Часть 5. Durch das Universum. Через Вселенную.
Джон заходит в телефонную будку и набирает заученный номер. Терпеливо ждет ответа. Гудки звучат особенно долго. — Алло? — Привет, Пол. В общем, я тут подумал. Может, соберемся куда-нибудь, и уедем? Только мы вчетвером, как в старые добрые времена. Говорят, в Японии сейчас цветет сакура. — Извините, папа не может ответить. Он сейчас занят, — детский голос на конце провода резко обрывается. У Джона в груди тоже что-то обрывается. Джон перезванивает. — Алло? — Пол? Передай трубку Полу. — Кто это? — Это Джон, Джон Леннон, его друг. — Папа сказал, что ему это не нужно. — В смысле? — Ты ему не нужен, Джон. Джон выходит наружу и садится в машину. Ветер свистит в ушах. Ему нужно уехать отсюда. Далеко-далеко. Там, где ничего не напоминает о Поле. Возможно, ему придется покинуть страну, материк, или планету. Все равно. Джону хочется быть в состоянии дороги. У Джона расфокусированный взгляд. Он не замечает впереди растущее дерево, которое выплывает в последнюю секунду, когда уже свернуть нельзя. Автомобиль врезается в него, и Джон чувствует вкус крови во рту. Шевелится, и цепляется руками за дерево. Он не может отнять от него ладони — они врастают в кору, и потихоньку все конечности в прямом смысле деревенеют. Джон хочет кричать, но не может — он становится растением, а растения молчаливы. Джон сливается с деревом, становится его частью, и его окутывает совершенно дикий первобытный страх. Он смотрит на свои руки — теперь уже ветки, и видит что-то розовое. Лепестки сакуры… Конвульсия пронизывает тело, и Леннон пробуждается. Он не может пошевелиться, парализованный страхом, и лежит с минуту в застывшем состоянии. Когда пульс перестает кувалдой бить по вискам, он прислушивается к мерному дыханию сбоку. Это Пол. В одной с ним постели. В номере одноместного трехзвездочного отеля. Он не ушел, он остался ночевать. Джона отпускает. Он дрожащими пальцами смахивает капельки пота со лба, и слепо рыщет рукой по тумбочке в поисках сигарет. Что-то падает на пол. Кажется, прикроватная лампа. Его лицо на миг освещается огоньком вспыхнувшей зажигалки. Страшные тени отступают, и дым летит прямо в легкие. Никотин расслабляет. — Джон? — полусонным голосом шепчет МакКартни, пододвигаясь к нему поближе. Джон поправляет сбившееся одеяло, не извиняясь за то, что разбудил. — Тебе приснился кошмар? — Что-то вроде того. — Понятно. Обычно ты не куришь в четыре утра. Точнее, обычно ты спишь в это время. Их диалог с Полом, произошедший накануне, долго не давал Джону уснуть. Перед тем как уснуть, он пялился в серый потолок, жалея, что не взял с собой снотворное. В голове хаотично вертелось: «Свадьба, Линда, ребёнок». Каждое слово больно разбивалось о стенки кровоточащего разума. «Это конец, — думает Джон. — Это просто конец.» — Пол. — М? «Группе конец. Всему конец…» — вот что он хочет сказать, но вслух выдает только: — В Японии сейчас цветет сакура. Зевок. — Понятно. Возможно, если бы Пол ответил что-то вроде: «Правда? Надо на это обязательно посмотреть. Вместе», то Джон бы все забыл, и ринулся с ним на край света. Но Пол ничего такого не сказал. Он только сильнее укутался в одеяло и подвинулся поближе, так, что их ноги соприкоснулись. У него были холодные стопы. — Спи. — Спокойной ночи, Джонни. Ложь. Ночь неспокойна. Она полна ледяного ужаса и мыслей, которые молчаливо кричат в голове. От этих мыслей хочется кричать. Джону кажется, что это последняя их совместная ночь.***
