Точка невозврата

Первое, что почувствовал Солдат, проснувшись следующим утром – это то, что у него болит каждая мыщца в теле. Вдобавок к этому распухла губа, и, кажется, недоставало нескольких зубов. Видимо, вчера ему все-таки удалось порядочно надраться, но какие-либо подробности всплывать в памяти отказывались. Хотя, нет, кое-что все-таки было: перед мысленным взором предстало лицо Тавиша Де Грута, с огромным синяком под глазом и, по-видимому, сломанным носом. Эта картинка порадовала Солдата, потому что он прекрасно вспомнил, как лично привел наемника в такой вид, когда тот позволил себе сначала оскорбить Медика, а потом и самого Доу. А потом-то что было? Потянувшись, Джейн неожиданно осознал две вещи. Во-первых, на нем нет одежды. Во-вторых – к его боку прижимается Инженер, на котором тоже нету одежды. Следом за этим открытием в памяти начали проявляться некоторые события – еще не целиком, лишь обрывками, заставляя Солдата чувствовать, как возбуждение невольно охватывает его тело. Джейн резко повернул голову, с тревогой всматриваясь в лицо спящего Конагера. Тот выглядел спокойным и, кажется, даже счастливым – насколько Джейн вообще умел различать такие эмоции. Хотелось сжать в своих ладонях это лицо, бесконечно его целовать, прикасаться пальцами к его коже, стереть маску этого спокойствия, заставить Делла смотреть на него так, как он смотрел вчера – уже почувствовав однажды близость этого человека, воспоминаний об этом было теперь недостаточно. Джейн осторожно коснулся расслабленных губ Конагера, надеясь, что это не прервет его сна, но терпения надолго не хватило. Стоило сделать это несколько раз, как по телу прошел знакомый электрический разряд, вынуждая крепче сжимать свои объятия, крепче прижимать к себе, а потом Джейн и вовсе оказался сверху, вдавливая Делла в матрац своим весом и бессовестно шаря руками по его бедрам. Просыпаться Конагеру категорически не хотелось, и он всеми силами цеплялся за остатки сна, чтобы не ощущать тянущую боль в конечностях и спине, которую он уже успел осмыслить, но пока не мог вспомнить ее причину. Он отреагировал улыбкой на горячее дыхание у своей щеки, все еще неосознанно отвечая на легкие, будто осторожные поцелуи, призванные удовлетворить потребность в прикосновениях, но не разбудить. Недолго. Терпения у Солдата никогда не хватало надолго, но, быть может, в этом было одно из его достоинств – потому что только это могло компенсировать стремление некоторых как можно дальше оттянуть момент, держась за надуманные и хлипкие причины. С этой мыслью, которая пока что казалась Инженеру странной и непонятной, он высвободил руки из-под улегшегося сверху Доу, чтобы обнять и притянуть в ответ, проводя ладонью по спине и шее, и даже на какие-то секунды забывая о боли, которая сопровождала каждое движение, она перекрывалась ощутимо болезненными, но невероятно приятными касаниями пальцев Солдата, словно тот хотел оторвать для себя кусочек его тела. Наверное, это было самое необычное пробуждение в его жизни. Почему-то до него не сразу дошло, что он обнажен, это словно показалось каким-то естественным и никак не отразилось в мыслях. Почему-то не сразу дошло даже то, что прижатый к нему сверху Джейн точно так же неодет – не то, чтобы это должно было казаться нормальным, но почему-то тоже не вызвало никакого негатива. Может, он не до конца проснулся, и не до конца вспомнил вчерашний вечер, в хронологии которого для него пока отсутствовала добрая половина, но… И только когда при очередном резком движении Конагер почувствовал, как внизу живота разливается тепло от прикосновения к его бедру чего-то твердого, вызывая у него самого вполне очевидную реакцию, когда он понял, что это ощущение для него уже не ново, в темной комнате как будто включили свет и заклинивший барабан продолжил отматывать дальше застрявшую киноленту. С каждым новым воспоминанием он краснел все больше, от лица до кончиков пальцев, с трудом вдыхая и выдыхая неожиданно горячий воздух. На мгновенье он замер, будто пытаясь еще раз убедиться, что это все не сон и происходит именно с ним, потом оборвал очередной поцелуй, резко отворачиваясь и прижимая к губам обе руки. Может, он попытался бы и отодвинуться, чтобы не испытывать такого нездорового смущения от расходящегося по телу волнами возбуждения, но Солдат не давал ему двигаться, придавливая своим весом и все еще держа в своих руках. - Что вчера… Что. Он. Вчера. Сделал? Еще никогда в жизни Деллу Конагеру не было так стыдно. Что делали вчера эти губы и эти руки, которые еще помнили осторожность и мягкость, с которыми изучали чужое тело под струями теплой воды? Где были его мозги, почему он не остановил себя, когда понял, что просто так Доу из его душа не уйдет? Почему позволил ему, а главное, себе зайти так далеко, потерять контроль настолько сильно, почему сам подал первый знак, что на этот раз он не станет сопротивляться, почему подчинялся намекам и прямым указаниям, будто ему самому этого хотелось, и он только искал повод и оправдание для себя? А потому, что на самом деле хотел, и стоило только убрать мешающиеся сомнения и совесть, чтобы освободившиеся инстинкты сделали все остальное. Может, поэтому он чувствовал такую безграничную легкость и свободу, которая пробивалась даже сквозь чувство вины перед самим собой – потому что ему впервые было по-настоящему хорошо. - Вчера... - Джейн произнес это слово тихо, заговорщически, не скрывая нотки удовольствия. – Вчера ты заставил меня окончательно потерять голову. Солдат попытался найти лицо Делла, закрытое руками и уткнутое куда-то в подушку, но его губы встретились только с пунцовой щекой. - Чт… то есть, ты намекаешь, что это я виноват? – в тихом голосе Конагера, приглушенном все еще прижатыми к лицу руками, слышалась смесь неподдельного возмущения и искреннего удивления – может, он не до конца вспомнил собственные ощущения и не осознал мотивы, но был уверен, что именно Солдат был инициатором того, что произошло. Но даже желание окинуть Доу уничтожающим и осуждающим взглядом, призванным напомнить, что это он первым распустил руки, не заставило повернуть к нему голову, а только наоборот – отстраниться от него еще больше, потому что тон его голоса слишком возбуждал. - Я больше никогда не буду пить, - простонал Конагер вместо этого, всеми силами стараясь не переводить глаза на Доу, смотреть на которого, как назло, теперь хотелось до безумия. Конечно, алкоголь был совершенно ни при чем, он выпил в разы меньше, чем Солдат, и даже тот, казалось, сумел вовремя взять себя в руки, чтобы вечер