Драбблы по к-поп

Если глубоко-глубоко и часто дышать, то организм может перенасытиться кислородом, перед глазами все закрутится в тугую спираль, и ты, теряя сознание, рванешь куда-нибудь за пределы стратосферы. Ну и потом, лет через шестьдесят-сорок, скорее всего умрешь. Все, кто когда-либо потреблял кислород, умерли, это факт. Статистика страшная штука. Дышать, сука, безумно вредно! Впрочем, не дышать, наверное, гораздо вреднее. Так считают горящие легкие Квона Джиёна, с диким скрипом пытающиеся протолкнуть в себя хоть чуточку воздуха. В общем-то, так считает сейчас и сам Квон Джиён. А еще он считает, что просить у Сынхёна «пожестче» было не такой уж и клевой идеей. Пальцы у Чхве длинные, изящные, Джиён порой любуется ими, когда хён пьет, держит микрофон, или придерживает его ноги у себя на плечах. Впрочем, врет. В последнем случае ему точно не до того, чтоб пялиться на чужие пальцы. Только, как ни посмотри, сложно любоваться чем-либо, когда оно сжимает твою шею, мешая не только двигаться, но и соображать. Джиён дергается, и Сынхён позади утробно урчит, вбиваясь в него по максимуму. Горло все так же пережато, и перед глазами уже начинают рябить разноцветные точки. Джи думает, что это довольно круто, но очень надеется, что умрет не сегодня, и не так. Сынхён ускоряется, толкаясь в неожиданно диком ритме, и уголки губ Джиёна сами собой приподнимаются в безумной улыбке. Он отпускает чужие пальцы, отчаявшись сдвинуть их со своей шеи хотя бы на миллиметр, и, наполовину растворяясь в подступающей темноте, ласкает себя рукой. Когда Сынхён кончает, его ладони, дрогнув, ослабляют давление, и обжигающе-холодные волны драгоценного кислорода, врываются в горло, несясь к легким. Это реальный респ и настолько ошеломительно, что его глаза распахиваются, а зрачки сужаются, словно у кота. Джиён приподнимает зад, хрипит и выгибается под Сынхёном, чувствуя, как его колотит. Последнее, что чувствует Джи перед тем, как скорчиться в сумасшедшем оргазме – расходящиеся под вдохом ребра. Каждое по очереди. Со всех сторон. Когда его прекращает трясти и начинает укачивать, Джиён приоткрывает глаза, находит взглядом лицо Сынхёна и сдавленно хихикает. - Идиот, - резюмирует Чхве и щелкает зажигалкой, затягиваясь. Джи ёрзает и подползает ближе. - Возможно. - Что бы я стал делать с твоим трупаком? - Зажарил бы, - Джиён задумывается, - и съел. Чтобы я навсегда остался рядом с тобой, - Сынхён смеется и перехватывает сигарету поудобнее своими бесконечно прекрасными пальцами. - Не навсегда, а часов где-то на девятнадцать. Пищеварительный цикл, все дела… Джиён хрипло смеется и заходится в кашле, требовательно протягивая руку за своей порцией никотина. Сынхён затягивается, опускается вниз, приникает к его губам и обжигает их изнутри горьким дымом. Джи перекатывается на спину и выдыхает белесое марево к потолку. - А из кожи сошьешь себе что-нибудь. И будешь вечно хранить. - Извращенец, - смеется Сынхён, подтягивая одеяло повыше, а Джи задумчиво кивает, чувствуя, как отчаянно дерет горло. Вообще если глубоко-глубоко и часто дышать, то, скорее всего, ничерта не поймешь. Поэтому Джиён предпочитает дышать вдумчиво. Задерживая выдохи, оставляя в себе побольше настоящего, побольше «сейчас». Он предпочитает задыхаться. Время от времени.