Все выходит из-под контроля. Даже Ринго не выдерживает. Пол называет его игру «примитивной». Он молча уходит, бросив свои барабанные палочки. Его грустные синие глаза становятся еще печальнее. Джону даже становится немного его жаль. Ринго иногда часами дожидается в коридоре приглашения, как какой-то сессионный музыкант. Ринго никогда особо не высовывался. Он, в отличие от других, песен не писал и так-то не пел. Зато он отлично танцевал. Джон думает, как давно не видел этого. Раньше часто можно было увидеть пританцовывающего на месте Ричарда. Он особенно ритмично и немного забавно мог переставлять ногами. Они всей тройкой потом долго уговаривали его вернуться. Случается перемирие, но ненадолго. Следующим был Джордж. Он ссорится и с Джоном, и с Полом. Джордж чувствует, что находится в тисках собственной группы. Что ему не дают, где разбежаться. Он предлагает кучу песен, но на альбоме выходит только пара-тройка им написанных. Это его ущемляет. Джордж постоянно сидит в легком раздражении, нахмурив густые брови. Куда делась его нескончаемая меланхоличность и спокойствие? После переговоров он решает остаться, но выдвигает условия, что процесс записи сочиненных им песен будет полностью под его руководством. Старина Мартин отказывается с ними работать. Ему не нравится напряженная атмосфера, витающая в студии. Пол пытается привести всех в чувство, но, кажется, других это только сильнее раздражает. В один день он не является в студию вообще. Его нет пятнадцать минут, тридцать. Час, два. Джон в ярости. Он мчится к Полу домой, перелезает через забор. Вторгается в чужой дом. Пол и Линда сидят на кухне, и там царит особенно романтичная атмосфера, которую тут же сметает Леннон. Джон идет к стене и срывает с нее картину, ту самую, которую сам нарисовал и подарил. Со всей дури бросает ее на пол, отчего стекло выбивается из рамки и крошится на сотни мелких кусочков. Джон смотрит на эту кашу и думает, что именно так выглядит сейчас его сердце. Разбитое и кровоточащее. Вскоре на шум выбегает хозяин дома. Линда крепко держит его за руку, испуганными оленьими глазами наблюдая за происходящим. — Джон? Какого черта ты здесь делаешь? — Какого черта ты здесь делаешь? Ты должен быть в студии. — Я должен быть здесь. У Линды сегодня день рождения. Джон истерически смеется. — Вот я негодяй! Сорвал семейный праздник. — Придурок, ты что, опять под кислотой? Джон гогочет, но ему кажется, что в каждую секунду это может перерасти в плач. Ему хочется голыми руками схватить острые куски стекла, чтобы убрать их, и, возможно, ненароком задеть жизненно важную артерию, чтобы наконец сдохнуть к черту. Почему его сердце, разбитое и ни на что негодное, все еще болит? Что поможет унять эту боль?Ответ был прост: наркотики.
— Джон? С тобой все хорошо? Леннон смотрит заплывшим взглядом на обеспокоенного продюсера. Он качает головой, которая, по собственным ощущениям, сейчас вот-вот отвалится. Тело теряет ощущение гравитации. Ему кажется, что он летит, и в то же время падает. Джон перепутал две одинаковые таблетки, в одной был амфетамин, а в другой — ЛСД. Вместо первой он принял вторую. — Давай пойдем проветримся, сынок? Джон послушно кивает, опираясь на плечо Мартина. Он совершенно не мог ни на чем сосредоточиться. Он был как натянутая струна и дрожал, резонируя, словно человек-камертон. Когда его вывели на крышу, он вдохнул свежий воздух полной грудью. — Тебе уже лучше? — Да. — Отлично, отдохни немного. Конечно, их продюсер не был в курсе того, что Джон пребывал не совсем в адекватном состоянии. Он просто пожаловался на то, что ему нехорошо. Конечно, выводить человека под кислотой на крышу — не лучшая идея. Почти убийственная. Джон застыл, глядя на звезды. У него перехватило дух. Он смотрел на черное полотно с белыми плевочками света, и, кажется, окинул взором всю Вселенную. Звездная пыль забурлила в крови и подбрасывала сознанию дикие картины. Созвездия