Поезд в Питер в восемь утра

      Осколки посуды в мусорном ведре, полная бычков пепельница на пожелтевшем подоконнике. Антон устал. Стены будто сжимаются вокруг него, норовя раздавить и не оставить от него и лужи месива из крови и костей. Он чувствует себя разбитым, рассматривая пустые полки сушилки, где должна быть посуда. Он ощущает себя собачьим дерьмом, когда в трубке раздается безэмоциональное «абонент недоступен...» в пятидесятый, кажется, раз.       Телефон отлетает в стену, где на обоях свежее пятно от красного вина. Дешевое и такое противное, как вся жизнь шатена. Пустая пачка сигарет летит к телефону на пол, а тонкие и дрожащие от холода пальцы с кольцами прижимают сигарету к синим губам. Свитер свисает с худых, плеч если вытащить колени, поджатые к груди Шастуна, из него.       Антон смотрит на своё отражение в окне: впалые щеки, растрепанные и сальные волосы, болезненный взгляд и дрожащие руки и губы. Шаст лишь зло усмехается и затягивается тлевшей никотиновой палочкой.       Он как верный пёс ждёт. Ждет, когда Арс нагуляется, натрахается вдоволь, а потом приползет на коленях, избитый, помятый, но довольный. Шаст поймёт это по огонькам в голубых глазах, по довольной ухмылке, по изодранным костяшкам и полосам от ногтей на плечах и спине, по алым засосам на бледной коже.       Сигарета медленно дотлела в пальцах, чуть обжигая ледяную кожу, но шатен никак на это не реагирует, лишь отбрасывает окурок в стену брезгливо. Как будто это что-то изменит, будто это жалкий сотлевший фильтр виноват, что Шастун долбоеб, которого ничто не учит. У которого перед глазами мир полон сказочных существ, и в мире царит лишь добро. У которого на носу побитые временем розовые очки, которые снять-то он никак не может, лишь в место, где не хватает маленького осколочка, видит демонов и грязь мира вокруг.       Парень заходится болезненным кашлем, держась за грудь. Ангина, которую не лечат, даёт о себе знать приступами сильного кашля, который дерёт горло, будто там проводят наждачкой. Шаст поправляет спавший с острого плеча свитер и отворачивается от окна, смотря на старые, ещё советские часы на таком же совковом холодильнике.       Время уже давно перевалило за полночь, а Попова до сих пор нет. Обещал ведь. Только когда это было. Кажется, прошла неделя, возможно и месяц. А может и год. Антон не знает. Не помнит. Не считал. Арс как кот из мультика, приходит, когда ему, родненькому, вздумается. А Шаст ждёт. Как блядский Хатико, только дверь спиной не подпирает.       Любит...       До одури любит.       Тело судорогой сводит, когда Арсений лишь мимо проходит. Хочется коснуться, поцеловать, обнять, прижать и не отпускать. Думается, вот, ты поймал его, он твой, а этот гад юрко извернется и ускользнет, оставив лишь терпкий запах одеколона.       Глухой удар в дверь.       Явно с ноги.       Да так, что зеркало в прихожей падает. Или оно падает из-за хлипких гвоздей, которые держали предмет на честном слове Арсения.       То есть практически на тонких нитях.       Шаст встаёт и отдергивает края растянутого свитера вниз. Звенит кольцами и, волнуясь, поправляет гнездо на голове.       Облизывает губы.       К нему вот уже как год никто кроме Попова не ходит.       И не придёт.       Все ушли.       Оставили.       Хотя кажется Шастун выгнал сам всех. Или же это за него сделал брюнет. Антон не знал, да и сейчас не хотелось забивать свою и так пустую голову.       Лишняя тяжесть.       Шаст привык не думать.       — Уходи, — через дверь говорит Антон, не открывая её.       Он должен все это прекратить сейчас, иначе уже не сможет.       Сломится.       Умрёт.       Потухнет окончательно и бесповоротно.       — Открывай, не дури, — глухо слышится.       Антон сглатывает и проводит рукой по поверхности двери. Хватается за ручку. Под ней в скважине торчит приветливо и призывно дверной ключ. Пальцы сами тянутся к нему, но разум кричит и бьёт тревогу.       — Не открою, — обхватив пальцами ключ, дрожащим голосом отвечает шатен. — Уходи. Я устал. Не хочу. Не люблю. Перегорел. Остыл.       — Не пизди, — удар ногой. — Открывай сейчас же, иначе я уйду, и ты меня никогда больше не увидишь.       — Уходи... пожалуйста... — Антон жмурит глаза, чтобы не выпустить слёзы. — Ты мне не нужен. И никому. Ты гнилой, ты дикий, ты... мудак... я... ненавижу тебя... — порывисто дыша, говорит Шаст, опираясь спиной о поверхность двери.       — Не выебывайся, — рычит Попов. — Открывай, — пауза.       Стало тихо, и Антон уже хотел отойти, думая, что Арс ушёл, но из-за двери вновь раздался до дрожи знакомый и родной голос:       — Я тебе нужен, загнешься, подохнешь без меня, — чувствуется привычная самодовольная усмешка в голосе.       Антон дёргает плечом, стоя спиной к двери.       — Не подохну, — парень замолкает, вытирая слёзы, — наоборот, наконец начну жить нормально, выберусь из дерьма, в которое ты меня затащил. Выплыву со дна, на которое ты меня втянул балластом с собой... — он говорил ровно, но по впалым щекам катились злые слёзы.       — Скажи в лицо, — после паузы говорит Попов ласково, — что ненавидишь меня. Попробуй. Ссышь, да? Значит любишь! Значит нужен!       — Проваливай! — рявкает Антон.       А сам бросается к двери, резко прокручивая ключ два раза и распахивая дверь. Схватив Арса за грудки, шатен впивается в тонкие губы злым и жадным поцелуем, затаскивает Попова в прихожую и захлопывает дверь за своей спиной. Арсений жадно отвечает на поцелуй, агрессивно сминая обветренные пухлые губы Шаста, вжимает Антона своим телом в мягкую обивку двери, поставив своё колено между худых коленей.       У шатена ноги от обилия чувств и эмоций подгибаются, ватными становятся. Он пальцами зарывается в мягкие тёмные волосы на затылке, прижимая ближе к себе, углубляя поцелуй. Тяжело и рвано дышит в приоткрытые губы, пока с него резко стягивают растянутый свитер, расстёгивают ремень на джинсах, которые болтаются на бедрах. Антон быстро разворачивается спиной к Арсению, слыша, как тот быстро стягивает с себя одежду.       В голове пусто.       Он подумает об этом потом. Завтра.       Кажется, сегодня пятое января.       Год такой жизни — от прихода к приходу.       Символично.       Шаст послушно вбирает в рот протянутые сложенные три пальца брюнета, обильно смачивая их своей слюной. Старается быть быстрым и послушным. Арсений медленно сминает второй рукой худую ягодицу парня, прижимаясь стоящим членом в ложбинку. Шаста просто переполняет от чувств. Горло сдавливает от частых вдохов ртом, дерёт из-за ангины. Из груди вырываются хрипы.       Арс быстро вводит сразу два пальца. Шастуну стыдно, что он каждый день себя готовит. Ждёт. Думает, что сегодня, точно сегодня Арсений придёт.       Попов наскоро растягивает уже подготовленную задницу Шаста. Схватив отросшие волосы, он заставляет прижаться к своей груди спиной и резко входит в податливое тело во всю длину.       Антон хрипит, сжимая руки в кулаки, которыми упирается в дверь. Перед глазами все заволакивается пеленой возбуждения. Он кусает губы, когда Арс делает первые резкие и размашистые толчки, с каждым разом ускоряя темп. Он хрипит, царапая шею, когда брюнет за его спиной с бешеной силой вколачивается в худое тело и, довольно порыкивая, кусает плечи и изгиб шеи.       Антон с сиплым хрипом кончает, пачкая дверь, даже не прикоснувшись к себе. Арсений же финиширует, сделав особо резкие и глубокие толчки, изливаясь глубоко в шатена.       Шаст тяжело дышит и хрипит, прижавшись лбом к прохладной поверхности двери. По бедрам стекает липкая сперма, а спину холодит от сквозняка, который гуляет по квартире из-за отключенного отопления и открытых настежь окон. Попов сзади начинает копошиться, и слышится звук застегивающейся молнии.       — Умойся, — хрипло и холодно говорит Арс и уходит в кухню.       Шатен отлипает от двери и, подняв с пола свою одежду, уходит в ванную. Быстро стирает с себя чужую сперму ледяной водой. Горячей попросту нет. Вытирается полотенцем и надев другие боксеры, быстро натягивает джинсы и свитер, поправляет мокрые волосы. Зеркала в ванной нет. Разбилось полтора месяца назад, когда Арсений приходил в последний раз.       — Выходи, — в дверях стоит брюнет. Смотрит зло. — Я не могу найти кружку. Хотя бы одну.       — И не найдёшь, — Попов выгибает бровь. — Разбил, — поясняет Антон, переминаясь с ноги на ногу. — Уходи.       — Я тебе нужен.       — Нет, — моментально отвечает Антон. Он держится из последних сил, — Так думаешь только ты, Арс. Ты мне не нужен, ты лишь тянешь меня назад. Рушишь жизнь. Ты мне не нужен.       — Ты меня любишь, — Арс разворачивается и уходит снова в кухню. — Без меня ты сдохнешь. А тебя никто не найдёт, только когда ты начнешь вонять, как происходит с одинокими стариками, знаешь? — Арсений вальяжно садится на стул, закинув ногу на ногу. — Прикинь, они помирают в одиночестве, никому не нужные, а находят их уже в трупных пятнах и вонючих. И с тобой так же. Ты никому не нужен. Мне тоже. Но я добрый.       — Убирайся! — рявкает Шаст, затыкая уши и отвернувшись от парня. — Я тебя ненавижу, блядь! Я не хочу тебя знать, я такой еблан, я такой еблан! Ты мне все испортил, ты убил меня! Я тебя ненавижу! Ненавижу! — парень вымещает злость на подкошенном стуле.       — Как хочешь, — хмыкает Попов и поднимается.       Уходит, прямо держа спину и вздернув высоко нос. Самовлюбленный эгоист и мудак! Шаст идёт следом, ждёт, пока Арсений наденет кеды.       — У меня вечером поезд, — вдруг говорит он, прекратив поправлять волосы. — В Питер переезжаю. Билета два. Можешь поехать со мной.       — Нет.       — Зря, — он делает шаг и хватает парня за волосы, задирая его голову, открывая шею и тут же оставляя первый засос. — Ты мне нравишься. Не такой как все. Не гонишь. Не угрожаешь. Ждё-ё-ёшь, — тянет он и проводит языком по кадыку. — Поехали?       Шаст тихо млел и был готов на все. Но разум был против. Все повторится. Раз за разом, снова и снова. Измены, грубость и унижение. Антон не хочет этого. Он хочет забыть все это. Выкинуть Арсения из головы и из жизни. Жить дальше, найти девушку и завести детей. Жить как все и не ждать блудного любовника.       Шатен отталкивает Попова от себя и с размаху впечатывает кулак в его скулу. Арс отлетает к двери, ударяясь о неё и облизывает губы, смотря горящими глазами. Антона передергивает от холода, прошедшего по всему телу.       — Ты никого не ценишь, кроме себя, Арс, — Антон сжимает и разжимает кулаки, — Представляешь, в мире есть что-то важнее тебя. Семья, любовь, верность, дружба, доброта и искренность. И знаешь что? Все это не про тебя. В тебе нет ни капли хорошего, ничего, ты сплошной кусок дерьма, токсинов. В тебе нашлось места для всего плохого: алчность, лицемерие, эгоизм и предательство. Ты жалкое подобие человека, — Шаст презрительно кривится, — У тебя вместо сердца дыра чёрная. Понимаешь? Ты меня даже не слушаешь! Я для тебя просто лужа. Я тебе никто. Просто удобная дырка, которая всегда готова дать, — Шаст отворачивается и хрипло выдыхает, успокаиваясь. — Съебись из моей жизни. Навсегда. Ты гнилой и подлый. Я не поеду. Только не с тобой.       Дверь громко хлопает, и Шаст ударяет кулаком в стену. Раз, два, ещё и ещё... Приходит облегчение. Так правильно...       Так надо. Так лучше.       Шаст смотрит на тумбочку, на которой валяется ключ. Под ним лежит билет до Питера на восемь утра.       Утром следующего дня в семь тридцать Антон хватает с полки билет и покидает квартиру, таща на плече большую спортивную сумку. Встречай, Питер и старые новые проблемы!