не закончился катастрофой для их отношений – потому что для Инженера это было бы слишком. При чем тут был алкоголь, если сейчас не хотелось бежать, хватая первую попавшуюся одежду и выбегая из комнаты, чтобы оказаться от Джейна как можно дальше - как он, несомненно, сделал бы раньше. Нет, Конагер просто неподвижно лежал с застывшим хмурым выражением на лице, все больше краснея, будто еще не вся кровь прилила к его щекам. Потому что все дело было только в нем. Потому что бежать было уже слишком поздно. - Все так говорят. А потом пьют, - беспечно отозвался Джейн, откровенно умиляясь тому, как Конагера терзают муки совести. – А потом совращают мимопроходящих солдат. Поэтому – да, ты будешь пить. Чтобы соблазнить меня еще раз. - Теперь это так называется, - медленно проговорил Инженер сквозь участившееся дыхание. Ему хотелось все-таки высказать вслух свои мысли о том, кто и как воспользовался беспомощностью застигнутого врасплох человека, явно не контролирующего свои действия, но дрожащие губы недвусмысленно намекали, что больше ни слова выговорить не сумеют, и обвинительной речи не получилось. Он ведь на самом деле совсем на Солдата не злился, поэтому только возмущенный взгляд все-таки достиг своего адресата. Взгляд, впрочем, скорее демонстративный, чем действительно выражающий реальные чувства – не было ничего удивительного в том, что стоило только снова увидеть Доу, как Делл забыл обо всем. Спустя пару мгновений он полнее осознал слова Солдата. «Еще раз». Забавно, что, несмотря на все то смущение, стыд за свои действия, растерянность, даже панику, которые он сейчас ощущал, Конагер вовсе не отрицал для себя, что это может повториться. И, кажется, даже теперь, когда ничто не затуманивает разум и не сбивает с толку, он все еще этого хочет. - Ну а как еще назвать то, как ты вертел перед моим лицом своей прекрасной задницей? - все еще удерживая руки Конагера, Солдат наклонился и провел влажным языком по его щеке. - Неудивительно, что я не устоял, - бросив откровенно нахальный взгляд на Инженера, Доу двинул бедрами, чтобы еще раз вызывать эту вспышку жара в паху. Казалось, еще более смущенным себя почувствовать чисто физически было нельзя – во всяком случае, заставить щеки пылать еще ярче вряд ли кто-либо сумел. Но слова Джейна, сказанные таким голосом, с таким взглядом и так удачно совпадающие с его очередным движением, вынудили снова зажмуриться – на этот раз не ужаса, а от удовольствия, хотя уже казалось, что кожа на лице прямо сейчас загорится. Несомненно, услышать такую характеристику было крайне приятно, хотя это как нельзя более явно показывало, что этот вечер резко разделил те их отношения, что были до, и те, что стали после. Похоже, постепенно Делл начал привыкать к этим переменам, и, думая о вчерашнем дне, это переставало казаться ему неправильным. - А ты… - вдруг начал Солдат, запнувшись на полуслове, не уверенный, что вообще стоит доводить до конца свой вопрос. Картинка вчерашнего вечера окончательно сложилась в его голове, и он вспомнил даже то, что отчаянно хотелось забыть. Те самые слова, оброненные Конагером за несколько мгновений до того, как они оба провалились в сон. Хотелось бы сказать себе, что это было не на самом деле, и что это был просто сон, потому что слово «любовь» еще ни разу не принесло Джейну ничего хорошего, но… от этого воспоминания буквально бросало в дрожь. И оставить этот вопрос невыясненным он просто не мог. - Ты вчера на самом деле это сказал? - Что сказа… - хотел было переспросить Конагер, но запнулся, потому что уловил настроение Джейна и это как будто послужило условным сигналом для его мозга – словно он оттягивал как можно дальше момент, когда состоится этот разговор, для своего же спокойствия, для спокойствия Доу, чтобы не сломать раньше времени теплоту этого утра - но теперь он резко вспомнил. Будто на голову вылили целое ведро ледяной воды. Это было похоже на стремительное падение, когда перепады давления и ускорение не дают тебе вдохнуть, и ты чувствуешь, как сердце ухает вслед за тобой в какую-то пропасть. Секунду назад ему было жарко, а теперь он вздрогнул, как от порыва ветра. С лица медленно сползала краска, заменяясь мраморной бледностью, и Инженер осторожно открыл глаза снова, чтобы встретиться взглядом с Доу – как будто ища последнего подтверждения, что ему не приснилось то, что он говорил. Не приснилось. Он действительно сказал Солдату, что любит его. Это исходило из какого-то самого глубокого уровня подсознания, который не контролируется ничем, где рождаются эмоции и мысли, и существуют там еще до того, как достигнуть разума. Это было сказано искренне, и, к сожалению, Конагер это понимал – нельзя было убедить себя, что он произнес те слова под влиянием эмоций и на самом деле не чувствует ничего такого. Наверное, было наоборот. Это эмоции выросли на этом чувстве, это все то, что он делал и еще сделает – все из-за этого чувства, которое лишает его контроля над собой, заставляет настолько доверять кому-то, настолько отдавать себя кому-то, настолько забывать о собственном «я», превращаясь только в часть чего-то целого, растворяясь в нем. Ставить чьи-то желания выше собственных, подчиняясь им, и находить в этом удовлетворение. Прощать – все то, что не простил бы никому иному. Это было страшно. Когда что-то случается с тобой впервые – это всегда страшно, а настолько сильных чувств Делл Конагер еще ни к кому не испытывал. Теперь он не знал, что делать, что говорить, и как себя вести. Понятно было только то, что это катастрофа, и он не был к ней готов. Все пережитые положительные эмоции разбились об эти три слова, словно волны о прибрежные камни, оставляя после себя растерянность и опустошенность. Единственное, что Инженер сумел сделать – это аккуратно сместить Джейна в сторону, сесть, стягивая на себя одеяло, и, повернувшись к нему спиной, ответить: - Да. Незачем врать или уходить от ответа. Все равно они оба уже поняли, что по уши вляпались. Джейн молчал, потому что ответить ему было нечего. Его эмоции были схожи с паникой - когда ты пытаешься как можно скорее что-то придумать и решить, будто схватиться за ускользающий конец веревки, но вместо этого оказываешься все дальше и дальше, постепенно теряя ее из виду. Ему казалось невероятным, что кто-то мог его полюбить, - снова! – несмотря на то, каким он был, что говорил и что делал, он не мог понять природу этого чувства и даже на секундочку представить, что может быть этого достоин. Все, что Доу мог сказать про любовь – что это цепь, которая сковывает разум, тело и душу, которая