, почему его так тянет в эту бездонную пропасть. Барт уже не маленький мальчик, и никакая мама теперь не сможет сказать ему, что делать. Не посмотрит на него щенячьим взглядом, пытаясь вызвать в нем сочувствие, от которого приходил лишь стыд. Стыд, копившийся годами, подпитываемый разочарованием. Она всегда делала комплименты членам семьи, называла сильные стороны всех, всех без исключения! Кроме Барта. Когда очередь доходила до сына, она замолкала и отводила взгляд, потому что надежды в его глазах она вынести не могла. Ей нечего было сказать. Никакой отец не сомкнет рук на его шее – там и так остались следы. Маленькие шрамики от ногтей Гомера, светлые полоски от его толстых пальцев. Иногда кажется, что он и здоровью нанес непоправимый вред, безжалостно сдавливая шею сына практически каждый день, ведь иногда становится совсем тяжело дышать, как будто в полосочки-канавки снова проваливаются мокрые от пота пальцы. Тепло от тлеющей сигареты обвивало пальцы, а дым попал в глаза, не моргающие, ссохшиеся, но отрезвил Барта, сидевшего на лестнице и устремившего взгляд в никуда. Дверь хлопнула, заставив поднять голову на медсестру, скрестившую руки на груди. Она позвала его по имени, так же гневно и злобно, как всегда. На оправдания не было сил, сознание еще не пришло в норму после бесконечности, проведенной глубоко в себе, поэтому парень подул на окурок, смахнул со ступеньки пепел и тяжело поднялся. - Да, да, я понял, - промямлил он и, игнорируя женщину, побрел обратно в палату. А там было пусто. Как и всегда. Никто не заходил, не приносил цветы или бесполезные подарочки, которые приятно было бы рассматривать после очередной капельницы, понимая, что совсем скоро ты и правда поправишься и вернешься к своим любимым людям, которые тебя ждут. Барту звонили пару раз его друзья, мать, сестры, но, удовлетворившись одним только осознанием, что он в порядке, просили позвонить, когда его отпустят домой. Все. Только Лиза была внимательней всех, но и она не навещала его – у нее есть Нельсон, зачем приходить к брату? При этой мысли сердце пропускало удар, но Барт делал глубокий вдох и, зажмурившись, переводил поток своих раздумий в другое русло. По крайней мере, несколько дней в одиночестве помогут ему написать пару новых песен. *** Неделю назад. Двери лифта с противным лязгом разъехались, приглашая пьяную парочку. Мигающая лампочка придавала ситуации небрежный налет романтики, – как казалось Барту (хотя он никогда ничего не знал о романтике). Осталось нажать на кнопку с цифрой пятнадцать и унестись ввысь, сквозь пыльные этажи старого жилого комплекса, и надеяться, что тетушкам не приспичит обсудить очередную серию МакГайвера или взять пачку сигарет «в долг» (Барт был уверен, на каждой полке их квартиры найдется заначка). Сегодня знаменательный день, потому что именно сегодня Барт трахнет Ники МакКена. Глупая девчонка, которая двенадцать лет назад отвергла его (и не единожды!), будет сегодня сексуально извиваться в его постели, чтобы потом снова потеряться на неопределенный срок и появиться в жизни Барта уже на чьей-нибудь свадьбе или похоронах. В его мечтах это выглядело так красиво. Как, в принципе, и сама Ники – белый растянутый кроп-топ, джинсовые шорты и, о Боги!, черные колготки в сетку, которые она уже умудрилась порвать, падая на асфальт, когда выходила из бара. Лифт полз вверх, недовольно шумя, а Барт, не отрываясь, смотрел на свою пассию: от алкоголя мышцы обмякли, поэтому он обнимал ее, прижимая к себе, чувствуя, как тяжело она дышит и бормочет что-то неразборчивое, утыкается носом в ее волосы, но как в фильмах не получается. Она не пахнет цветами ни маленькими фруктовыми карамельками, которые обычно стоят на ресепшенах, ни резкими духами, от которых остается тяжелый вязкий шлейф, ни девчачьими шампунями с ароматами любви и нежности. Нет. Она пахнет баром, водкой и табачным дымом, как будто ее волосы, как губка, впитали в себя всю грязь, в которой пришлось находиться весь вечер. Лифт останавливается, громко открывая двери, и Барт выволакивает Никки в коридор. Она что-то говорит, пока парень пытается достать из кармана ключ, а потом, удивительно ловкими движениями рук он распахивает дверь и заталкивает девушку в квартиру. Наконец-то