*
Холодный пот неприятно стекает по вискам и шее. От недостатка кислорода Ю хочется закричать и забиться в истерике, но паралич позволяет прохрипеть лишь что-то невнятное, закатить глаза и сделать глубокий-глубокий вдох, после которого рыжеволосый заходится в удушающем кашле.
Мозг отказывается работать, все, что происходит дальше, происходит будто на автопилоте: Ки не помнит, как оказывается в ванной, как харкается чем-то желтым вперемешку с красными вкраплениями, умывается и пытается сфокусировать взгляд на своем отражении.
Доходит до него только тогда, когда чувствует, что еще немного — и земля уйдет из-под ног из-за внезапно навалившейся слабости. Он торопливо смаргивает слезы, крепко держась за края раковины и пытаясь рассмотреть, что за странное месиво изверг его организм, сообразить, насколько это опасно и стоит ли беспокоиться вообще.
Стоит.
Лепестки.
Нарциссы.
Пиздец.
***
Хочется рыдать и биться головой обо что-нибудь, желательно максимально твердое, чтобы разбить свою тупую голову в кровь, потому что он сам виноват.
Неужели два месяца игнора могли привести к такому? Он сам привел себя к верной мучительной смерти? Своими руками, своими чувствами? Гордыней?
Кихен несется по еще пустынным переулкам. Холодный ветер неприятно щиплет мокрые щеки, будто раздавая пощечины, пытаясь заставить остановиться и понять, что все это бесполезно.
Но надежда в груди парня все еще скребется ногтями из-под крышки гроба, который уже собирались закопать. Она еще жива и сдаваться не намерена, ногами и руками цепляясь за жизнь и стараясь как можно скорее сдвинуть тяжелое дерево и с жадностью глотнуть порцию свежего воздуха.
«Ли Хосок.»
Это имя везде: на каждой вывеске, в каждом окне, в каждой музыкальной рекламе. Болезненно отпечатывается на подкорке мозга раскаленным металлом. Кихену уже кажется, что он бредит, но не против свихнуться, если то, что сейчас происходит с ним — реальность.
В подъезде Ю больно бьется коленками о каменный пол, разбивая их в кровь, но будто не замечает этого.
Дверь напротив открывается, а Ки ловит удар поддых и сердечный приступ одновременно.
Напротив него — та самая девушка из кофейни. В футболке Ли.
В любимой футболке Ли, которую он обожал, когда та оказывалась на теле Кихена.
Ю бредил Хосоком все эти годы, дышал и задыхался, жил из-за него.
Сейчас же из-за него медленно умирает.
***
**
…Че слишком тихо появляется в комнате. Кихен даже глазом не моргнул, когда высокая худощавая фигура проскользнула мимо него, оставляя за собой лёгкий шлейф древесного парфюма. Он продолжал негромко наигрывать уже такую (до боли) знакомую обоим мелодию одной рукой, не осмеливаясь добавить аккомпанемент.
Мелодия была уже идеальной. К ней не напрашивалось сопровождение, она уже была совершенна. Но…
Стоит Ю начать играть и левой рукой, как музыка начинает приобретать новые краски. Казалось бы, все было прекрасно, но когда появляется
кто-то что-то новое, уже сложно представить их порознь.
— Ты красиво играешь… — тихий, хриплый голос брюнета заставляет плечи Ки слабо вздрогнуть.
— Ты красиво играешь, хён… — Хёнвон появляется буквально из неоткуда, говорит эти слова еле слышно, но они все равно заставляют Кихена почувствовать, как табун мурашек пробегает по всему его телу.
— Чёрт, Хёнвон. Ты напугал меня… — тёплая улыбка озаряет лицо старшего, который перестал играть сразу, как услышал брюнета.
Кихен не убрал руки от холодных клавиш. Мелодия продолжила литься из-под пальцев парня, будто младший и не говорил ничего.
— Прости… В последнее время я уже по привычке стараюсь быть менее заметным…
Хёнвон так же еле слышно проплыл мимо Хёна, присаживаясь в кресло напротив музыканта. Он не желал мешать. Было достаточно просто присутствия рядом, чтобы быть спокойнее.
— Это ведь ты написал, да? — малыш все же решает прервать неловкую тишину, которая дополнялась неловкими, счастливыми улыбками и поглядываниями друг на друга.
— Ну, да… — Кихен улыбнулся чуть шире и поднял взгляд уже более смело, встречаясь со взором Че,.заливаясь красивым живым румянцем.
Хёнвон с уверенностью бы сказал, что перед ним сидит сейчас не его
друг, а фарфоровая кукла. Если не обращать внимание на то, как Ю изредка шмыгает носом и слегка качается в такт мелодии, можно было бы подумать, что Кихен — красивая скульптура из белого мрамора, которая отражает собой всю существующую в этом мире человеческую боль и страдания.
— Мне очень нравится, Хён… — Хёнвон тоже смущается, но взгляд не отводит. Ему нравится смотреть на такого Хёна — открытого, беззащитного, настоящего.
— Спасибо… Мне очень приятно это слышать… — улыбка становится немного грустной, а голова опускается ближе к плечам, — а вот Хосоку совсем не понравилось…
— Вонхо-Хён дурак, — Вон сам удивляется своим словам, но вида не показывает, совершенно уверенно смотря на своего Хёна и слегка похлопав его по плечу, -…не обращай на него внимание… Он просто не разбирается в этом…
Сам Ю не понимает, почему, но заливается смехом. Почему-то ему становится легче от этих слов. Он совсем не обижается на такое, хотя, обычно, за подобное можно и отхватить.
— Ах, вот как… Вполне возможно… — Ю улыбается, и снова смотрит на ничего не понимающего младшего и берет его за руку, — спасибо за твою поддержку. Я не знаю, что бы делал без тебя.
-…Вонхо мудак.
Не вопрос, а утверждение факта, которому Ю даже не думает возразить.
Че начинает говорить сразу, как Кихен убирает руки с клавиш. Он не может видеть его таким разбитым, но и промолчать себе не позволит.
Младший больше ничего не говорит. Встаёт с своего нагретого места и садится на ледяной кожаный стул рядом с Ю, обнимая его за плечо одной рукой, второй прижимая его голову к своей груди.
Кихен не издает и звука. А Хёнвон чувствует, как на его футболке появляются крупные соленые капли, постепенно разрастаясь в большое мокрое пятно. Но даже не думает отстранить старшего от себя. Напротив, прижимает к себе крепче, утыкается носом в макушку и закрывает глаза, понимая, что сейчас он ничем не поможет.
Старшему просто нужно выпустить все, что накопилось внутри.