лишает свободы, а больше всего на свете Джейн Доу ненавидел, когда ограничивают его свободу. И сейчас его разрывали в разные стороны два совершенно равноценных желания. Он мог просто сбежать, как уже делал однажды, парой слов разрубив многолетние отношения, в которых ему было по-настоящему хорошо, ранив человека, который был ему по-настоящему дорог и оставался дорог и теперь. Но что он будет делать дальше? Даже одна мысль о том, чтобы отказаться от своего трофея, от этого человека, способного так очаровательно смущаться, так искренне улыбаться, словно сиять изнутри и наполнять его, Джейна Доу, своим светом – о, эта мысль была сродни смерти. Если Джейн сейчас сбежит, он просто умрет. Эта болезненная пустота засосет его и не за кого будет ухватиться, чтобы был шанс сделать еще один вздох. Сейчас что-то было совсем не так, как в прошлый раз. Солдат не хотел привязываться, и предпочитал в любое время быть готовым к нападению. Он привык, что не должно быть ничего, что было бы жаль потерять. Но сейчас, стоило лишь на мгновенье представить, что можно остаться одному, оказалось, что он уже привязался. И отступать было некуда. Джейн тоже сел, положив руку на плечо Конагера, так ничего в итоге и не сказав. Это была последняя попытка ухватиться за край, перед тем, как упасть вниз. Он не хотел верить в происходящее, не хотел переспрашивать или переубеждать. Он не знал, что делать и его жест скорее означал собственный крик о помощи, чем стремление вытянуть Делла из той же ямы. Он не мог помочь ничем, пока сам нуждался в помощи. Замерев от прикосновения Джейна к своему плечу, Конагер старался дышать глубже и спокойнее – его тоже буквально разрывали на части прямо противоположные желания, каждое из которых принесет ему только боль: зародившееся внутри стремление поскорее выскользнуть из постели, и спрятаться где-нибудь, чтобы подумать и попытаться понять хотя бы себя, и столь же сильное – остаться на месте, наплевав на непонимание, выворачивающее душу молчание и страх повернуть голову назад, чтобы не увидеть, каким взглядом Доу прожигает его спину – потому что понимал, что в одиночку не справится. Вряд ли Делл ожидал от Джейна какого-то ответа. Наверняка тот дезориентирован еще больше, чем он сам, может быть, сила его ужаса перед этим признанием никогда не сравнится с собственным. Делл не знал и не мог знать, что происходит в голове у этого человека. Но он прекрасно мог ощущать, как эти несколько реплик отдалили их друг от друга, и от этого было мерзко и противно, потому что он только успел почувствовать теплоту и какое-то, что ли, духовное родство. Теперь же было ощущение, будто какая-то рука просто с силой тянет его куда-то в сторону, а уцепиться, чтобы хоть на миг задержать момент, просто не за что. И что было хуже всего – это была его собственная рука, собственная глупая и нелепая ошибка, дурацкое подсознание, которое решило, что имеет право бросаться подобными заявлениями. Да, Делл на ответ не надеялся. Желание остаться наедине с собственными страхами и чувством вины пересиливало потребность продолжать чувствовать присутствие Джейна рядом - это присутствие теперь не расслабляло и не оставляло ощущение безопасности, а сковывало и загоняло в тесный и холодный угол. Конагер уже дернулся было в сторону, но у Солдата всегда была отменная реакция – он перехватил его поперек груди и притянул обратно, пресекая любые попытки оставить его одного. Крепкие, отчаянные объятия были не привычным «ты мой, я тебя не отпускал», а чем-то совершенно иным, вызывающим щемящие сердце эмоции, для которых даже не нужно было обернуться, чтобы прочесть что-то по лицу. Как бы там ни было, Джейн не хотел его отпускать. Что-то это должно было значить. Тишина оглушала, тишина давила и держала в напряжении. Сколько минут прошло, пока они сидели вот так, молча прижимаясь друг к другу, словно ища спасения друг у друга в тот момент, когда тонули у разных берегов? Тишина была невыносимой. - Мне надо… надо идти, - и в этой тишине слишком больно резали даже собственный слух эти слова. Конагер мягко высвободился из рук Джейна, стараясь, чтобы это все же не выглядело, как бегство. Ему так не хотелось оставлять его одного, наедине с собственными мыслями, не хотелось расставаться и расставаться вот так, но по собственному опыту он уже понял, что видя перед собой того, кто внес смуту в привычных ход вещей, Доу будет только еще хуже. Все так же, не оборачиваясь, Инженер стащил одеяло, накинув его себе на плечи – нет, он больше не ощущал никакого стеснения из-за вчерашнего вечера и этого утра, окончательно свыкнувшись с тем, что это просто было, и это было хорошо – просто ему хотелось как-то отгородиться от Солдата, чтобы было проще разойтись, чтобы было меньше причин жалеть. – Можешь оставаться здесь, сколько захочешь. Возьми, - на тумбочку опустился ключ с номерком. – У меня еще один есть. Переодевшись в соседней комнате и будучи уже у двери, Конагер на минутку задержался и произнес, пристально изучая обои на стене: - Почему бы я это ни сказал, ты этого заслуживаешь, Джейн. Захлопнув за собой дверь, Делл тяжело привалился к ней, стараясь успокоиться. Он не знал, куда ему хотелось пойти. Ему некуда было идти. Единственное место, где он чувствовал себя хорошо, он только что оставил за своей спиной. ** Во всем этом городке, где было от силы три улицы, и который теперь казался таким огромным для человека, бесцельно бродящего по обочине грунтовой дороги, было абсолютно некуда себя деть. Конагер привык вот так вот шататься, не глядя, куда идет, когда ему нужно было подумать и найти решение какой-то проблемы, но такая необходимость возникала в последний раз очень давно. Обычные для таких прогулок спокойствие и сосредоточенность сейчас превратились в отрешенность от реальности – может быть, так его сознание старалось защитить себя прежде, чем окончательно сломаться. Взгляд бездумно блуждал по стенам домов, не отмечая никаких деталей, и, быть может, он раз за разом наступал в свои собственные следы, проходя одними и теми же маршрутами. Один час. Второй. И разве хоть одна мысль за это время поселилась в его голове? Хоть на йоту стали понятнее собственные эмоции, появилось решение, что дальше делать? Нет. Единственное, чего хотелось на самом деле, единственное, что до сих пор казалось правильным – это вернуться. Остаться. Попробовать разобраться, встретившись лицом к лицу с ужасом, обуявшим их обоих. Только очевидно же было, что сил и решимости ни самому Деллу, ни даже Джейну не хватит. В конце концов, Инженер заставил себя