✉
— Что он сделал? Юно ещё не закончил говорить, а Донён уже начал нежно гладить его по руке, молчаливо напоминая о нецелесообразности идеи устроить сцену прямо посреди школьной столовой. Юно злился из-за поведения Сыну. Они все, в общем-то, злились из-за Сыну. — Успокойся, малыш, — Донён попытался придать своему голосу всю мягкость, на которую только был способен, установив зрительный контакт со своим парнем, прежде чем вернуться к Сыншику. — Так больше не может продолжаться. — Знаю, — капитан кивнул, тяжело вздыхая, — но Сыну прав. Мы ничего не можем с этим поделать. — О, так ты теперь на его стороне? — спросил Субин. Он был шокирован ровно настолько, насколько и Сыншик после того, как прозвучал этот вопрос. — Чего? Нет, конечно! — воскликнул он, округлив глаза. — Я только констатирую факты. Грустные факты. Так всё и было. И все это знали. И как бы сильно они ни ненавидели ситуацию, в которой оказались, никто из них не мог хоть как-то изменить положение дел. Они имели то, что имели, и всё, что им оставалось делать, — это попытаться каким-то образом сосуществовать с Сыну и остальными парнями из его команды. Со своими заклятыми врагами. Ну не прекрасно ли? Их школы соперничали с начала времён, и хоккей всегда был наиболее любимым всеми способом решить, какая их них всё-таки достойна называться «лучшей». Соревнования, конечно, были довольно выматывающими, но достаточно терпимыми, пока им приходилось видеть друг друга только на матчах. Но когда Сыншик перешёл во второй класс старшей школы, всё поменялось. В худшую сторону — как же иначе. Школа, в которой учился Сыну, находилась рядом. Сыншик виделся с ним и с его командой каждое утро и был уверен, что в мире не существовало ничего, что могло бы так же легко и быстро разрушить его хорошее настроение и превратить вполне сносный день в ужасный. Очевидно, он ошибался. Школа Сыну была настолько старой, что могла бы развалиться в любой момент, поэтому спортивный корпус — место, где многие студенты (в том числе и вожделенная хоккейная команда) проводили большую часть времени, — закрыли во избежание несчастных случаев. И пока строители работали над тем, чтобы починить его или хотя бы не дать ему рухнуть, оба директора решили восстановить статус-кво. Конечно же, потому что никто и ничто не могло встать на пути игры в хоккей. Первоначально обе школы были по факту одним зданием. И все жили дружно. Однако время шло, и кто-то решил, что было бы неплохо их разделить. Тем не менее, переход, соединяющий теперь две разные школы, никогда не закрывался. Достаточно было пройти через дверь, находящуюся в коридоре возле раздевалок, чтобы попасть из той школы, где учился Сыншик, в ту, где учился Сыну, — и наоборот. Но этого, разумеется, никто никогда не делал, потому что встреч на матчах было более чем достаточно. По крайней мере, до сих пор. — Ребят, расслабьтесь, — голос Донёна прервал поток мыслей Сыншика и заставил парней, оказавшихся в плену грузной тишины после слов Субина, оживиться. — Мы не можем позволить тому дерьму, которое делает Сыну, вот так действовать на нас. — Я же говорю: надо надрать ему задницу, — Юно не понимал, почему никто ещё не принял его предложение. Или, что более вероятно, он просто не хотел понимать. А Хансэ был более чем готов согласиться с ним — эти двое имели большую склонность к решению конфликтов путём применения физической силы, чем все остальные из их компании, — но грозный взгляд Донёна заставил его промолчать, а Юно — замолчать. Если бы не он, видит бог, Сыншик бы сдался. — Нет, — сказал он, смотря в глаза сначала Юно, а потом — Хансэ, чтобы убедиться, что они действительно послушают его и сделают так, как он скажет (потому что он их капитан), — мы не можем позволить себе травмировать кого-то ещё. Нам и так будет тяжело без Тэна. Мне нужно, чтобы вы все были в отличной форме. Так что никаких перепалок. — Даже словесных? Сыншик не знал (и не очень-то хотел знать, если честно), шутил Хансэ или нет, но всё равно рассмеялся, покачав головой. Всех остальных тоже охватило минутное веселье, но внезапно возникшая эйфория так же внезапно испарилась: каждый из ребят теперь думал о Тэне. Он был (и есть до сих пор, даже если и оказался травмирован) одним из лучших игроков, и прямо сейчас его отсутствие ощущалось острее, чем когда-либо. Тэну пришлось уйти из-за проблем с коленом. Все свои подростковые годы он беспечно не обращал на них внимания, и в конце концов запустил ситуацию до того состояния, когда единственным вариантом решения этих проблем, которые только усугублялись с течением времени, стала