выстроились в ряд и закружились в спектакле. Скорпион жалит зайца. Мимо скачут стрельцы и единороги. Они охотятся на китов, а те не могут укрыться, потому что слишком велики и неповоротливы. «Но ведь так же нельзя! — думает Джон. — Нельзя убивать китов, их осталось мало. Они занесены в красную книгу…» А затем Джон смотрит вниз, и сталкивается взглядом с бездной в семь этажей. Он не видит дна. Только обрыв. Бездна зовет его. Он уже хочет шагнуть вперед, как его хватают чьи-то холодные руки. Это Пол, со своими вечно замерзшими пальцами. Его личный ангел без крыльев. Но разве ангелы способны в то же время причинять неземные страдания? Джон очень скучает по бескрылым лопаткам, и по всему остальному: глазам-окнам, позвонкам-пломбирам, белоснежной коже и тяжелым ресницам. Даже по улыбке и забавным морщинкам в такие моменты. Пол так редко стал улыбаться ему. — Джон! Джон, боже, Джон… — испуганно шепчет Пол, когда тянет его назад, на себя. Леннон слегка теряет равновесие, и падает в объятья. Что он сейчас хотел сделать? Он просто не думал. Иногда мысли о том, что тебя в одну секунду не станет, совсем не пугающие. В них больше детского любопытства на тему: «А что, если бы…» — С тобой все хорошо? — обеспокоенно спрашивает МакКартни, заглядывая в пустые глаза. Джон оборачивается к нему лицом, все еще находясь в кольце рук. Это он так дрожит, или Пол? Или вся земля дрейфует вместе с ними? Его взгляд устремляется на лицо Пола, и снова вся Вселенная сужается до одного имени. У Пола мягкое, красивое лицо, и это красота делает Джону больно. Он еле касается кончиками пальцев чужих век, чтобы они закрылись. Пол закрывает глаза и приоткрывает губы. Джон приникает к ним, как путник, нашедший в пустыне бьющий ключ воды. Он пьет, пьет и пьет, жадный от острой нужды, и не хочет отрываться. Ему кажется, что по ним ударила молния, потому что тело в эту секунду пронизывают сотни разрядов электричества. Когда они разъединяются, Пол улыбается смущенно и как будто бы счастливо. Джон цепляется за него, как за спасательный круг. — Тебе нехорошо? Давай отвезу тебя домой? — Не надо. — Мне кажется, тебе стоит отдохнуть. — Смотри, какие звезды сегодня. Они оба запрокидывают головы наверх. Это было обычное ночное небо, но Джона этот вид поразил до глубины души. Звезды не горели в ту ночь особенно ярко, но почему-то завораживали его. — Интересно, в честь нас назовут планету или звезду? Пол смеётся. Ему эта идея кажется неправдоподобно забавной. А Джон тем временем продолжил: — Было бы просто здорово. Космический объект Леннон-МакКартни. Как звучит? — Потрясающе. — Ты бы хотел отправиться в космос? — Не знаю. Это же ледяное пространство. Там нет воздуха, звуков или жизни. Сплошная неизвестность. — Ты прав. Там, наверное, стоит мертвая тишина. А ты хотел бы, чтобы наша музыка звучала в космосе? Только представь — наша песня несется потоком прямо сквозь Вселенную… Пол смотрит на Джона, тепло улыбаясь, но, конечно же, воспринимает его слова не совсем всерьез. Джон часто любит фантазировать. Леннон переплетает их пальцы, и, боже, какие они холодные у Пола. В космосе наверняка такая же температура, как у его рук. Пол — его прекрасная Вселенная с вечно холодными руками. Джон должен ее согреть. Он должен спеть песню, чтобы развеять бесконечную тишину, царящую в космическом пространстве. Джон — это песня, которая кометой мчится через Вселенную. — Ничто не поменяет мой мир, — напевает Джон, когда они спускаются вниз. Пол смотрит на него, как на восьмое чудо света. Иногда он почти уверен, что Леннон — это что-то неземное.***
Слова текут, как бесконечный дождь, на дно бумажной чашки. Они скользяще пронесутся, умчав через вселенную.