остановиться посреди улицы. Должно быть, сейчас он выглядит жалко, да и морозный воздух уже проникал сквозь теплую одежду, заставляя ежиться и надвигать шарф по самые глаза. Да, он пообещал себе, что больше пить не будет – конечно же, смешное и заведомо ложное обещание, но самообман еще никого не заставлял чувствовать себя хуже. Но перебирать все еще болящими со вчера ногами в этом глубоком снежном покрове становилось тяжеловато. Он достаточно устал и замерз, чтобы войти в дверь ближайшего заведения, хотя уже через минуту пожалеет, что выбрал именно это место. То самое место, куда он всего сутки назад заходил за кофе. - При лечении душевных травм, не стоит избегать физических, - послышалось сзади с ярко выраженным немецким акцентом, после чего перед ним появился и сам обладатель голоса. Присев рядом, Медик, как и всегда, внимательно изучил Инженера, ничуть не стесняясь того, насколько пристальным и внимательным был его взгляд. - Не думал, что когда-то скажу нечто подобное, но здоровые люди не совершают паломничества в бары. Увидев в глазах Конагера полное отсутствие понимания информации, немец вздохнул. - Нам надо поговорить, Делл Конагер. Уж что-что, а разговор с Медиком в планы Инженера уж точно не входил. В памяти всплывало, что не далее, чем вчера он сам предлагал тиммейту обсудить нечто, касаемо войны с роботами Грея Манна, но сейчас момент был крайне неподходящий. Не говоря уже о том, что вот уже второй день подряд немец загадочным образом оказывается там же, куда заходит и он, будто бы это было не случайным совпадением, а ничем иным, как пристальным наблюдением. Как будто Шпиона было мало. Шпиона Делл давно не видел, но француз тем и был хорош в своей работе – что его не замечали и не запоминали. - Боюсь, что разговаривать нам не о чем, - покачал головой Конагер, надеясь, что не заметно, как он нервничает – к тому напряжению, которое он и так испытывал весь день, и которое подтачивало изнутри под этим коконом безразличия к окружающему миру, теперь добавилось и неприятное ощущение, будто Медик методично препарирует его под своими лампами одним только взглядом. – Что вы здесь делаете, Док? - Я ведь еще вчера вам сказал, что каждый день захожу сюда выпить кофе, - ответил Медик, помешивая сахар в маленькой чашке кофе. Он сделал многозначительную паузу, потом понизил тон и продолжил: - Слухи о недавнем пьяном погроме довольно быстро разошлись по округе. Не нужно быть гением, чтобы понять, кому пришлось один на один провести не самое безопасное время суток в не самом безопасном удалении с нашим... командиром. Наверное, немцу и на этот раз хотелось сказать что-то совсем другое и он снова успел передумать в последний момент. Он хмыкнул и добавил, не дав Конагеру найтись с ответом: - Вы, кстати, выглядите лучше, чем я ожидал. - Не имею к этому погрому никакого отношения, - отозвался Конагер, с тоской глядя на горячий напиток в чашке собеседника. Он бы и сам не отказался чем-то согреться, но он ведь зашел на пару минут и ничего заказывать из принципа не собирался; кроме того, его терзали смутные сомнения, что он сумеет сделать хотя бы один глоток, чтобы его не вырвало. От запаха кофе уже начинало тошнить. – Не вижу причин считать, что я должен выглядеть помятым. Причины были, и Делл их, конечно же, понимал, но обсуждать с Медиком свою личную жизнь он не имел ни малейшего желания – сейчас он испытывал трудности в разговорах о собственных отношениях даже с тем, кого это непосредственно касалось. - Кроме того, мне кажется, что время, проведенное мной с нашим… командиром – в некотором роде не ваше дело, - как можно более демонстративно вежливо добавил Инженер. Такой неприкрытый интерес вызывал сильное раздражение, и даже не столько потому, что ему лично хотелось что-то скрыть, а скорее потому, что взгляды командного врача наталкивали на мысли о том, что его это – то есть, собственно, Джейн Доу, - как раз касается. - В некотором роде как раз мое, - после недолгого молчания произнес Медик, сосредоточившись на своем кофе, чтобы не смотреть в лицо собеседника. Он предпочел не замечать, каким взглядом наградил его Конагер, которому казалось, что тиммейту лучше всего будет заткнуться или вовсе убраться куда подальше. – Вижу, вы относительно целы. Рад, что оказался неправ в своих предположениях. Правда, мне непонятно, почему Джейн просто… не применил силу, но вы вряд ли сумеете мне ответить на этот вопрос. Да и он не ответит, - казалось, Медик уже просто начал говорить сам с собой. Он отпил еще глоток из своей чашки, потом отставил ее в сторону и неожиданно посмотрел на Конагера в упор. – Что бы ни случилось между вами, могу заверить вас, что я через это уже проходил. - Что вы имеете в виду? – осторожно поинтересовался Делл, впервые за разговор поднимая на Медика глаза и отвечая ему столь же пристальным взглядом. Почему-то док считал, что вправе вмешиваться в чужие отношения, вправе расспрашивать, делать выводы, считал, что может вслух рассуждать на эту тему, будто лектор перед студентами, не заботясь о том, какую реакцию вызывает его поведение у собеседника, не привыкшего делиться личным с посторонними людьми. Вряд ли Медик собирался в чем-то ему помогать, выражать какое-то сочувствие или давать советы, как бы мягко ни звучал его голос. Конагер пытался отыскать во взгляде врача какие-то искорки злорадства или удовлетворения, но их там не было – то ли тот их хорошо скрывал, то ли и в самом не испытывал ничего такого. Несомненно, немец знал Солдата намного лучше, чем он сам, и, пожалуй, не только потому, что за их спиной было многолетнее сотрудничество и совместные бои, не только отношения медика и пациента – наверняка было что-то еще, док недвусмысленно на это намекал. Осознание этого заставляли что-то в груди болезненно сжиматься. Пожалуй, то чувство, которое Инженер сейчас испытывал, можно было назвать ревностью. Пожалуй, его можно было так назвать уже давно, только сейчас это впервые отразилось в мыслях. - Вы наверняка уже сами все поняли, - голос Медика был равнодушным и бесцветным, поза врача была расслабленной и непринужденной, но все же создавалось впечатление, что тот немного напряжен, и говорить на эту тему ему тоже не было приятно. – Я знаю, что значит быть рядом с этим человеком. Я знаю, поверьте, каким жестоким тираном он может быть. Он не считается ни с чьими желаниями и его не заботят чужие чувства. Но… я научился разбираться в нем. Поэтому, что бы ни выбило вас из колеи, я могу это объяснить. Я могу сказать, чего ожидать дальше. - Спасибо за беспокойство, - сухо