операция. А это означало, что Тэн больше не мог играть в хоккей. И до своего полного восстановления — к которому он шёл медленно, но верно — ему не стоило даже думать о хоккее. Не говоря уже о том, чтобы прийти на тренировку и хотя бы просто посмотреть, как ребята справляются без него, и быть для них своего рода поддержкой. — А что мы будем делать с ним? — на этот раз пришла очередь Юно выдёргивать Сыншика из мыслей. И хотя он хотел бы, чтобы Юно сказал что-то более мягкое (без этой «надменности» в сторону Чана, обусловленной только тем, что он был неопытным новичком), он всё же был ему благодарен. Иногда Сыншику казалось, что постоянное прокручивание переживаний в голове в итоге убьёт его. Почти все — кроме Сыншика — наградили Юно убийственными взглядами, ругая за грубость. Он же уделил больше внимания не столько этому, сколько самому Чану. Тот выглядел настолько смущённым в плохом смысле, будто на самом деле был убеждён, что является для них просто ещё одной неприятностью. — Я поработаю с ним, — заверил Сыншик. Он заглянул Чану в глаза, надеясь, что тот почувствует это, и продолжил: — Тебе понадобится много дополнительных тренировок, но ты точно справишься, — он изо всех сил старался подбодрить Чана, потому что не хотел, чтобы и он грустил. Настроение в команде и так было не самым лучшим, так что разумно было постараться не усложнять ситуацию ещё больше. — Ты всё ещё в деле? Глаза Чана засверкали — пусть и совсем чуть-чуть — как только он услышал последние слова Сыншика. Все видели, как он закивал, словно от этого зависела вся его жизнь. Чан хотел попытаться ради них. — Конечно! Я хочу помочь, если это в моих силах.✉
— Бонжур, Ван Гог. Сыншик прекрасно знал, кому принадлежал этот голос. Ошибиться было невозможно: только один-единственный человек во всей Вселенной обладал максимально прокачанным навыком заставлять людей (и Сыншика — его любимую мишень — в особенности) чувствовать себя высмеянными вне зависимости от того, какие слова вырвались из его рта. И Сыншику даже не нужно было видеть Сыну, чтобы быть уверенным: это он. Поэтому он машинально произнёс «оставишь ты меня когда-нибудь в покое?» и даже не потрудился повернуться, чтобы смерить Сыну одним из своих лучших разочарованных взглядов. Он чувствовал его присутствие за своей спиной и лишь бросил беглый взгляд на его тень, прежде чем снова сосредоточить внимание на блокноте, в котором рисовал. Из-за того, что Сыншик пришёл на дополнительную тренировку, назначенную специально для Чана, раньше времени, он решил провести имеющийся в его распоряжении час с пользой и поработать над своим художественным проектом. Поначалу всё шло отлично, поскольку он был один, что способствовало прекрасной концентрации, а школьный двор производил впечатление тихого и вдохновляющего места… — Ты заскучаешь, если я это сделаю, -…но, конечно, Сыну нужно было прийти и всё испортить. Как всегда. — Я не спрашивал, знаешь ли, — объяснил Сыншик, хотя это было бесполезно. Сыну предпочитал понимать только то, что ему хотелось. — А я и не отвечал, — вот видите? — я только сказал правду. — Ага, конечно. Сыншик фыркнул, закатив глаза, и за этим последовала тишина. На протяжении нескольких минут он чувствовал, как становится всё более и более напряжённым. Ему совсем не нравилась эта обстановка. Подумать только, Сыну стоит позади него, его взгляд буквально дыру прожигает в не скрытой под одеждой шее, и он готов выкинуть что угодно именно в тот момент, когда Сыншик будет меньше всего ожидать. — Мне нравится, — рука Сыну внезапно оказалась у него перед глазами. Чужие длинные пальцы слегка коснулись рисунка, над которым Сыншик работал, прежде чем Сыну соизволил их убрать. — Ты хорош. Может быть, ты должен бросить хоккей и стать полноценным иллюстратором? Сыншик прекрасно осознавал, насколько это наивно, но всё же очень хотел поверить, хотя бы на секундочку, что Сыну искренне похвалил его. И что, оставив в стороне их по-детски глупую взаимную ненависть, он всё-таки признал, что Сыншик рисовал действительно хорошо — и что ему понравилось. — О, — сказал он, прикусив нижнюю губу, — ты был бы рад? — Шутишь? — Сыну засмеялся и слегка толкнул его в плечо. Сыншика чуть не передёрнуло от его прикосновения. Ему не нравилась подобная близость с этим человеком от слова совсем. — Я был бы в восторге. — Именно поэтому я никогда не брошу, — ответил Сыншик, стараясь улыбаться так, словно ничего не происходит. Он поднялся с места, на котором сидел, и впервые за день столкнулся лицом к лицу с Сыну. — Я испытываю непередаваемое удовольствие, осознавая, что