этот момент настал. Он прижимает ее к двери, увлекая в поцелуй. Она дрожит и стонет ему в рот, отзываясь на настойчивые пальцы Симпсона на ее груди, ныряющие под короткий топик и лифчик. У нее маленькая грудь и проколотые соски, дрожащие при каждом прикосновении. Никки не желает церемониться и расстегивает джинсы, водит рукой по набухшему члену, другой рукой мастурбируя себе. Она довольно самостоятельна и очень отзывчива. Только вот чего-то снова не хватает. Барт отрывается от ее губ и делает шаг назад. Любой на его месте позавидовал бы такому: Никки нетерпеливо стягивает свои шорты и, кокетливо улыбаясь, садится на диван, облокачиваясь на мягкую спинку, а потом, путаясь пальцами в нитках дырявых колготок, отодвигает трусики. Симпсон прикусывает щеку, закрывает глаза и тянет носом воздух. Член постепенно обмякает и падает, желание улетучивается. И этого ты ждал столько лет? - Прости Никки, но тебе лучше пойти домой, - говорит он тихо, зарываясь пальцами в свои волосы, нервно зачесывая их назад, - Я не в настроении. Выражение ее лица стремительно меняется, пьяный гнев бурлит в глазах, но она ничего не говорит, вскакивая и поднимая шорты. Лишь метнув разъяренный взгляд, она подходит и дает ему пощечину. Звук разлетается по комнате и, догоняемый лязгом двери, растекается и исчезает. Действительно, такую ночь он запомнит надолго. Где-то далеко шумят соседи, бьются бутылки, гогочут подростки, и бабульки, которым еще вчера положено было умереть, смотрят телевизор так громко, что ляг ты на пол, услышал бы отчетливые слова какого-нибудь актера. Где-то далеко, конечно. Но в квартире Барта тихо, потому что его сердце вновь не вовремя решило превратиться в тревожный напряженный комок. К горлу подступила тошнота, которую решено было перебить последней на сегодня бутылочкой пива. Барт осушил небольшую жестянку и кинул ее в раковину, а затем рухнул на диван, уткнувшись лицом в кучу грязной одежды, которую днем ранее выложил, чтобы отнести в прачечную, и заснул. Этой ночью ему не снились сны. *** Позднее похмельное утро довольно быстро перетекло в полдень. Сквозь зеленые занавески в комнату с переменным успехом пыталось пробиться солнце, которое настырно устилали ползущие по небу облака. За несколько часов, проведенных на диване за просмотром дебильных передач, к Барту стучались дважды. Оба раза – чтобы купить экстази. И чем больше людей к нему приходило, тем больше он понимал, как же опостылели эти одинаковые рожи: прикрытые тяжелыми веками красные глаза; нервная улыбка, переступание с ноги на ногу; громко шмыгающий нос, красный и шелушащийся от постоянного трения манжетой джинсовой куртки; толстые, худые, волосатые, пьяные, подростки и взрослые; знакомые, удивленные и удивляющие своим визитом; незнакомые, лепечущие, что забегут еще на недельке-другой; богачи, торгаши, компании и одиночки – от всех порядком тошнило, на всех один алгоритм: отрыть дверь, задать несколько вопросов, убедиться, что это не копы, пошерудить рукой в кухонном ящике, достать зиплок и, сначала взяв деньги, отдать дозу покупателю, закрыть дверь. Иногда ему кажется, что мир замирает после первого неуверенного стука и начинается после того, как щелкнет замок. Это все сон и все не по-настоящему. Лучше бы так и продавал траву. Хотя данное мероприятие уже давно потеряло свою актуальность. Теперь марихуана – легальный наркотик, и барыжить им дома уж слишком невыгодно. Теперь ее можно достать из каждого утюга, даже заказать через Убер и не шевелить булками, чтобы куда-то идти. Большие и злые частники со своими магазинами и фермами, а так же балбесы, которым нечем занять свой задний двор, кроме выращивания травы, вытеснили мелких спекулянтов и установили свои грозные права. Теперь травокуры могут пыхнуть в лицо полицейскому и получить лишь одобрительную ухмылку. Думая обо всем этом Барт не понимал, что злит его больше: невозможность зарабатывать на легальной продукции, или то, насколько беспечно он относится к опасным незаконным веществам в своем кухонном ящике, лежащим в банке со специями. В думах настал вечер, и Барт в очередной раз выключил телевизор, жужжание которого вызвало лишь головную боль. Нужно было сходить в душ и собираться на репетицию. Так он и сделал. Закинув