отозвался Конагер, дождавшись, пока Медик закончит. Ему все меньше нравился этот разговор, хотя он не мог заставить себя перестать слушать, не мог встать и уйти, потому что ключевая фраза уже прозвучала, крепко зацепив его интерес. Непонятно было, зачем док вдруг заговорил о том, что его когда-то связывало с Джейном - пока что это только задевало и выглядело скорее как демонстрация какого-то превосходства. «Я знаю больше, чем ты. У нас есть общее прошлое» - довольно тяжело слышать человеку, неуверенному в том, что могло быть какое-то общее будущее, особенно если тому кажется, что он сам в этом виноват. - Только зачем вам это? – на лице мелькнула кривая усмешка. Верилось трудом, что Медика хоть насколько-то волнует, что он чувствует. Казалось, что понемногу раскрывая свои карты, тот всего лишь вынуждает Инженера к ответному ходу. Как будто бы и не видно внешне, но Медику явно было интересно, каково ему рядом с Доу – иначе к чему были все эти мысли вслух, эти намеки, наводящие вопросы и эти признания? Размышляя об этом, Делл вдруг еще больше осознал ценность принятого Солдатом решения. Он действительно мог… что-то сделать с ним. Он действительно этого хотел. Он мог причинить ему боль и наплевать на желания, но предпочел этого не делать. И это стоило очень, очень многого. - Но если вас так интересует, то он не сделал ничего, - все же ответил Конагер. Может, сама форма беседы располагала к тому, чтобы отвечать. – То, что, как вы выразились, «выбило из колеи» - сугубо моя проблема. - Знаете, герр Конагер, я не могу вас понять, - сказал Медик, переплетая пальцы и склонив голову набок. – Вы для меня – загадка. Хотите, скажу правду? Мне интересно, что такого есть в вас, но нет во мне. Не считая, конечно же, совершенно разных взглядов на гордость и самоуважение, которых вы, кажется, напрочь лишены. Делл не знал, что ответить, только продолжал задумчиво смотреть на Медика. Да, тот был весьма гордой личностью, знавшей себе цену и ни за что не позволяющей никому собой помыкать, собой управлять и себя контролировать. Нельзя сказать, что Конагер был «напрочь этого лишен» – он скорее мог пойти на уступки, если дело касалось чего-то очень важного или кого-то очень значимого. При этом он не чувствовал себя ущемленным или проигравшим, ведь это его собственный выбор и его собственное желание. Он мог оставаться столь гибким сколько угодно, вновь расправляясь после всех попыток сломать его силой. Может, это было именно тем, что до сих пор удерживало его рядом с Солдатом – то, что он, наверное, сумел бы выдержать все, потому что заведомо был на это согласен. Принципы и чувство собственного достоинства по-прежнему значили для Инженера очень много, поэтому он мог решиться на подобные жертвы, только если это того стоило. А Джейн Доу определенно стоил этих жертв, и даже большего. - И вот, что я вам скажу, - продолжал Медик, не дождавшись от Конагера ответа, на который, впрочем, особо и не рассчитывал. – Не смотрите на меня так и не гадайте, зачем я начал этот разговор, я беспокоюсь вовсе не о вас. Джейн, он… не всегда был таким. Я кое-что знаю о его жизни, и там, где он был до Манн Ко., могли выжить только жестокие и беспринципные ублюдки. Но все же – он тоже человек. Я не хочу, чтобы вы случайно прошлись по его душе и заставили испытывать боль. - Возможно… я действительно случайно сказал что-то, чего говорить не следовало бы, - откровенность доктора все-таки расположила Конагера к ответу – он не мог с уверенностью судить, почему поддерживает этот разговор с человеком, которому мог вверить свою жизнь, но никак не изливать душу, и к которому не испытывал никакого доверия. Может быть, все дело в том, что сейчас их связывает одна и та же нить, и, как ни странно, Медик действительно мог понять его чувства и его страхи. Сейчас уже просто хотелось сдаться. – И я могу вас заверить, - он говорит это не столько для дока, сколько вслух определяет для себя это решение, чтобы было хоть чуточку легче с ним смириться, - что если я действительно буду ранить его душу, я сумею вовремя отступить. Порой он ненавидел в себе эту жертвенность. Да, защищая документы у обломков турели с одним дробовиком против заряженного ракетомета – это стоило попыток, потому что это была работа и личная ответственность. Да, рисковать подорваться на бомбе, чтобы помочь добить гигантских роботов, атакующих твоего тиммейта – это стоит попыток, потому что это работа, даже если еще не понимаешь, что на самом деле причина не в этом. В худшем случае Конагер рисковал только своей жизнью и парой мгновений невыносимой, но уже привычной боли. Еще никогда не приходилось жертвовать своими чувствами – чем-то неосязаемым, оставляющим после себя ту боль, что не проходит сама по себе и не лечится временем. Но если это будет единственным выходом – пожалуй, это тоже будет того стоить. - Я вам верю, - легко согласился Медик, хотя на его лице можно было заметить тень неудовольствия, ведь ему так и не удалось выяснить, что случилось – а в том, что цель была именно в этом, Инженер нисколько не сомневался. – Несмотря ни на что, Джейн очень отходчив и долго зла не держит. Есть, пожалуй, только три вещи, которые никогда не стоит делать рядом с ним: сомневаться в его лидерских качествах, требовать слишком много свободы, и, - Делл мог поклясться, что голос Медика дрогнул, - говорить о любви. Немец уже собрался уходить, бросив на Инженера последний взгляд, и на мгновенье замер - что-то во взгляде Конагера изменилось слишком стремительно и явно, чтобы он этого не заметил. Слишком легко было прочитать этот взгляд, который сказал намного больше, чем весь этот нелепый разговор. - Вынужден откланяться, - секунда, за которую можно было заметить замешательство на лице Медика, прошла, и мужчина поднялся со своего места. Сейчас, глядя на Конагера сверху вниз своим обычным, пронзающим презрением взглядом, немец меньше всего хотел о нем думать. Потому что Медик слишком хорошо знал Джейна и легко было понять, что на этот раз тот поступит совсем по-другому. – Всего вам наилучшего. Конагер молча проводил врача взглядом, ощущая явное облегчение от того, что разговор окончен. Он не мог не заметить перемены в настроении Медика, его резкое движение, его взгляд, мгновенно вернувший свое равнодушие. Кажется, немец все понял без слов, может, просто прочитал по лицу, которое не сумело удержать эмоций – непонятых, непринятых, разрывающих Инженера настолько, что он не мог думать ни о чем другом, что отражались в каждом взгляде и жесте. Брошенные Медиком слова задели его, потому что он