«Привет, Джон. Ты не берешь трубку. Я же знаю, что ты дома. Почему ты не выходишь из него? С тобой все хорошо? Перезвони мне.» «Привет, это я, Пол. Ты пришел в чувство? Надо разобраться с контрактом. Мне кажется, этот урод Кляйн хочет надурить нас на деньги. Срочно перезвони.» «Почему ты не отвечаешь? Какого черта? Ты вообще в курсе, что наша компания чуть ли не обанкротилась? Почему в этой группе только меня волнует, куда деваются наши деньги? Черт, если бы Брайан был… Если бы Брайан был с нами, такого бы не произошло. Перезвони мне, опять же.» «Привет, снова я. Я не буду сотрудничать с Кляйном. Не доверяю ему. У Линды есть родственник-юрист. Тебе советую того же. Не подпускай его слишком близко.» «Привет, Джон. Я знаю, что ты недоволен процессом записи альбома. Я понимаю. Всем нам… нелегко. Как насчет собраться всем вместе, как в старые добрые времена? Я поговорю с продюсером. Он должен дать добро, он вернется, если вы согласитесь… Ох, сейчас достаточно поздно. Извини, если потревожил. Сладких снов, Джонни.» «Привет, то, что мы обсуждали в прошлый раз… Ты уверен в этом? Просто, я знаю, что ты иногда можешь сказать что-то сгоряча. Пожалуйста, хорошо подумай.» «Джон! Нам надо срочно встретиться и поговорить. Это насчет тебя и группы.» «Привет, ты уже дома? Я рад, что ты согласился не говорить об этом публично. В смысле, дождешься выхода последнего альбома. Я тоже думал об этом, думал покинуть группу… То есть, я уже потихоньку начал делать сольные проекты. Я рад, что мы обо всем договорились. Сладких снов, Джонни.» «Привет, Джон! Мартин дал добро! К черту все, давайте все вчетвером покажем, на что мы способны. Сладких снов, Джонни.» «Привет, Джон! Эти сессии намного лучше, чем прошлые. Но мне кажется, что ты… отстранился. Давай встретимся и поговорим?» «Привет, Джон. Я не сказал тебе это сегодня, но мне не понравилось, что с тобой была Йоко. Не пойми неправильно, но я думал, что мы будем наедине. Я же пришел без Линды. Я так и не сказал всего того, что хотел…» «Да, привет. Я понял, что вы «неразлучны». Это немного глупо, не думаешь? Линда же не лезет в наши отношения, так почему Йоко… Ах, ладно. Проехали. Сладких снов, Джонни. Я слишком устал для разборок.» (Зевок) «Привет, Джон! (Тихий смех) Тебе выпала огромная честь быть первым, кого я приглашаю на свадьбу. Линда МакКартни, звучит правда неплохо, да, милая? (Нежное хихиканье на заднем фоне) У нас будет дочка. Боже, Джон! Дочка! Я назову её Мэри. В честь мамы. Ты же тоже так сделал, верно? Назвал сына Джулианом. Это так… символически. Обязательно приходи. Банкета не будет, небольшой праздник в кругу близких людей. Люблю, Пол. Сладких снов.» «Привет, Джон. Ты заболел? Почему не ответил? Если что-то случилось, то повторюсь, у нас с Линдой будет свадьба. Приходи. Мы тебя ждем! Я прислал по почте пригласительные, там…» Джон нажимает на кнопку автоответчика, и голос Пола тут же стихает. В груди все съедает от чувства опустошённости. Оно тянется от желудка и идет вверх, пронизывает сердце и легкие, застревает в горле, и наполняет голову. Не обидно, не больно. Просто ничего. Ему нужно что-то, чтобы заткнуть ноющую пустоту. Ему нужна таблетка.То бассейны скорби, то волны радости наполняют мой разум, то захватывая, то лаская.