гитару в чехол, а пару банок пива и портсигар с сигаретами и косяками – в рюкзак, парень направился к выходу. Рядом с дверью на стене висел календарь, в котором ярким красным кругом выделялся сегодняшний день. День рождения любимой сестренки. И ведь вчера, когда обжимания с Никки не дошли до логической развязки, он тоже увидел его. Лишь краем глаза. Но этого было достаточно, чтобы почувствовать гнетущую пустоту в груди так остро, что все вокруг меркло и исчезало. Он помнил каждый ее день рождения. Каждый год, когда даже родители забывали про него. Он всегда готовил ей маленькие подарочки, но его роль старшего брата и мальчиковая гордость не позволяли эмоциям захлестывать его маленькое сердечко, и поэтому подарки он кидал ей чуть ли не в лицо уже поздним вечером. Уже после целого дня Лизиного ожидания, расстроенных чувств от родительской забывчивости, после наспех сколоченного праздника, после распаковки подарков, купленных в суете после получаса расспросов в стиле: «Дорогая, ну чего же ты хочешь?», после того, как Лиза, сложив дрожащие губы трубочкой, задувала свечи и загадывала одно и то же желание, после десятков попыток развеселить именинницу и петь веселые песни, после ухода всех гостей, горы помытой посуды и последнего выпитого мамой бокала вина, когда все уже помылись и почистили свои зубы, улеглись в постель и спали (или должны были). После всей это вакханалии, когда Лиза, хныча, уже почти успокоившись, лежала под одеялом, Барт заходил к ней в комнату и тихо произносил: «С днем рождения, любимая сестренка», кидал ей на кровать коробочку и быстро уходил к себе, пока его сердце бешено стучало в груди. Он надеялся, что она понимала и принимала его. Он знал, что она его любила и всегда была благодарна ему. Он знал (слушал через стенку и вентиляцию), что она всегда переставала плакать и разворачивала подарок. И он знал, что она улыбалась и сжимала в ладошке эти порой странные, но милые ее сердцу безделушки, и хранила их. Всегда. И тогда этот день становился для нее гораздо лучше, весь кошмар забывался, и она проваливалась в сон, счастливая. Барт никогда не делал этого потому, что хотел быть финальным аккордом, завершающим ее праздник. Он просто не мог сказать ей этого в лицо, не мог по-человечески, как семья, подарить ей подарок. И все те томительные часы он решался. И только когда все вокруг погружалось в тишину и темноту, он набирался храбрости. И это стало ритуалом для них обоих. А теперь, когда он четыре года жил отдельно, такие поступки казались почти невозможными. Но он нашел выход. И сегодня ему предстояло сделать то же самое. Прохлада майского вечера избавила Симпсона от последствий похмелья. Выйдя из здания, он сделал глубокий вдох и на секундочку понял, что жизнь не так плоха, как ему казалось. Их группа репетировала в здании бара, который обычно открывался в полночь. Там была небольшая сцена и некоторое оборудование, которым им разрешали пользоваться. Как парни нашли это место и уговорили хозяина пускать их туда – одному Богу известно, потому что Мартин Принц, который играл на клавишных, был настолько воодушевлен идеей, что несколько дней бегал по городу и искал им пристанище. Видимо, его шарм и коммуникативные навыки сделали свое дело. Но это не единственный интересный факт. Их группа в принципе была странной и совсем не такой, как представлял себе Барт. Они с Милхаусом еще будучи подростками начали осваивать инструменты, и если гитара – самое банальное, что можно придумать (поэтому Барт и играет на ней), то Милхаус пошел дальше и уговорил родителей купить барабанную установку. Конечно, он не был гениальным виртуозом или талантливым барабанщиком, но выходило у него довольно неплохо. И спустя время ребята поняли, что их какофонию нужно чем-то разбавить. Тут им и подвернулся Мартин, который однажды остался в школе на дежурстве и вместо уборки играл какие-то меланхоличные мелодии. Его не пришлось уговаривать – он и сам давно подумывал собрать свой кружок юных музыкантов, но подходящие люди (по его словам) никак не появлялись. Последним участником стал Род, которому каким-то образом удалось вылезти из-под отцовского крыла и свободно обосноваться в одиночестве. Он замечательно пел (и не только церковные