и так осознавал, что совершил огромную ошибку, но неприятным было не это: тон, с которым были сказаны эти слова, будто выказывали, что Медик считает, будто никакой любви в их истории быть не могло. Как будто настолько нелепо и неправдоподобно, что даже смешно. Как будто пока он считал, что это несерьезно, можно было не беспокоиться и подходить с утешающими разговорами, как ни в чём ни бывало. Немца явно покоробило его открытие, настолько, что он даже утратил свое обычное спокойствие. Значит, что бы ни было между ним и Солдатом в прошлом, еще не все было кончено. - И вам… всего наилучшего, - в пустоту ответил Делл, провожая дока сощуренным взглядом. Ему уже не хотелось никуда идти. Слишком вымотал этот разговор. ** Вечер, как всегда случается зимой, наступил рано, снова пришлось возвращаться домой в чередующихся квадратах тусклого фонарного света и кромешной темноты. Делл не думал о том, что он утром сказал Солдату, не вспоминал об оставленном ключе, не размышлял, остался тот или все-таки ушел, не прикидывал, что сказать, войдя в дверь, если все-таки застанет Джейна внутри. Он собирался просто рухнуть на кровать лицом вниз, заснуть без сновидений, давая себе короткий отдых от угрызений совести и тревожных мыслей, родившихся после разговора с Медиком. Утром все будет иначе. Мысли разложатся по полочкам, будет легче думать, исчезнет этот сумбур и круговорот, в котором напрочь затерялся здравый смысл – Конагер отчаянно старался себя в этом убедить, будто так на самом деле могло быть. Может, он перестанет метаться внутри себя, не зная, за что зацепиться, чтобы успокоиться, может, найдет себе место, не изнывая от желания что-то сделать, что-то исправить, что-то сказать, чтобы облегчить этот груз, лежащий на сердце. Если это и есть любовь – то лучше бы он никогда не встречал Джейна Доу. Первое, что понял Конагер, перетупив порог – то, что Солдат все еще здесь. Вопреки ожиданиям это не вызвало никаких эмоций и никаких вопросов, уставшее сознание всего лишь констатировало этот факт и снова замкнулось в себе. Упрятав сапоги и куртку в шкаф, Инженер прошествовал по коридору мимо приоткрытой кухонной двери, невольно скосив глаза в ее сторону – а вот и он, ссутулившись, сидит за столом, глядя на ополовиненную бутылку текилы – ту самую бутылку, что когда-то Конагер так и не открыл, оставив для себя напоминанием. Пригодилась. Будто сидит так с самого утра, не меняя позы, застыв, как насекомое в капле янтаря, потому что некуда было дергаться. Единственного взгляда было достаточно, чтобы почувствовать, как ему плохо. Единственного. Проклятого. Взгляда. Чтобы это эхом отозвалось в собственной душе, причиняя физическую боль, вызывая новый фонтан только-только утихших эмоций и обострившееся чувство одиночества. Нельзя было оставлять его тут одного. Пусть было бы только хуже, но нельзя. Дурень. Подобрав с пола скомканный плед, Делл бесшумно прошел на кухню, не уверенный, что Джейн заметил его сквозь свои тяжелые думы. Накинул ткань ему на плечи, на секундочку задержав руки, притворившись, что только расправляет складки – чтобы хотя бы не было холодно. Еще никогда не было настолько не-во-мож-но заставить себя развернуться и уйти. Почему-то казалось, что сейчас он не имеет права на большее. У Солдата не было настроения, не было эмоций, не было желания что-то делать ровно до тех пор, пока сквозь хаотичные, не несущие ни ответов, ни предполагаемых выходов мысли до Доу не донесся звук шагов. У Джейна не было идей и планов: все это время он просто предавался унынию, отгоняя от себя, как рой назойливых мух, мысли о том, что дальше будет все плохо. Не нужно быть гением, чтобы понимать, насколько теперь изменились их отношения. Пусть об этом никто не будет говорить и напоминать, но точка невозврата уже пройдена, они больше несвободны, и больше нельзя думать о том, что если что-то пойдет не так, - то было куда уйти. Некуда. И Джейн не знал, что делать. Ему не хотелось убегать, понимая, что Инженер будет все равно где-то рядом, будет все так же нужен, и они оба будут невозможно страдать, отвыкая друг от друга, участь снова жить в одиночку, скрывая друг от друга кровоточащие раны. Джейн не мог оставить Делла без ответа. Пусть даже отвечать ему было нечего. Кто-то должен был что-то сказать. Тишина висела в воздухе и была слишком давящей. - Как погулял? – спросил Солдат первое, что вообще пришло в голову. - Погулял, - тупо повторил Конагер, которого этот вопрос застал уже в дверях. Вопрос, наверняка заданный лишь для того, чтобы начать разговор, потому что Джейна тоже оглушала эта тишина. А он в ней провел весь день, с самого утра. Возможно, Солдату казалось, что они должны разговаривать, что Делл ждет от него каких-то слов, что им нужно что-то обсуждать или решать – нет, Делл ничего такого не ждал. Он знал, что как только этот разговор начнется, то закончится неизбежной катастрофой для него самого, поэтому был согласен оттягивать его до последнего, молча удалившись в другую комнату. Он старался не думать о том, что мог бы сказать Доу, но почему-то был уверен, что их отношения поменялись слишком кардинально, и такие перемены были Джейну в первую очередь попросту неудобны. Он старался не думать о том, каким мог бы быть ответ – потому что если бы он был, то прозвучал бы, наверное, еще вчера. Все прочие ответы – только плод длительных раздумий, а такие никогда не бывают искренними. - Встретился с Медиком, - сообщил Инженер, разворачиваясь и адресуя Доу выразительный взгляд. Что ж, оттягивать с Джейном всегда было непросто. Придется поговорить и решить сейчас. Слишком быстро. Кажется, он совсем к этому не готов. - С кем… с Медиком? – переспросил Джейн, которому стало резко не по себе. Медик, несмотря на все свои слова, все еще был на него обижен. У Медика могли быть к нему какие угодно претензии. И он мог наговорить Инженеру сколько угодно разнообразного дерьма, которого тому вовсе не стоило слышать. - Что он тебе сказал? – Солдат едва не выпалил «что ты ему сказал?», но вовремя подавил этот порыв. - Он выглядел весьма… сочувствующим, - медленно проговорил Конагер, стараясь подобрать подходящее слово. Он внимательно следил за выражением лица Солдата и пытался понять, о чем тот думает, но там отражался только сдержанный интерес. А может, сил на более открытые эмоции просто не было. – Я не знаю, почему он со мной об этом заговорил. И не то, чтобы мне хотелось копаться в твоем прошлом, но могу ли я поинтересоваться… что между вами случилось? Нет, Инженера совсем не интересовало, насколько счастливы они были