Будь моей

***

Маринетт была рада, что позвонила Буржуа и сообщила о своём визите заранее. Конечно, больше половины разговора, который длился меньше минуты, она просто молчала и тяжело вздыхала, продолжая терзаться чувством вины, но всё же под конец смогла выдавить из себя пару слов о том, что заскочит к Хлое через пару часов после художественной школы. К удивлению брюнетки Хлоя отреагировала более чем спокойно, даже как-то радостно (возможно, Ей показалось), словно сама уже долгое время ждала звонка своей подруги. Даже в мыслях Маринетт никогда не называла Хлою бывшей подругой, надеясь, что это клеймо никогда не будет относиться к ним. Блондинка впустила Дюпен-Чен в квартиру, поприветствовав её осторожным кивком. К слову, после неприятного инцидента она оправилась достаточно быстро. Первые пару дней она оплакивала предательство собственной подруги и Адриана, но спустя ещё несколько суток снова всецело принадлежала своей яркой влюблённости, которая длилась уже порядочное количество времени. О том, что предметом её воздыхания вот уже второй год является их классный руководитель, девчонка рассказала только Адриану, совсем недавно, когда они вместе выгуливали Сэма и просто разговаривали по душам. Она была уверена, что они останутся друзьями, просто потому что… они, кажется, всегда ими были, просто решили временно поиграть в чувства, хотя сама Хлоя назвала бы это взаимовыгодным сотрудничеством. Буржуа отвлекалась от классного руководителя. Агрест пробовал становиться серьёзным. А еще они поддерживали физическое здоровье друг друга, но этот момент может быть упущен, потому что, кажется, блондинка уже давно не желала видеть Адриана в своей постели, так же как и он её. Вся эта история выглядела со стороны отвратительно. Быть её участником было и того хуже. Но как бы мерзко ни поступила с Хлоей Маринетт, какой бы дикой ни казалась измена Адриана, терять этих людей, которые уже стали неотъемлемой частью её жизни, Хлоя не хотела. Она была рада, что с Агрестом они поговорили и пришли к общему мнению о том, что их отношения явно изжили себя. С каким-то внутренним упрёком Хлоя поняла, что всегда знала о том, что не влюблена в Адриана, в отличие от него самого. О том, что та страсть, которая, было, накрыла их обоих в своё время, далека от чего-то действительно трепетного и настоящего, он не знал, и лишь влюбившись в Маринетт и сравнив для себя эти чувства, Агрест мог с уверенностью сказать, что любил он лишь однажды. И Хлоя искренне надеялась, что глагол «любить» никогда не будет использован в сторону Дюпен-Чен в прошедшем времени. Адриан, блондинка была убеждена, искренне любил Маринетт – это можно было видеть в его глазах. Он любит её, кажется, с каждой минутой всё сильнее, потому что теперь на уроках даже не отвлекается на замечания своего друга, лишь смотрел на темноволосую малышку: Хлоя заметила. Хлоя знала, Агрест будет любить её ещё больше, потому что этот человек способен испытывать сумасшедшие эмоции и отдаваться без остатка. И в этом Маринетт была ему под стать. Они оба на публике были не самими собой. Образ холодного принца прочно был закреплён за Агрестом, а то, что маленькая брюнетка ужасная хохотушка и порой просто сумасшедшая девчонка, мало кто знал. В последнее время вечно улыбающаяся Дюпен-Чен стала просто олицетворением вселенской печали. Она погрузилась с головой в учебники, не позволяла себе ни с кем разговаривать, отталкивала Агреста и даже не поднимала глаз на Хлою (это она, к слову, тоже заметила), словно наказывая себя таким образом за совершенный проступок. Буржуа была чертовски счастлива оттого, что Дюпен-Чен всё же переборола себя и пришла. Им нужен был этот разговор. Обеим. – Я не знаю, с чего начать, – совсем тихо прощебетала брюнетка, присаживаясь на краешек кровати в комнате Хлои. Для Маринетт