песни), поэтому ребята с радостью решили дать ему шанс. До бара Барт шел прогулочным шагом и наслаждался тем, как у людей течет жизнь. Семьи, гуляющие с детьми в парке, или алкаш Барни Гамбл, лежащий под дверьми таверны Мо – все казалось таким красочным и интересным. Полчаса пути прошли незаметно и, остановившись возле черного хода, Барт вытащил свой портсигар и, поборов желание покурить травку, подкурил обычную сигарету. - Доброго вечера, Бартоломью, - весело раздалось над ухом, и Барт увидел улыбающегося Рода. - Привет, - ответил он, выкинув окурок под ноги. Сегодня Родни выглядел очень забавно: зеленые джинсы и гавайская рубашка голубого цвета, черные кеды, кудрявые рыжие волосы аккуратно (если такое для них вообще возможно) уложены. После консервативного стиля его родителя видеть парня в ярких цветах было непривычно, но несколько лет сепарации проходили успешно – он начал искать свой стиль. Его побег из родительского дома был огромной неожиданностью для всех, не только для Неда. Наверное, миссис Крабаппл и даже Мардж сыграли в этом большую роль – Род начал меняться. А его брат был еще слишком мал, чтобы что-то понимать. Тодд все еще живет с отцом, ходит в церковь, помогает нуждающимся. Было бы неправильно утверждать, что Родни перестал верить в Бога. Иногда, когда он становится смелее и расстегивает несколько пуговиц рубашки, можно было заметить тонкую серебряную цепочку с крестом. Мы всегда пытаемся сбежать оттуда, где нам плохо и больно, однако отпустить это до конца мы не в состоянии. Когда луна бессовестно заглядывает в окна жителей Спрингфилда, Род становится на колени, утыкается лбом в костяшки пальцев и закрывает глаза, бубня все молитвы, которым научил его отец. Иногда по его щекам текут слезы. Он, как и Барт, тоже понимает, что уже не мальчик. И набожный отец больше не сможет диктовать ему свои христианские правила, всеми силами оберегая его от внешнего мира, который Род уже успел вкусить сполна. Отец уже не имеет над ним власти и уже никогда не сможет напугать его пеклом ада, в который тот непременно попадет, потому что «Так жить нельзя!» Род не особо распространялся о своих чувствах, однако его девушка Дженда, которая частенько приходила на репетиции и на пьянки к Барту домой, периодически рассказывала о чудаковатом поведении своего бойфренда. А Барт только и думал, что познакомься они лет на десять пораньше, она бы считала Родни самым адекватным парнем в мире. Время шло, однако часть группы так и не появилась. У Барта кончилось терпение. Он вытащил телефон, на экране которого виднелись три кривые трещины, и набрал номер Милхауса. Звук гудков никогда не нравится Барту. Как будто он предвещал что-то плохое. Он пробирал до самой глубины души, медленно и точечно уничтожая все, кроме нарастающего страха. И нет, Симпсон не боялся, что трубку не берут, потому что на другом конце уже некому ее брать, потому что машина не затормозила на пешеходном переходе и раздавила тело несчастного абонента всмятку; или потому, что абонент решил выйти на улицу ночью, подышать свежим воздухом, но не учел, что вся шваль стечется на запах свежего мяса и растерзает несчастного на куски; а потому, что абонент вовсе не несчастен, а жив, здоров и рад жизни такой, как она есть, улыбается каждый день и звонко смеется, совсем не думая о каком-то там Барте Симпсоне, потому что он не нужен. Никому. Очередной гудок и пронизывающий вопль, оповещающий, что телефон абонента выключен, или… Барт сбросил звонок. Родни вопросительно посмотрел на друга. - Милхаус, - бросил Барт, - Козел, не берет трубу. Род вздохнул. Это был не первый подобный инцидент. Переменчивое поведение Ван Хутена часто выступало причиной ссор участников группы. То он пропадал в тренажерке, то сильно увлекался спиртным. Притом, что это не были разовые акции, это длится постоянно, одно сменяется другим, как замкнутый круг. - Стероиды ему совсем башню снесли, - опасливо тихо выдал Род. Ему не хотелось этого говорить, да и вообще никому не хотелось, но это факт. Барт снова достал портсигар, но вместо сигареты вытащил косяк. - Он появляется через раз, часто несет чушь, - продолжил Род, - Я знаю, что мы не метим в шоубиз, но… Зачем тогда вообще играть? Барт молча затянулся. Он выглядел