вместе. Думать об этом было неприятно, да и все это ужасно злило – хотя, казалось бы, это было давно и уже не имеет никакого значения. Но ему необходимо было знать, почему эти отношения закончились. - Ты правда хочешь знать? Нет, Делл не хотел этого знать. Не хотел этого слышать, не хотел этого слушать, не хотел стоять сейчас в дверях этой кухни, понимая, что вопреки собственному желанию не может ступить ни шагу, пока не услышит всю историю до конца. На самом деле он бы с радостью отмотал время назад и засунул себе в рот кулак в тот момент, когда вчера ему вдруг захотелось поговорить о любви. На самом деле он бы с радостью хлопнул бы дверью под носом у Доу с его рассказами о Медике и их общем прошлом. Инженер сам спросил, потому что не мог не спросить, и знал, что Джейн ответит, потому что не мог не ответить. Но, наверное, он втайне все же надеялся, что этого разговора не состоится. - Да… наверное, ты имеешь право это спрашивать, - Джейн отвернулся и принялся рассматривать выщербленную поверхность столешницы. – Мы очень давно знакомы. Он, наверное, был первым, с кем я заговорил после того, как подписал контракт с Манн Ко, и единственным, кто не убежал после того, как я наорал на команду. Помнишь наше первое сражение? Тогда, в Туфорте, когда вы просто в пух и прах разгромили нас за пару часов? Мы разобрали наши ошибки, он дал несколько рекомендаций по использованию убера… потом мы напились. И оказались в одной кровати, - голос Доу звучал буднично, лицо ничего не выражало, как будто то, что он говорил, не имело никакого значения, хотя было очевидно, что это не так. – Я считал, что он прекрасно понимает, какими на самом деле были наши отношения. Это был просто секс – очень хороший секс! - и ничего личного. Я считал его другом, которому могу доверять так же, как и самому себе. Мы могли поговорить, как друзья, переспать, как любовники и не требовали друг от друга ничего невозможного. На пару мгновений Джейн замолчал, не уверенный, что Конагеру стоит слышать завершение рассказа. Потом все же продолжил: - Но он почему-то сдался. Сказал, что любит меня, что я стал ему ближе всех. Я не поверил ему тогда, сказал, что пора закончить все это. Что мне от него нужно только лечение. Я просто растоптал его чувства, и ушел. Удивительно, что он не зарезал меня во сне убер-пилой, - Джейн пожал плечами – не его вина, что все сказанное оказалось правдой. Он никогда не притворялся хорошим, и, несомненно, хорошим не был. Но поднять глаза на Конагера, чтобы увидеть в его глазах осуждение, не сумел. Это были разные истории разных отношений. Деллу с Джейном было очень тяжело разговаривать друг с другом – наверное, потому, что они никогда не были друзьями, и все попытки просто общаться сводились к тому, что рано или поздно они все равно теряли голову. Они не были любовниками, потому что до вчерашнего вечера одна лишь мысль об этом приводила Конагера в ужас, и он гнал ее прочь из головы, пресекая все моменты сближения. И, кажется, он постоянно требовал от Доу невозможного – и тот это невозможное совершал, как бы тяжела не была для него внутренняя борьба. Все, что случалось между ними, было на самом деле не спонтанно и не случайно. На чем держалась эта связь? Лишь на том, что их непреодолимо тянуло друг к другу еще тогда, когда они не сражались бок о бок в одной команде, а всеми силами истребляли друг друга в бессмысленной войне братьев Манн? Насколько долго это могло бы продолжаться, если бы Делл не нарушил естественный ход событий и не сбил их обоих с привычного толка? Ответа на эти вопросы Инженер не знал и искать сейчас не собирался. Важно было то, что он услышал от Солдата главное – он никакой ответственности и привязанности в отношениях не желал. «Сдался» - вот как он видит все это, как слабость, которую они с Медиком, два помешанных идиота, оба не сумели, да и наверняка не старались перебороть. То есть, должно было быть очевидным, что это изначально несерьезно и было лишь игрой, развлечением, поиском острых ощущений. Наверное, должно было, и, наверное, Делл Конагер сам был виноват, что для него эта игра стала реальностью. Что он никогда не воспринимал это, как игру – слишком сильны были эмоции, слишком затянуло… он стал слишком зависим. Но разве Джейн не этого хотел? Ответа на свое признание он тоже не ждал, но этот рассказ вполне мог сойти за него, наверное, только последние фразы задержались в сознании. Нет, он не станет дожидаться, пока ему скажут, что «мне от тебя нужен только телепорт и турель в правильном месте», он не даст Джейну Доу одержать последнюю победу и вот так разорвать все то, что сейчас все еще тлело меду ними, не даст окончательно разбить то, что оставалось в его душе. Наверное, даже не было так больно – Конагер ожидал этого, был заранее настроен, что все уже кончено, только Джейн все еще пытается как-то смягчить этот удар, не быть столь резким и категоричным, понимая, что этот разрыв так или иначе будет тяжелее – слишком разными они были с доктором. Слишком ощутимыми станут последствия. - Я тебя понял, - бесстрастно произнес он, не глядя на Солдата, и чувствуя, как застыло на лице столь же равнодушное выражение. Делл не мог попросить его уйти, хоть это и был его дом, в котором Джейн оставался гостем. Он не мог заставить себя произнести «уходи», потому что стоило только открыть рот для этой фразы, как вдруг перехватывало горло, и он не мог выдавить ни звука. – Не продолжай. Чем бы ни было… это, я надеюсь, ты простишь меня, что я не дал тебе слишком многого. Не дав Джейну опомниться и ответить, он скрылся в коридоре, проглотив последние слова, которые так и не смог произнести: «Я тебя не держу». Не включая в спальной комнате свет, не раздеваясь, не чувствуя уже совсем ничего, Конагер медленно опустился на кровать и вперился взглядом в потолок, все с тем же выражением лица, на котором до сих пор не дрогнул ни один мускул. Утром он все полностью осознает. Болеть будет утром, а сейчас только внезапно холодно и очень одиноко. Некстати пришла мысль о том, что Шпион, как всегда, оказался прав – ничего хорошего из этого не вышло. - Делл, - осторожно позвал Солдат через несколько секунд после того, как спина Инженера скрылась из виду. Инженер ушел всего лишь в другую комнату, но ощущение, что он непозволительно далеко, оказалось неожиданно сильным. Наверное, потому, что даже не разбирающийся в тонкостях человеческих отношений Джейн Доу очень четко осознал, что вот-вот потеряет, возможно, самого важного человека в своей жизни – просто потому что был идиотом, не умеющим говорить