то, что Хлоя привела ее сразу в комнату, на свою личную территорию, а не пожелала разговаривать в просторной гостиной или на кухне, уже многое значило. – Я так виновата перед тобой, что мне даже стыдно смотреть тебе в глаза сейчас. – Не смотри, – с улыбкой ответила блондинка и села рядом со своей подругой, принявшись рассматривать её профиль и чуть вздёрнутый нос. – Хотя стыдиться тебе нечего, скорее наоборот. Ты должна гордиться собой: я знаю, тебе не просто было решиться на этот разговор. Похоже, девушке, которая со средней школы серьёзно влюблена в парня подруги, но всё равно продолжает молчать о своих чувствах, вообще сложно принимать серьёзные решения. – Когда я влюбилась в него, он еще не был твоим молодым человеком, – осторожно возразила Дюпен-Чен, разглядывая собственные ногти. – Я знаю. Просто не понимаю, почему ты никогда мне не говорила об этом. Мы ведь почти всем друг с другом делимся, странно, что это ты от меня утаила, – Хлоя осеклась, потому что именно такую же информацию утаивала от Маринетт, сама не зная причины. – До старшей школы это просто казалось мне детской глупостью, если честно. Я, конечно, всё время мечтала о нём, но ты в то время начинала гулять с мальчишками и хотела свести меня с кем-нибудь. Я не хотела подругу-сводницу, потому скрывала. А когда мы выросли, Адриан казался мне не по уровню. Он весь такой из себя идеальный, и тут я рядом, словно замарашка какая-то. Я даже рада была, когда вы начали встречаться, потому что ты яркая и красивая. Вы хорошо смотритесь вместе… – Не так хорошо как вы, – немного лукаво ответила Хлоя, встретившись взглядом с Маринетт. Впервые за их разговор. Впрочем, малышка тут же опустила глаза. – Перестань, правда. Я не злюсь на тебя. Ты виновата передо мной лишь за то, что не призналась сразу. Всё остальное я могу понять, я клянусь. Он так смотрит на тебя, а ты так светишься рядом с ним, что у меня у самой на душе теплее становится. К тому же, я вовсе не люблю Адриана, во всяком случае, не так, как любишь его ты. И я хочу видеть вас счастливыми, правда. Просто сделайте друг друга таковыми, и… я тоже буду счастлива. Дюпен-Чен было и хорошо, и чудовищно плохо одновременно. Ей стало легче от того, что Хлоя вовсе на неё не обижалась. Но на душе стало отвратительно оттого, что Буржуа должна была, имела право обижаться, презирать, её, но даже в этой ситуации не предала себя, оставаясь живым и светлым, понимающим человеком. – Прости меня за всё, если сможешь. Сердце глухо стучало внутри, отдаваясь в ушах – в комнате царила тишина и Хлоя не спешила её прерывать своим ответом. Кукле казалось, что она сейчас зарыдает в голос, потому что внутри всё взрывалось. Страх перед тем, что Хлоя не сможет простить. Ужасное чувство вины. Волнение из-за того, что совершенно не понятно, как всё будет складываться дальше. – Я прощаю. На то мы и лучшие подруги, верно? Хлоя не стала снова говорить о том, что не злится на неё, хоть это и было правдой. Брюнетка бы не поверила. Ей нужно было что-то конкретное. Что поставило бы точку. И сейчас эта точка была поставлена. Они обе выдохнули, и Хлоя даже засмеялась, когда почувствовала, как увлажнились её собственные глаза: Хлоя всегда ругала Маринетт за излишнюю сентиментальность, а теперь сама не могла сдержать слёз, прижимая к груди свою подругу. – Мы должны отметить перемирие, малышка, – Хлоя поцеловала в лоб Маринетт и утёрла пальцами разводы от туши. Блондинка не подумала о том, что для редко выпивающей Маринетт бутылки вина будет слишком много. Оставить ночевать её дома она не могла, в страхе перед родителями, которые могли что-то заподозрить. И спасти Дюпен-Чен в этой ситуации мог лишь один человек, родители которого, насколько знала Буржуа, как раз уехали на время из города. Адриан, ты не хочешь забрать к себе на ночь свою девочку?