Он перемещается в ванную, и дрожащей рукой тянется к склянкам. Неуклюже высыпает на холодную ладонь пилюли и закидывает себе в рот. Открывает кран и запивает принятое водой. Черт, он же уже их принимал совсем недавно. У Джона внутри все перемешивается, кувыркается верх дном. Становится невыносимо противно отчего-то. Он умывается ледяной водой, с силой трет красные глаза, а затем заглядывает в висящее впереди зеркало, и не узнает там себя. Исхудалый, болезненно бледный, и такой уставший. Нет, это не он. Это кто-то другой. Этот кто-то начинает с ним диалог. — Ты ему не нужен. Смирись. — Заткнись. — Ты изменился, Джон. И он тоже. Это конец. — Нет, нет. Неправда… — Он уже не тот мальчик, которого ты встретил на ярмарке. Куда делся тот прекрасный ангел с испуганными глазами, не подозревающий о собственной красоте? Куда делся мальчик и все то обожание, с которым он на тебя глядел? Этого мальчика больше нет. И тебя для него тоже больше нет. — Мы просто повзрослели, вот и все. Пол остепенился. Ему нужна семья. — Он для тебя был всем. Ты для него — уже ничто. Посмотри на себя, ничтожество, и на полку, на которой ты хранишь шприцы. Ты ему противен. Ты сам себе противен. Лицо напротив скалится. Улыбка разрезает его лицо, со скрежетом натягивается и собирается в сморщенные кучи под потемневшими глазами. Горбинка на носу стала еще более отчетливой, и теперь похожа на скалистое изваяние. Глаза кислотно-янтарные, не способные на нежный взгляд. Это не он. Лицо в отражении не принадлежит ему. Это не Джон Леннон. И поэтому кулак летит в надменное выражение лица «незнакомца». Поверхность зеркала покрывается паутинкой, но существо, живущее в нем, еще живо. — Тебе страшно, дружище. Нам обоим страшно. Мы же понимаем, в отличие от Пола, что это конец. Полный крах. Удар. Еще один удар. Стекло хрустит под костяшками, лопается и сыплется вниз. Абсолютно серая комната пачкается кровью: стена, раковина, даже кафельный пол… Джон садится. Повсюду осколки разбитого стекла и таблетки, рассыпанные из банки. Снотворное, наркотики, аспирин — все смешалось, все одинаково белое. Свет лампы мерцает на гранях бывшего зеркала, которое распалось на множество маленьких кусочков. Образы осколков стекла танцуют, как миллионы глаз. Он снова бьет стекло, когда у него разбивается сердце. Вот они — кровавые осколки, разметавшиеся по всей ванной. Джон берет один в руки, и, выставив его под определенным углом, пускает солнечный зайчик. Он хочет убежать за ним, как Алиса из известной сказки, и очутиться в Стране Чудес, потому что единственное чудо, что было в его жизни, безвозвратно потеряно.Осколки света танцуют как миллионы глаз. Они зовут, они несут меня через Вселенную.
***
Джон не является на свадьбу. Зато о произошедшем узнает прямиком из утренней газеты. «Новоиспеченным супругам пришлось прорываться сквозь кольцо фанатов и репортеров… — с усмешкой на губах читает Джон. — Тротуары намокли, но не от дождя, а от нескончаемого потока слез фанаток МакКартни. В ярости некоторые из них исписали ругательствами забор дома музыканта…» Джон откладывает газету и издает нервный смешок. Отражение в кофейнике подмигивает ему: «Кому как не тебе их понимать, да?» Джон раздраженно отводит взгляд в другую сторону. Нет, несмотря ни на что, он не ненавидел Линду. Ревновал — да, но в то же время понимал, что в ней нашел Пол. Она была маленькой проекцией Солнца. Вся светлая и лучистая, с милыми