правильные слова. Ответа, конечно же, не последовало. Тогда Доу поднялся и пошел в комнату, найдя Конагера бесстрастно разглядывающим потемневший от времени и сырости потолок. - Ни черта ты не понял, идиот. Молчание. - Я… конечно, я не знаю, как правильно говорить - Джейн старался произнести это как можно спокойнее и тише, хотя он был пьян, на взводе, и просто хотел наорать на Конагера за то, что тот увидел в его рассказе совсем не то, что Солдат имел в виду. Он считал, что вправе лечь рядом и притянуть Инженера к себе – в крепкие объятия, из которых не вырваться, хотя замерший в его руках Конагер, как будто уверенный, что находится не на своем месте, все еще создавал ощущение разделяющей их пропасти. - Я не знаю, что мне делать. И думать. Но ты за каким-то хреном мне нужен, и я просто не могу… представить, что ты не мой, понимаешь? - Не делай этого со мной, - спустя пару секунд тишины ответил Конагер, когда понял, что должен на это ответить. Он прикрыл глаза, когда почувствовал, как в темноте шумит чье-то дыхание и матрац рядом прогибается под чьим-то весом, но не успевает отодвинуться раньше, чем его сковывают крепкие объятия – как будто ничего не менялось, как будто все в порядке, как было еще вчера. Как будто они все еще имеют друг на друга какие-то права. Он был уверен, что не захочет и не сможет разговаривать с Джейном, что больше ни за что не посмотрит на него, не прикоснется и выбросит из своей головы все мысли о нем, но сейчас, когда тот снова так близко, когда его не хотят отпускать – почему сделать это было так тяжело? Хотелось сжаться в комочек и замереть в этом тепле, чтобы как-то задержать эту иллюзию благополучия, чтобы оставить для себя какую-то надежду, что эту ситуацию можно решить как-то иначе, что в этот раз все будет по-другому. Так хотелось ощущать свою необходимость для кого-то, так хотелось ответить тем же, но теперь уже нельзя, потому что надежда всегда была ядом, отравляющим душу, и вслед за этой мыслью Инженером вдруг овладела какая-то вспышка злости – что Джейну еще нужно от него? Что еще он не услышал от него и не получил? Зачем пошел за ним, зачем обнял, зная, насколько больно принимать эти объятия, когда уже отказался от этого, когда уже поверил, что этого больше не будет? Зачем говорит, если сказать по-прежнему нечего? Конагер попытался вырваться из этой хватки, уже понимая, что безнадежно. Он был слишком плотно прижат к Солдату, и против воли уже начинал постепенно успокаиваться, невольно вслушиваясь в его дыхание, переставая злиться, начиная думать головой, а не только сердцем. «Ты мне нужен». Может быть, действительно нужен, может, Джейну и правда уже было необходимо чувствовать его рядом, потому что он к этому слишком привык. Может, того, что случилось вчера, ему было мало, хотелось развития, хотелось добиться чего-то. Причин могло быть множество, но теперь Делл хотел лишь покоя. Джейн. Отпусти, пока не поздно. - Не удерживай, если не уверен. - Я уверен. Да, Джейн совершенно не представлял, на что теперь будет похожа его жизнь… их жизнь. Он совсем не был тем человеком, который был нужен Деллу Конагеру, и который смог бы сделать его счастливым. И пока было ощущение, что все только начинается, что дело только в собственной похоти и эмоции здесь совсем ни при чем – было все равно, что Инженер подумает, когда узнает его поближе. Пусть испугается, путь сбежит, пусть снова возненавидит. А теперь мысль об этом не просто пугала - ужасала. Но даже теперь, в полной уверенности, что однажды он все равно его потеряет, в полном непонимании, как он теперь относится к этому человеку, Джейн не мог отпустить Конагера. Потому что без него уже просто не представлял и себя. - Я уверен, слышишь? Никуда я тебя не отпущу. Я скорее сдохну, чем это случится. Деллу вдруг пришла в голову мысль, что Доу вообще изначально не собирался с ним расставаться, и он сам выбрал, в каком направлении должен был пойти этот разговор. Сразу предположив худшее - потому, что испугался, наверное, не меньше, чем Солдат, впервые столкнувшись с чем-то, что не мог понять, не мог объяснить, с чем не знал, как себя вести. Одновременно стараясь и защитить себя, и избавить Джейна от тех неудобств, которые он мог испытывать - но что, если он сделает ему только больнее, если оставит одного? Солдат не любил врать. Этот взгляд не мог врать. Он действительно не отпустит, потому что не хотел отпускать, какой бы ни была причина, как бы не боялся он сам – в очередной раз совершая ради Инженера невозможное. Это не могло быть просто так. Может быть, просто нужно немного времени. Было еще хуже, еще страшнее – жить в неопределенности, но, пожалуй, это стоило риска. Объятия стали еще сильнее, и это неожиданно Конагера порадовало – хотя они наверняка оставят на коже очередные синяки, к которым он привык и перестал обращать внимание. Он прижался щекой к обнаженной груди, положив руку поверх нее, впитывая тепло кожи, ничего не отвечая - тяжело было перестроиться, заново осознавать тот факт, что они до сих пор вместе. Будто уронив себя в эмоциональную яму, теперь выбираться из нее обратно. - Извини, - пробормотал Делл спустя время, когда снова почувствовал в себе способность говорить. За что он извинялся? Наверное, за эту глупую, идиотскую мысль о том, будто бы Джейн мог от него отказаться. - И ты меня, - отозвался Солдат, осторожно, будто боясь, что его все-таки оттолкнут, касаясь рукой плеча Конагера. Затем медленно провел ладонью по шее, по щеке, по губам, затем так же медленно наклонился к ним, и поцеловал – сначала легко и бережно, а потом все решительнее и увереннее. Этот поцелуй окончательно убедил Конагера, что все в порядке – его обычные безапелляционность, агрессивность, уверенность, которые лучше всего демонстрировали, насколько сильные эмоции они вызывали друг у друга, несмотря на все, что случилось за последнее время. Ему не придется вспоминать этот день и осознавать, что не будет той новой встречи, которую он привык ожидать, что он больше не проснется утром, видя перед собой безмятежное лицо спящего Солдата – то, что было ценного в его жизни, и без чего он уже с трудом ее видел. Он расслабленно откинул голову, полностью отдаваясь этим прикосновениям и ощущениям, которые теплой волной потихоньку смывали напряжение и волнения сегодняшнего дня. Резкий перепад между решениями, состояниями и настроениями, между безысходностью и упоением, эмоционально вымотал, не оставил никаких сил – только на то, чтобы чувствовать горячие губы и понимать, что, в сущности, ему больше ничего и не было нужно.