спокойным, но внутри злился. Его бесил Милхаус, Мартин, от которого не ожидаешь проебов, его бесил Род, потому что был прав. Но больше всего Барта бесил он сам, потому что, будучи ответственным за появление группы, он не установил никаких правил, а просто развлекался. А сейчас, хоть это и был способ просто повеселиться, их стали звать на всякие мероприятия – деньги никогда не бывают лишними. - Я знаю, - наконец, сказал он, протягивая Роду косяк, - Нам нужно собраться и все обговорить, иначе Жирный Тони нам яйца отрежет. - Это ко дню рождения его сына мы готовимся? – спросил Род, выпуская дым. Симпсон кивнул. - Может быть, тогда сегодня у тебя? – предложил Род, - Выцепить где-нибудь Мартина – не проблема, Милхаус наверняка либо дома, либо в качалке. Барт сразу замотал головой. - Сегодня я занят. Завтра позвоню, - бросил он и, пожав друг другу руки, парни разошлись. В действительности же, дел было не так уж и много. И, наверное, даже верным решением было бы устроить очередную вписку, чтобы не оставаться наедине с мыслями, но менять решение было уже некогда. План был прост: найти ювелирный магазин. Голова стала тяжелой, ноги будто сами вели по узким улочкам. Барт изредка поглядывал по сторонам, рассматривая вывески, но заветного места не находил, лишь мелькал вдалеке ломбард, который очень хотелось обойти стороной. Магазины постепенно закрывались, и противные мысли о том, какие неописуемые цены он увидит в ювелирке, не давали ему покоя, поэтому, ускорившись, он приблизился к красной двери ломбарда. Небольшое помещение, заполненное всяким хламом, который стаскивали сюда люди, было пустым, единственная живая душа – продавец, сидел за прилавком и смотрел старенький телевизор. - Здравствуйте, мне нужно кольцо, - сказал парень, осматривая стеклянные витрины. - Все здесь, - монотонно ответил мужчина, кивая в сторону. Выбор был невелик, но взгляд сразу зацепился за аккуратное серебряное колечко с маленьким бордовым камушком. Барту представилось, как мило оно будет смотреться на ее пальце. - Размер? – пробубнил мужчина, который уже стоял напротив Барта, склонившись над витриной. Симпсон шарахнулся, но ответить не смог. Он не знал. - Мне останется надеяться, что оно налезет хоть на какой-нибудь палец, - он указал на кольцо и полез в карман за деньгами. - А подарочных упаковок никаких нет? – с надеждой поинтересовался Барт, когда продавец захлопнул кассу. - Могу предложить тебе газету, - усмехнулся мужчина и вернулся на свой стул, продолжив смотреть телевизор. Остается импровизировать. Спустя сорок минут парень вышел на Вечнозеленую аллею. Солнце садилось, окрашивая мир в розово-золотой. Соседи уже сидели в своих домах, улица была пуста и спокойна, только ветерок шуршал в листве деревьев. Подойдя к своему дому, он увидел, что в гостиной никого не было, в столовой тоже, а значит, все уже разбрелись по своим комнатам. Барт прокрался на задний двор и залез на дерево, с одной из веток которого открывался отличный вид на комнату Лизы. Лиза сидела за маленьким столиком в своей комнате и отвечала на поздравления друзей и знакомых. Сегодня тот день, когда она могла купаться во всеобщем внимании, и теплая дрожь охватывала ее тело от бесконечных приятных слов. Родители уже подарили ей подарок, но нетронутая коробка стояла на кровати – ей было неинтересно смотреть, что там. Главное то, что возле нее носятся все, и даже назойливое внимание Милхауса льстило ей. Она, маленькая зубрилка, окончила школу с отличием, но в колледж не пошла – так сложно было выбрать что-то одно, глаза разбегались как у ребенка, которому разрешили взять только одну конфету. Несмотря на уговоры Мардж, она решила годик посидеть дома и подумать, вдруг найдется занятие получше. Появился Нельсон. Как тогда, много лет назад, снова овладел ее сердцем, только теперь все ощущалось иначе. Ей нравилось быть умнее, красивее, лучше, чем он. Она могла крутить им, как хотела, по крайней мере, ей так казалось. Его изуродованная детством психика была прекрасным фундаментом для постройки идеального человека, и Лиза пользовалась этим. Конечно, все было не так просто. Они уже не были детьми, поэтому ему не стремно было ходить с ней по магазинам и якобы «променивать» на нее пацанов. Он жил своей