веснушками на носу и нежной улыбкой. Надо отдать ей должное за попытку дружелюбия. Однажды она подошла к Джону и сказала, мягко взглянув в его глаза: — Извини, что беспокою, Джон… — Что такое? — Я беспокоюсь о Поле. Понимаешь, он ужасно подавлен. Мне кажется, это из-за того, что у вас с ним что-то стряслось. Он живет как отшельник, Джон, совсем никуда не выходит, и как будто потерял веру в себя… У Линды небесно-голубые глаза. Джон хотел сострить, сказав что-то вроде: «А мне казалось, ему нравится торчать на своей ферме в компании овец» или «Его сольный альбом — кусок дерьма, — конечно, он будет неуверен в себе». Но он смотрит в неподдельно тревожные глаза цвета чистой лазури, и не может себе этого позволить. Она не виновата. — Ты же знаешь, это все из-за юридических разборок. — Да, но мне кажется, что Полу плохо оттого, что вы отдаляетесь. Как думаешь, вы сможете помириться? — Линда, это правда не твое дело. Мне неприятно об этом говорить. — Знаю, извини, но ему правда тебя не хватает, — она виновато качает головой, и тихо вздыхает. — Главное, что ты его поддерживаешь. — Ты тоже ему очень дорог, Джон. Я хочу, чтобы у вас все наладилось, — она улыбается, коснувшись его плеча, прежде чем уйти. «Бедолага», — думает Джон. «Ты ведь даже не в курсе, что у нас было. Ты ведь даже не подозреваешь о тех ночах в дешевых отелях.» Джон смотрит на депрессивный пейзаж за окном. Голые, замершие деревья, опавшая листва. Только Луна, подсматривая за ними, знала, о чем он подумал. Только стены дешевого номера знали, о чем они говорили. «Ты ведь даже не знаешь, как я его люблю. Никто не знает.»***
Казалось, этого не хотели все. Но все понимали, что так надо. Группе суждено было распасться.Факт. На самом деле это произошло по причине разрыва отношений Пола и Джона. Музыка строилась на их дуэте. Когда его не стало, не стало и группы.
Даже сами Пол и Джон не понимали этого до конца. Это все было на каком-то эмоциональном уровне. Все чувствовали это, но не могли описать.
Джону становится на все плевать. Почему-то ему кажется, что на него наплевала сама Вселенная. Чем он заслужил такую несправедливость? В то же время он вроде как знаменит, и чего-то да стоит. А в то же время так несчастен. Джон убивает себя наркотиками. С одной стороны, почти осознанно, а с другой стороны, не задумываясь ни о чем. Не существует прошлого и будущего. Жизнь — это бесконечное сейчас. — Джон. — М? — Ты опять принял ЛСД? Джон пялится в потолок. Йоко пялится на него. В ее голосе нет укора. Кажется, она заранее знает ответ. Кажется, что она знает все. — Я боюсь засыпать. Йоко не спрашивает, почему. Она просто ложится рядом, и они, прижавшись друг к другу, встречают сумерки, как два ребенка, забравшиеся в баррикады из одеял против всего мира.Факт. Джону снится Пол. Он поет, улыбается или держит его за руку. У него широко распахнутые глаза-окна, и внутри них теплится нежность. Это хорошие сны.
Иногда память подкидывает ему образы происходившего в темноте маленьких отелей: раскрытые губы, распластанное на простынях тело, ощущение тепла и узости внизу, торчащие лопатки, аккуратный ряд позвонков, родинки на широких плечах. От этих снов он просыпается мокрым.
Иногда ему снится, как они расстаются или ругаются. Почти в каждом таком кошмаре Джон умирает. Джон боится этих снов больше всего. Демоны говорят ему в них, что ты ему не нужен. Демоны говорят ему, а ведь ты все еще любишь его.