каким-то образом доставляю тебе дискомфорт. — Ты будешь удивлён- — Жаль, что мне всё равно, — Сыншик нахмурился, надеясь, что ложь в его словах не так уж и очевидна. Ему не было всё равно. И он очень хотел узнать, что значили последние слова Сыну, но его гордость была намного сильнее любопытства, поэтому он предпочел просто уйти, постаравшись «случайно» задеть своего врага плечом. — Увидимся. Хотя надеюсь, что нет. Голос Сыну снова достиг его ушей, когда он уже был в шаге от двери в спортивный корпус — его новое укрытие: — Куда спешишь, принцесса? Сыншик даже не обернулся. — У меня есть новичок, которого нужно тренировать. В отличие от вас, некоторые люди на самом деле работают, чтобы добиться победы.✉
Сыну подпрыгнул от неожиданности, когда услышал шаги за спиной. — Тише, это всего лишь я, — проговорил нарушитель его спокойствия, и Сыну повернул голову на голос. Это был Им Седжун, его лучший друг и со-капитан. — Чего ты тут? — Покурить захотелось. Ну, если быть до конца честным, то не только, но Сыну не хотелось сейчас ничего объяснять и обнажать свою душу, так что он просто не стал этого делать. Тем не менее, он лгал. На самом деле, он хотел покурить и побыть с кем-нибудь. Именно поэтому он позвонил Седжуну сразу после того, как Сыншик ушёл. И он совершенно не был уверен, что тот придёт, потому что его просьба оказалась в высшей степени спонтанной. Но спустя примерно полчаса Седжун пришёл. И до усрачки его напугал. — Какой прекрасный вид, а? — заговорил Седжун, указывая в сторону катка, отгороженного прозрачной стеной. Там всё ещё были Сыншик и Чан. А Сыну вдруг пожалел, что позвал его. — Заткнись, клоун. Седжун закатил глаза. — Ну же. Ты влюблён в человека, но притворяешься, что ненавидишь его. И кто из нас клоун? Как только прозвучал этот вопрос, Сыну почувствовал практически физическую потребность отвести глаза от Сыншика, на которого пялился уже до смущающего долго, чтобы подарить Седжуну вгляд, выражающий — как он надеялся — достаточно много отвращения. — Я ненавижу его, да будет тебе известно, — почти обиженно ответил он. — Но он же настоящий ангелочек. — Точно, — Сыну повернулся, чтобы взглянуть на происходящее на катке. Любопытно было наблюдать за новыми и новыми способами падения, изобретаемыми Чаном. — Но он такой тупой, я терпеть это не могу. Тратит своё свободное время на этого лузера, хотя прекрасно знает, что даже с помощью всей магии Вселенной не сможет научить его всему необходимому к следующему матчу. Седжун пробормотал что-то себе под нос — Сыну не расслышал — и бессовестно забрал у него сигарету. Он медленно затянулся, вернул сигарету и возразил: — Но он старается. И только из-за этого стоит уважать его и восхищаться им. И я знаю, что в глубине души ты уже делаешь это, даже если никогда в жизни не признаешься даже самому себе. — Эй, на чьей ты стороне? И кстати, где Бёнчани? Судя по всему, он мой единственный настоящий друг. — Я на своей стороне, — заявил Седжун, изо всех сил стараясь не посмеяться над жалкой попыткой Сыну сменить тему. Ну серьёзно, он никогда не признался бы, настолько сильно «ненавидит» своего врага. — Твоя сторона — это моя сторона. — О, нет. Моя сторона — это моя сторона, — как бы сильно Седжун ни любил Сыну и остальных членов команды, он сам и его убеждения всё равно стояли на первом месте. Но, судя по недоумевающему хмурому лицу, это трудно было понять. Что ж, настала очередь Седжуна менять тему. — Бёнчани отдыхает. Ему было нехорошо утром. — Должен ли я удивиться? — а вот Сыну отвлечь было намного легче. — Не стоит, — заверил Седжун. Его немного забавляло то, насколько слабым для вирусов был его парень: что угодно могло заставить его заболеть. — А что насчёт остальных? — Тэиль на работе, — да, точно. В зоомагазине, как и мечтал. Сыну молча докурил сигарету и отбросил окурок в сторону. — Но я понятия не имею, где все остальные. — Это нормально, — Седжун пожал плечами. — У нас ведь нет сегодня тренировки. А хотелось бы. Сыну не произнёс это вслух, но не мог не прокрутить в голове такую мысль. Он очень, очень-очень сильно завидовал Сыншику и его команде, той связующей ниточке, которая у них была. Или что там заставляло быть их такими близкими. Им не нужен был повод (в виде тренировки или других командных обязанностей, например), чтобы проводить время вместе и искренне наслаждаться присутствием друг друга. Сыну хотел бы, чтобы в его команде царило что-то, хотя бы отдалённо похожее на это. Чтобы его игроки были для него гораздо большим, чем просто пешками на поле. И наоборот. Он хотел быть с ними друзьями.