home

      чанбин приезжал, когда вздумается, будто чёткого графика у него не было вовсе. врывался в жизнь феликса, как будто так и надо, долго сидел побитой собакой на кухне за чашкой облепихового чая, после — переползал в кровать, облепляя осьминожьими объятиями и утыкаясь кривоватым носом феликсу в обесцвеченные волосы. вдыхал глубоко (феликс чувствовал это затылком), выдыхал размеренно и забывался беспокойным, почти невесомым сном. а утром исчезал так же таинственно и загадочно, будто и не было его вовсе никогда.       у феликса постоянно оставалось стойкое ощущение, горькое такое, мерзкое, что чанбина реально не существует. вот этого чанбина с малюсеньким шрамом на подбородке, в чёрной толстовке, пропахшей отвратительно тяжелыми сигаретами, в линзах, которые можно долго разглядывать при слабом кухонном свете, и в кепке с серебристыми колечками. его просто не существует. и неизменно оставляет вторую чашку на столе не чанбин. и обнимает феликса ночью не чанбин. и воняет сигаретами на всю квартиру не чанбин.       а кто тогда? кто заставляет смеяться ночами до нехватки воздуха? кто вешает свой дутый болотный пуховик на крючок у двери? кто как-то разбил любимую красную чашку феликса? кто пробирается холодными руками под домашнюю футболку и щекочет? кто сам смеётся так хрипло и притягательно, что от переизбытка чувств хочется смеяться в ответ долго-долго, протяжно, до самого конца? феликс не знает.       феликс в принципе мало что знает. феликсу бы университет меньше пропускать, например, и не сидеть до пяти утра, монтируя свои видео на ютуб. и не увлекаться так сильно человеком, который приходит только за облепиховым чаем и объятиями на сбившейся простыне. который, может, не существует вовсе. которого, может, феликс выдумал сам после трёх бессонных ночей. однако чанбин неизменно приходит, неизменно улыбается, неизменно пьёт на маленькой тёмной кухоньке феликса чай из большой лиловой чашки, неизменно обнимает, на грани сна мягко целуя в висок, и неизменно существует. такой реальный, что глаза режет. и такой далёкий, ужасно-ужасно далёкий.       почему-то феликс не помнит, как они познакомились. почему-то это вылетает из головы каждый раз, стоит только чанбину уйти, и возвращается обратно, как самое сокровенное знание, когда раздаётся звонок в дверь. феликс каждый раз неизменно заглядывает в глазок, открывает дверь и растерянно смотрит на чанбина, будто не ожидал его видеть. чанбин каждый раз улыбается, как в первый, и смущённо спрашивает, можно ли переночевать, уже наверняка зная, что феликс никогда ему не откажет.       феликс не отказывает, когда чанбин просит чай. феликс не отказывает, когда чанбин берёт за руку. феликс не отказывает, когда чанбин впервые целует. феликс не отказывает, когда чанбин лезет под домашнюю футболку своими неизменно по-арктически холодными пальцами. феликс просто не может поверить до конца, что это реально. феликс просто целует чанбина, как в последний раз, будто тот утром исчезнет, растворится, испарится и больше никогда не появится на пороге в своём болотном пуховике, чёрной толстовке и кепке с колечками. чанбин же, с выпирающими рёбрами и тазовыми косточками, такой живой, такой настоящий, что феликс почти смеётся от облегчения, цепляя языком чужие ключицы.       и просыпается утром совершенно один.       не то чтобы феликс часто плакал, но обидно было до слёз на самом-то деле. в глазах покалывало, в горле першило, и не хотелось никуда идти. феликс лежал с лёгким засосом под ключицей и потерянно смотрел в потолок. чётко решил больше чанбина не впускать никуда: ни в квартиру, ни в сердце, но почему-то тоскливо до ужаса ждал, что тот вот-вот ворвётся в его жизнь снова, что вот-вот раздастся звонок в дверь, что вот-вот хоть что-то изменится. но ничего не менялось. чанбина будто не было.       феликс ждал долго и терпеливо. это в принципе единственное, что он мог в данной ситуации. феликс отошёл, остыл, выдохнул, завернувшись в шершаво-колючий шарф, и спустя месяц попытался жить дальше. как будто чанбина не было. как будто чанбин — всего лишь плод больного воображения без телефонного номера, определённого места жительства и лица. с ужасом феликс осознал, что лицо чанбина ускользает из его памяти, буквально рассыпается на глазах. феликс гонится, пытается цепляться за детали, но вспоминает только шрам на подбородке и линзы. так, может, его и не было?       однако чанбин через полтора месяца снова стоит на пороге, как будто и не было ничего. неизменно улыбается, неизменно смущённо спрашивает, можно ли переночевать. феликсу становится буквально физически плохо, когда вот этот самый чанбин сидит с лиловой чашкой в руках на маленькой тёмной кухоньке и оглядывается по сторонам. говорит, будто в насмешку, что здесь ничего не изменилось, хотя феликс покрасил шкафчики кроваво-красной краской в цвет своего развороченного сердца. чанбин допивает чай и обнимает, накрывает собой и лезет потеплевшими пальцами под футболку. чанбин целует, куда придётся, и говорит, что скучал. феликс не верит ни единому слову, феликса рвёт и выворачивает внутри, но он тает, поддаётся, плавится, двигается, шурша простынями, и повторяет-повторяет-повторяет имя чанбина. цепляет зубами серёжку в чужом ухе, жмёт к себе и внезапно, открыв глаза, совершенно чётко говорит: "не уходи".       и, проснувшись утром, видит чанбина рядом. впервые в утренних весенних лучах.