обычной жизнью, но позволял ей играться. Ему было приятно иметь такую маленькую хрупкую девочку полностью в своем распоряжении. Он давал ей то, что хочет она, взамен получая то, что хочет он. Все в выигрыше, все довольны. Жестокое детство наложило определенный отпечаток. Он не самый плохой человек в мире, но достаточно особенный. Холодный и жестокий, но мягкий и нежный, он для нее как отец – ему не хватало отца, как и Лизе в какой-то степени, и он мягко опекал ее. Высокий жуткий бугай и девчонка в розовых очках со своими непонятными тараканами в голове. Он приходил к ней домой, когда все засыпали. Они спускались в подвал, который Мардж разрешила оборудовать под мастерскую. Средняя Симпсон завешала угол под лестницей плотными бордовыми занавесками, которые нашла в коробке на чердаке. Сделала подобие балдахина и завалила пол мягкими подушками. Иногда она там медитировала, закрывшись от реального мира. Словно в маленькой непреступной будке, ей там было хорошо и спокойно – никто не мог увидеть ее внутренних демонов. По стенам плющом вились цветные лампочки, чтобы свет был не таким ярким и не обнажал действительность. Маленький диванчик, собственный телевизор. В комнате ей было не так уютно. Когда они спускались сюда, Лиза могла часами читать Нельсону книги и рассказывать какой-нибудь заумный бред. Могли смотреть фильмы, если было настроение. Но обычно все было не так прозаично. Часто, за разговорами о совместных занятиях или обсуждением последних новостей, тихо шагая по деревянным ступенькам, они приходили сюда, и Нельсон молча и по-хозяйски забирался в ее любимый уголок и садился на подушки, глядя ей прямо в глаза. Тогда она все понимала. Свет выключался, загорались лампочки, а пуговицы на одежде Лизы расстегивались одна за другой. Голая, она подползала к его ногам и тянулась к ремню и ширинке, помогая ему стягивать джинсы. Ниточки, которые стягивали балдахин, развязывались, и он спадал вниз, пряча их подальше от чужих глаз. Начиналось торжество безумия, осуществлялись самые потаенные желания. То, о чем они никогда не говорили. Иногда он приходил по ночам. Лиза встречала его на заднем дворе, и он молча вел ее в подвал. И она молча повиновалась. Она лежала на спине, одной рукой сжимая грудь, другой водила по лобку и бедру, наблюдая, как Манц снимает футболку и нависает над ней. Облизнув пальцы, он провел по клитору и половым губам, а затем ввел их, проверяя, достаточно ли она мокрая. И она была. Этой же рукой он смазал головку члена, а затем вошел в нее, делая несколько тестовых движений, чтобы понять, что вошел полностью. Они всегда смотрели друг другу в глаза. Лиза тянула к нему руки, чтобы обнять и прижаться, но он, секунду помедлив, сжимал ладонью ее шею и отстранялся, надавливая сильнее. Он двигался грубо, но не быстро, почти полностью выходя из нее. От резких толчков ее груди тряслись. Она как-то странно и жутко улыбалась, но ему нравилось. Она подтягивала колени руками, пытаясь больше его прочувствовать, и, хрипя, стонала. Ей было больно, когда он входил полностью, но вместе с тем и приятно. Она уже не могла представить настоящий секс без резкой боли, ей нравилось, когда он сжимал шею. Он имел ее полностью во всех смыслах, и это возбуждало ее больше всего. Нельсон никогда не издавал никаких звуков, только тяжело дышал. Второй рукой он притягивал Лизу, схватившись за бедро, и ускорялся пред тем, как кончить. Она была такая горячая. И это было так приятно. Такая беспомощная. Она краснела от удушья, но не позволяла ему ослабить хватку. Она пыхтела и хрипела, поджимала губы, но ей будто не хватало на это сил, поэтому рот резко приоткрывался, капая слюной ей на губы. Из глаз текли слезы. Отвратительно, но возбуждающе. Отпуская колени, она впивалась ногтями в его плечи и ногами обхватывала его талию. - Глубже, быстрее, - сил почти не оставалось, слова слетали с пухлых налившихся кровью губ, слюни текли из уголков рта. Она почти кончила, сжимая член внутри. Он ускорялся – у Лизы закатывались глаза. Манц рычал и в судорогах дергался, кончая, убирая руку с ее шеи. Она делала глубокий вдох, и парень ложился на нее, не вытаскивая член. Хорошо, что она соорудила этот угол. Хорошо, что у них есть тайная комната. Хорошо, что они понимали