*
Эд приносит всем кофе, оправдывая этим своё опоздание. Один стакан вручает лично Оксане, пусть и говорит, что во всех американо. Этакий жест вежливости и воспитанности. — Спасибо, — с подозрением сказала Оксана, когда Выграновский лично в руки отдал стаканчик с кофе. Суркова делает глоток, думая, что от огромного желания уснуть её сможет спасти кофе. Не американо. — Не за что, — довольно улыбается Эд. Выграновский знает, что Оксана, пусть и любит американо, латте любит больше, пусть и виду не подаёт. Знает, что между американо и латте Суркова всегда будет выбирать второе. У Оксаны внутри подобное проявление внимания щекочет рёбра, что появляется огромное желание улыбаться всем на свете и заключать в крепкие объятия. Раздражает? Нет. Странно? Да. Потому что если она и должна ощущать что-то подобное, то определенно не из-за поступков Выграновского. Из-за кого угодно, но не из-за Эда, черт возьми. — А где Антон? — спрашивает Паша. — Сказал, что хочет поспать, — сообщает Арсений. — Это на него не походит, — Добровольский задумчиво хмурится. Оксана наклоняется в сторону Попова и шепотом задаёт вопрос. — У вас что-то было? — Ничего особенного, — отмахивается Попов, а как только Суркова начинает отстранятся, Арсений спрашивает. — Он никогда не целует в губы? — смотрит на Оксану и то, как уголки её губ приподнимаются в доброй улыбке. — Прости, глупый вопрос. — Если честно, не знаю я куда и кого он целует. Просто для него это обычно значит больше, чем для его партнера или партнерши.*
Четвёрка встретилась вместе только когда все приехали забирать Эда из полиции. Приехали почти одновременно. Выграновский позвонил сначала Оксане, а она уже Антону с Арсением. Сама не до конца понимала зачем втягивает в это Попова. Но было бы довольно некрасиво с её стороны если бы она ему не позвонила. Они ведь теперь все вместе, обособленная четвёрка студентов, на которых все криво смотрят. В любом случае, она просто позвонила и изложила факты без требования немедленно приехать. — Товарищ ка… — Арсений начинает кашлять, когда Антон толкает его локтем по ребрам. — Майор, — уважительно обращается Антон, продолжая за Арсения. — Он же ничего толком и не натворил, да и судимостей у него раньше не было. «Когда он, черт возьми, выучил звания?» — думает Арсений, а сам радуется тому, что Антон спас от такого грандиозного провала. — За хулиганство срок дают, ребята. — Понимаете, такая ситуация, — начинает объяснять Шастун. — Он в неблагополучной семье рос. Родители веществами баловались, а он смотрел на всё это, вот и вырос сорвиголова. Ошибся немного. — Немного? Да он был до невозможности пьяный, что слова едва мог связать. — Он и в трезвом состоянии едва слова связывает, — утверждает Антон. Майор смотрит на Арсения, Оксану и Антона размышляя о том, стоит ли выпускать их товарища. Троица перед его глазами выглядит абсолютно вменяемой. Выглядят опрятно, вытянуты как по струнке, будто уже с материнской утробы осанку держат. В голове у майора некий диссонанс происходит, когда он видит троицу перед собой, а потом вспоминает Эда, который весь в тату и одетый так, будто его из центрифуги достали. — Давайте так, он посидит здесь до утра, а потом заберёте? Часов в десять, — предлагает майор. — Хорошо, — соглашается Антон, понимая, что это, возможно, лучшее предложение. Оксану Антон с Арсением усаживают в такси, приговаривая, что за ночь с Эдом в полицейском участке ничего не сделают. Говорят, что всё будет отлично и что уже завтра Выграновский опять будет сидеть на парах. А когда такси отъезжает, Антон с Арсением остаются одни. — Выспался? — спрашивает Попов. — Да, — врёт Антон, нервно сглатывая. Не выспался. Сколько бы ни пытался уснуть думал только об Арсении. Что ночью, что утром, что днём. Его имя вырезано на обратной стороне век. Что держи глаза открытыми, что закрытыми. И тут, и там — Арсений. — Слушай, — в унисон начинают они. — Давай ты первый, — говорит Арсений. — Хорошо. Я… надеюсь, что я не дал тебе ложных надежд или чего-то подобного. — Почему тебя это волнует? — Потому что мы вместе учимся и очень часто видимся, и я бы не хотел, чтобы между нами было недопонимание. — Ты на такси или… — Прогуляюсь, — отвечает Антон. — Отлично, пошли, — говорит Арсений и они наконец-таки сдвигаются с места. Антон и вообразить не мог, что Арсений будет действовать на него так. Так успокаивающе и одновременно возбуждая все нервные окончания. Мозг сам не в силах определиться с тем, что стоит ощущать и стоит ли ощущать сейчас что-то вообще. — Ты сказал, что не влюбляешься, — вспоминает Арсений. — Как же Гомер? — Ну, согласись, для мертвых можно сделать исключение. — Значит, я должен быть мертв? — в лоб спрашивает Попов. — Тебе не нужно быть мертвым, чтобы я тебя любил. — Но ты… — начинает Арсений. — А, — также печально, как ночью. Также заставляет Антона мысленно скулить от боли. Стадии влюбленности для Антона не существует. Видишь — любишь и точка. Между первым и вторым ничего нет. Нет промежуточной стадии. Либо любишь с самого начала и по нарастающей, либо ничего не чувствуешь. И Антон бы хотел ничего не чувствовать, думая об Арсении.