Со временем все налаживается. Время приводит Джона в чувство. Он может смотреться в зеркало без риска увидеть там свое злое эго. — Я похудел, — констатирует Леннон, осматривая острый подбородок. Это его немного беспокоит. — Ну и славно. Раньше ты был толстоват, — просто отвечает японка, пожав плечами. Джон улыбается. Ему нравится эта прямолинейность. Возможно, он устал от чувства недосказанности и горечи лжи на языке. С Йоко намного проще — она говорит то, что придет ей в голову. Джон тоже так делает. — Я беременна, — говорит она как-то утром. У Джона пересыхает в горле, и он неуверенно таращится на неё. — Ты проверялась? — Пока нет. Но я это чувствую. Джон открывает холодильник. В нем, как всегда, почти пусто, потому что Йоко обычно не готовит. «Я не обязана заботиться об этом, только потому что я — женщина», — говорит она, а Джон совершенно ничего не умеет. Даже мыть посуду. Он смотрит на остатки пиццы в холодильнике, и почему-то ему внезапно хочется рассмеяться. Почему-то его радует эта картина, а ещё утренний вид его спутницы: в огромном халате до пола и с непричесанными черными волосами. Джон смеется, когда ставит на стол бутылку молока и пачку хлопьев, впервые за долгое время — открыто и искренне. — Ты рад? — Да, — сквозь смех отвечает Леннон. — Учти, ты тоже будешь его воспитывать. Я не собираюсь двадцать четыре часа в сутки возиться с ним. — Ну, если поделить на двоих, будет всего лишь двенадцать. Она садится рядом, положив лохматую голову на его плечо. Джон прижимает её к себе, отчетливо ощущая, что их сейчас не двое на кухне, а трое. — Нам надо пожениться, милая. — Прям надо? — Да. Я хочу. Ты не против? — Не против, я только за. — Это будет потрясающе. Три больших ребенка в доме, мы будем драться друг с другом за порцию хлопьев. — Я не ем твои хлопья, Джон, ты же прекрасно знаешь. Это ты на них помешан. — Замечательно, я уже устранил главного конкурента, — продолжает дурачиться Джон, и чувствует себя в этот момент таким легким, как пёрышко. Как давно он этого не делал.***
Если Линда — Солнце, то Йоко — туча. У нее пышные, как будто наэлектризованные волосы цвета вороньего крыла. И глаза тоже, как у вороны — темные и чрезвычайно умные. Джону кажется, что ему бесполезно от нее что-то скрывать, потому что она видит его насквозь. «Я не хочу, чтобы мы были как типичные супружеские пары, в которых жены следят, чтобы им не изменяли, а мужья стараются их обмануть», — говорит она, и это совершенно точно описывает первый брак Джона и Синтии. — Что со мной не так? — шепчет Йоко, дрожащими руками закуривая сигарету. — Почему? Что со мной не так? У нее случился выкидыш. Она совершенно разбита. Как бы странно это ни звучало, но это горе сплотило их сильнее. Джон понимает, что сейчас он как никто другой нужен ей. И он будет рядом, ведь когда он был разбит, она всегда держала его за руку. Они переживут это вместе, и попытаются снова. Они вместе научатся жить заново.И всё-таки, иногда прошлое Джона давало о себе знать.
Джон заходит в дом с пакетами еды. Йоко запирала входную дверь на ключ, когда он, подскочив на месте, ринулся в гостиную. Он услышал смех, от которого стало чаще биться сердце. Это его смех и голос. Неужели он пришел? Неужели он стоит и ждет Джона в гостиной? Леннон озирается по сторонам, но не видит никого. Комната пустая. Ее наполняют звуки включённого телевизора. Джон со скрежетом в груди переводит взгляд на экран: Пол пришел на какое-то шоу и мило беседует с интервьюером. У него другая прическа, но такая же улыбка и блестящие глаза. Йоко молча наблюдает за всем этим с порога. Джону становится тошно от самого себя. — Прости меня, — он обвивает ее руками. — Ты такой наивный, Джон, — вздыхает Йоко. — Но за это я тебя и люблю. Йоко знает о том, что было между ними. Не обо всем, конечно, но о многом. Она знает, сколько боли неосознанно причинили Джону. И поэтому она хочет его защитить, всячески ограждая от внешнего мира. Ограждая его от Пола.Пол звонит Джону. Иногда им удается поговорить, но почти всякий раз секретарша по настоянию Оно говорит, что он «занят».
Они шлют друг другу письма, но это скорее банковские отчетности. Между строчек они умудряются высказывать друг другу старые обиды.
Они упоминают друг друга в песнях. Пол поет о друге, который подвел его, который сломал счастливый билет. Джон буквально грубит ему в своей «Как тебе спится?»