друг друга без лишних слов. И вот, отложив телефон в сторону, она откинулась на спинку стула и посмотрела на часы. Ее сердце чувствовало, что что-то должно случиться, но она не понимала, что, поэтому мучилась и не ложилась спать. Барт сидел на ветке и просто смотрел. Ему вдруг стало спокойно, все тревоги ушли, злость отступила, и душу окутало тепло, которое он так редко ощущал. Ему хотелось улыбаться, но, наверное, даже больше – хотелось закричать, чтобы она увидела его и пришла, чтобы объять теплом не только израненную душу, но он молчал, сжимая в кармане кулак с колечком. Тут он понял, что не придумал никакую упаковку, поэтому аккуратно стянул чехол с гитарой с плеч. Внутри лежало много всякого мусора, и он надеялся найти хоть что-то подходящее. Пальцы нащупали глянцевую бумажку, которая оказалась билетом на выступление его группы – они давали его в прошлом месяце в баре, где репетировали, потому что «нормальная» (по словам владельца) группа не приехала, а живое выступление было обещано давно. Как будто алкашам есть дело до чертовой музыки. Он осторожно положил кольцо на бумагу и свернул ее так, чтобы оно не выпало. Подполз ближе к окну, приоткрытому как раз настолько, чтобы закинуть кулек. Он понимал, что у него будет всего лишь несколько секунд, чтобы спрятаться, поэтому, напряженно целясь, бросил его в щель. Сверток ударился о раму и упал на подоконник, Барт судорожно подхватил свои вещи и пополз в сторону домика на дереве – этот стресс нужно было запить пивом. Добравшись до домика, он сел в угол и достал банку. Раздался глухой скрежет, и, шипя, пиво брызнуло в лицо и на руки. Барт резко дернул рукой в сторону окошка, капли потекли на траву, а парень нахмурился, мысленно ругая себя за такую неосторожность. Пара секунд в тишине – все спокойно. Несколько глотков теплого (к сожалению) напитка, и сердце начало возвращать свой привычный ритм. Симпсон осмотрелся: в этот старенький, но надежный домик уже почти никто не залезал, везде пыль и грязь, но зато на стенках до сих пор висят плакаты с Красти, с любимыми музыкантами, даже парочка красоток в провокационных позах – можно проследить взросление Барта. Здесь прошло все его детство, это его крепость, единственное, над чем в свое время Гомер действительно постарался. Именно здесь они с парнями придумывали свои коварные планы, здесь они ели конфеты в Хэллоуин, прятался от родителей, прятал здесь всякие странные вещи, которые нельзя было тащить домой, здесь он впервые поцеловался… Столько воспоминаний. И лишь добрая грусть о том, что последним будет то, как он (снова) прятался от сестры. Ведь каждый раз, когда он приходит домой, ему кажется, что это в последний раз. Жестянка отправилась на пол, открылась вторая. Наверное, можно задержаться еще на пять минут. Лиза, услышав внезапный звук, вскочила со стула и уставилась в окно, стараясь не шевелиться, будто это сделало бы ее незаметной для грабителей, убийц или приведений. Глаза забегали, но потом остановились на непонятном комке бумаги. Девушка с опаской подошла к подоконнику и подняла его. - Неужели… - прошептала она и, будто выйдя из транса, кинулась открывать окно. Но там уже никого не было, только, как ей показалось, вода разлилась на траву. Потом все затихло. Она улыбнулась. - Надеюсь, ты еще здесь, - так же шепотом сказала она, а затем быстро раскрыла сверток. Барт всегда приносил ей подарки. Даже если шел сильный дождь и ветер сдувал все вокруг, даже если он говорил, что нет денег, даже если куда-то уезжал, он все равно возвращался, и каждый раз она находила игрушки, книги, маленькие сувениры, ароматические свечи, билеты в театр. Он никогда не знал, чего именно она хотела, но всегда попадал в самую точку. И теперь – она давно мечтала о кольце. Только вот надеялась, что подарит его совсем не брат. Она положила подарок в карман и побежала на улицу, надеясь застать Барта. Босые ноги почти бесшумно приземлились на пол со ступенек лестницы, мягкий ковер сменила холодная плитка, а затем – холодная трава на улице, в которой хотелось утонуть, но она не могла, она добежала до дерева и, неуклюже поднимаясь, несколько раз соскальзывала с дощечек, но, наконец, увидела его. Барт впился в жестянку похолодевшими пальцами, ожидая увидеть Гомера, с которым не хотел бы сейчас сталкиваться, но вместо этого – горящие глаза и самая светлая улыбка озарили его. Промешкавшись, он кинулся к Лизе, помогая ей залезть. Она вцепилась в него, обнимая так крепко, что перехватило дыхание, он обвил ее трясущимися руками и снова, как раньше, почувствовал самый приятный запах – ее любимых духов, ее шампуня, ее тела, любви. Они сидели так несколько секунд, молча, не шевелясь, будто боясь спугнуть, но Лиза резко отстранилась и взяла в ладони его лицо. Ее глаза блеснули, наполняясь слезами. - Почему я так давно тебя не видела? – вырвалось у нее, по щекам покатились слезы. Барт не нашел, что ответить, все так же обнимая сестру. Он не ожидал, что она вот так настигнет его, совершенно беспомощного, печального и пьяного, совсем не готового снова ощущать ее мягкие руки, которые будто бережно собирали его сейчас по кусочкам. - Прости, - еле слышно сказал он, протянув руку и вытирая слезы. Мир вокруг просто исчез, оставив ему лишь этот момент, самый интимный, даже интимнее кунилингуса, который он делал на вписке у себя дома девчонке, которая работала с ним в магазине спорттоваров, интимнее самого страстного секса с одной из одноклассниц-близняшек (ему даже не хотелось их различать, как и им показывать свои различия, поэтому он всегда предполагал, что трахал их обеих). Они просто смотрели друг на друга, не зная, что сказать и что делать, однако Лиза решила идти до конца и, посильнее схватив лицо брата, впилась в его губы поцелуем. Ох, эти губы… Барт даже простонал, выронил из руки несчастную банку, пиво из которой выливалось на пол, комкая всю грязь, что тут была, и скользнул ладонями к пояснице, а затем и на задницу, аккуратно сжимая ее. - Я очень по тебе скучаю, каждый день, - отстранившись, выпалил парень, покрыв поцелуями раскрасневшиеся губы. - Тогда почему ты просто сбежал? – с обидой спросила Лиза. - Ты же сама знаешь, - тихо ответил Барт, отпуская сестру, - Мне вообще нельзя сюда приходить. Лиза, не отрываясь, смотрела на брата и не верила своим ушам. - Нельзя?! – чуть не закричала она, - Ты в своем уме? Это твой дом! Барт было хотел прикрыть ей ладонью рот, но его рука зависла возле ее лица. - Дом, но ты должна понять. Все очень сложно, с родителями, с нами… - ему хотелось уйти от этого разговора, чтобы в памяти не всплывали эти отвратительные моменты, - Как тебе подарок? Подошел? Лиза хотела злиться, но ей просто не хватало сил, и она не хотела портить момент, поэтому промолчала и вытащила из кармана кольцо. - Я не знаю, еще не мерила, сразу побежала сюда, - она еще раз взглянула на маленький камушек, поблескивающий в свете ночных фонарей, а потом надела кольцо на безымянный палец. Барт улыбнулся – не прогадал. - Оно замечательное. Я давно хотела кольцо, - улыбнувшись в ответ, сказала Лиза и снова обняла брата. - Лиз, - вдруг раздалось снаружи. Оба замерли, пытаясь сквозь грохот сердца в ушах услышать что-то еще. - Эй, Лиз, - уже громче. Лиза с ужасом посмотрела на брата и жестом показала сидеть тихо. Высунувшись из домика, она увидела Нельсона, который стоял под окнами, держа за спиной букет роз. Повернувшись к Барту, она на мгновение закрыла лицо руками. - Прости, Боже, прости, - залепетала она шепотом, - Там Нельсон. Сердце Барта будто резко остановилось, сжалось до размера ногтя и упало вниз. - Я понимаю, тебе нужно идти, - глухо сказал он. Девушка в панике рванула к выходу, но, вернувшись, на прощание поцеловала парня в щеку, а затем аккуратно слеза с дерева. - Нельсон! – позвала она, - Я тут наслаждалась прохладой. - Босая? – неодобрительно буркнул он. - Я… - начала Лиза, но затем парень протянул ей букет. - Мы можем вернуться туда, если хочешь, - ухмыльнувшись, сказал Манц, приобнимая Лизу за талию и прижимая к себе. Барт наблюдал за этим, стараясь не шуметь, но его затрясло от злости и обиды, когда он увидел, как руки этого грязного дебила прикасаются к ангелу. - Нет, совсем не стоит, я уже замерзла, - соврала девушка, толкая Нельсона к дому, - Пойдем лучше в наше место. Прежде чем скрыться за дверью, она бросила последний взгляд на брата, который стоял на коленях у входа. - Теперь моя очередь спрашивать «почему?» - шепнул он, упершись лбом о шероховатую деревяшку.