Пол присылает ему пластинку. Джон слушает ее, когда Йоко нет дома. Он готовится к гневным аккордам и мелодиям. Но слышит печальную музыку. Скорбящую. Пол прячет смысл между строк. Джон слушает, и у него вновь дрожат руки. — Милый друг, что это за время? Неужели это и вправду финишная черта? Неужели это все для тебя так много значит? Ты боишься, или это правда? — Очевидно, что семьдесят первый. Да, это конец. Нет, мне плевать на деньги. И мне все еще не плевать на тебя. — Милый друг, я влюблен в свою подругу. По-настоящему, и мы женаты. Ты глупец, или это правда? Ты боишься, или это правда? — Как это мило, ты называешь Линду и меня «друзьями». Неужели все, кто с тобой трахался, твои друзья? А ты уверен, что мы были друзьями? Мне кажется, мы друг друга не знали по-настоящему. Джон встает, чтобы выключить проигрыватель, но все расплывается. Глаза жгут слезы. — Кто ты, черт возьми, такой? Где мой Пол? Где мой прекрасный мальчик с напуганными глазами, которого так хотелось защищать? Где мой ангел без крыльев? — Дурак ты, Джон Леннон, — заговорило отражение в окне. — Это не ты, а он тебя защищал. — Снова ты! Джон подбегает к окну, и распахивает его настежь, устремляя взгляд наружу. Он ищет глазами космос. Но ночное небо затянуто занавесом дыма и туч, и свет от вкрапления звезд не в силах пробиться сквозь него. Он потерял свою Вселенную длиною в три буквы: «п», «о» и «л». Пол. Джон вспоминает о нем всякий раз, когда глядит на звезды. Интересно, смотрит ли на него Вселенная в ответ? Ищут ли его зеленые глаза в толпе? Вздрагивают ли бескрылые лопатки, когда из радио доносится поющий голос Джона? Когда Леннон натыкается на Пола в череде радиоволн, он всегда хочет переключить, но рука цепенеет. Он прикрывает глаза в такие моменты, и ему кажется, что МакКартни где-то рядом, поет ему песню. Джон хотел бы сорвать с неба самые яркие звезды, и, спрятав их в банке, подарить Полу. Они бы мерцали в темноте, как пойманные светлячки, и тогда было бы не страшно засыпать. Но сейчас небо затянуто тучами, и даже Луна наполовину скрыта за серым одеялом. Она горько вздыхает, но поделать ничего не может. Чертов Нью-Йорк с его выхлопными газами. Джон думает, что на ферме Пола в Шотландии кристально чистый воздух, и ночное небо по-особенному яркое. Вот там и надо собирать звезды в банку. Вот там они и самые красивые. И все-таки эта красота причиняет боль, потому что её нельзя так просто взять, и сорвать. Она не может принадлежать только тебе. Пол точно такой же. Как бы Джон ни хотел, но он принадлежал не ему. Скрипит входная дверь — пришла Йоко. Пора ложиться спать.Факт. В 1983 году в честь Джона Леннона был назван астероид. Теперь четыре космические глыбы имели фамилии: Леннон, МакКартни, Харрисон и Старр. Ринго пошутил, что лучше бы в честь него называли звезду.
Факт. Пол Маккартни принял участие в концерте, который транслировался для экспедиции на МКС.
Факт. Космонавты любят просыпаться под «The Beatles». Особенно под «Here comes the sun», «Ticket to ride» и «A Hard Days Night».
Факт. Первой песней, что услышал космос, стала «Across the Universe», которую написал Джон.
Ее запустили прямо на Полярную звезду, находящуюся на расстоянии 431 светового года от Земли. Песня в виде электромагнитной волны отправилась путешествовать сквозь Вселенную со скоростью света.
Пол подумал, что если бы Джон был жив, то он бы обязательно сказал ему с довольной улыбкой на устах: «Вот видишь! А ты не верил.»
Но Джона не было рядом. Иногда Полу кажется, что он не погиб, а сидит где-то в уголке Млечного Пути и мешает хлопья с космическим молоком.
Полу было приятно участвовать в трансляции, но в сторону Полярной Звезды полетела все-таки песня Джона. Пол совсем не обиделся. Он знал, что не смог бы написать лучшей песни. Джон Леннон был песней, которая разорвала космическую тишину и кометой пронеслась миллионы километров, добравшись до самой яркой звезды.
Джон Леннон был песней, которую Пол не смог сделать лучше. Потому что этого и не требовалось.