Часть 1. Der Hass. Ненависть.
Факт. Джон Леннон ненавидел Пола МакКартни. Еще один факт. В этом чувстве не было чистой неприязни. Оно граничило с другими, пока непонятными Джону эмоциями. Это был странный микс специй и пряностей, логически никак не сочетавшихся. Жгло от них не только горло, но и сердце, да так, что от вспыхнувшего огня слезились глаза.
Из этого следует вопрос: кто такой Пол МакКартни? (Было бы неплохо заодно ответить, что представляет из себя Джон Леннон, но это мы узнаем по мере повествования).
Вот он: как всегда с дежурной улыбкой на лице, — своим главным оружием по завоеванию людей. Пол любил всех очаровывать. Правда, иногда идеальная, напускная ширма раскрывалась, и за ней можно было увидеть ряд неидеальных зубов. Передние два выделялись длиной, и когда Пол хохотал, то чем-то смахивал на смешного грызуна — с кроличьими зубами и почти такой же кроличьей привычкой жмурить нос. Из-за растянутых губ под глазами у него собирались забавные складочки. Джону сложно было его за это винить, ведь многие люди, когда смеются, выглядят совсем не идеально. Но в этом и заключается красота момента, в его искренности и неподдельности, когда смеешься до боли в животе, забывая, что можешь в эту секунду глупо выглядеть. Смех Пола был звонким, заливистым, похожим на длинную череду звоночков «хи» и «ха». Джон же редко смеялся вслух. Он обычно смешил людей, или смеялся над ними. У него был рваный, короткий, как будто наигранный хохот, больше похожий на звуки задыхающейся гиены. Джон не любил свой смех и голос. Предпочитал шутить, и, соответственно, слушать чужой смех, ловить взглядом улыбки. Отчего-то улыбка Пола цепляла больше всех. Даже с гусиными лапками и кроличьими зубами. МакКартни казался идеальным. С идеальными манерами, идеальной речью, идеальной укладкой волос, идеально выглаженными брюками. Голос его был чистый, как музыкальная нота, и даже когда он не пел, произнесенные им слова сами складывались в некую мелодию. У Пола была идеальная, почти ангельская внешность. Может, поэтому Джону нравилось находить в ней изъяны? Леннон старательно оставлял свой беспорядочный, рок-н-ролльный след на творчестве друга. Иногда он мог разбавить сладкую балладу Пола щепоткой перца. Когда они пели вместе, было отчетливо слышно, насколько их голоса разные, непохожие, но в этом слиянии было что-то магическое. Они, словно свет и тень, дополняли друг друга, работали на контрасте, и, безусловно, один бы не смог существовать без другого. Тень не может существовать без света, ведь тень — это его отсутствие. А без теней наш мир походил бы на ослепительно белое полотно — бесконечный, однообразный снежный пейзаж. Джон подмечал все в Поле: особенно его неидеальные стороны. Например, абсолютно глупую привычку совать пальцы в рот. Почти всякий раз, когда Пол крепко задумывался, он машинально тянул пальцы к губам, покусывая ногти. Или просыпающееся в МакКартни занудство — ему всегда было сложно удержаться от поучительных замечаний. В такие моменты он строил самую серьезную мину, на которую был способен. Джона всегда смешил пытающийся быть серьёзным МакКартни. У него были какие-то детские черты лица и большие, мальчишеские глаза. Многим они нравились. Блестящие, широко распахнутые, окаймленные густым заборчиком ресниц. Два окна с видом на садовую лужайку, оттого зеленые. Взгляд серьезный, а глаза детские — это казалось Джону весьма забавным, и он часто не мог внять просьбе Пола сосредоточиться на чем-то. Тот хмурил брови, возражал, и тогда начинался спор, или шутливая перепалка. Все зависело от настроения. В последнее время они чаще ругались. Из-за несогласий в работе: Пол хотел, чтобы звучало так, а Джон по-другому. Из-за личных ссор: одного задевали ядовитые слова, другого — поступки. Джон был вспыльчивым, с неспокойным нравом. Он любил всем перечить. Пол действовал более тонко — мог с заинтересованным выражением лица выслушать вас от А до Я, внимательно, казалось бы, вникать в каждое слово, а в конце концов сделать все по-своему, вежливо подытожив: «Это, конечно, хорошо, но мне кажется, что лучше будет так…» Это раздражало Джона больше всего. Притворство. МакКартни любил притворяться, что все было, есть, и будет хорошо. Так он сказал, когда Брайан, их менеджер, умер. Заверил, что все будет хорошо, и гордо взял штурвал их субмарины на себя, начав направлять желтую подлодку. Перехватил инициативу у Леннона. Теперь он — лидер. Конечно, все происходило не сразу, а постепенно, но Джон четко видел, как между ними образовывается пропасть. Он чувствовал, как группа трещит по швам, во многом из-за них двоих, ведь именно они толкали вперед этот механизм, а сейчас не могли поделить место у руля. Так еще и Джордж давал о себе знать. Харрисон, «тихий битл», устал молчать, хотя Пол весьма старательно пытался его заткнуть. Джону было непривычно работать над песнями, придуманными Джорджем. Он, безусловно, считал его другом, но посматривал свысока, как делают это наставники. Они скорее из солидарности оставляли местечко в альбоме для песни Джорджа. Так что, когда он начал выдавать что-то стоящее, это их сильно удивило. Леннон, который всегда был лидером, отдал этот титул МакКартни. МакКартни, «милый битл», свирепствовал в студии. Джон ненавидел то, с какой дотошностью Пол при малейшей оплошности заставлял перезаписывать дубль за дублем. Его ужасно выводила из себя учительская манера поведения Пола, его нудный, и в то же время настойчивый тон, каким он раздавал всем распоряжения. С одной стороны, это улучшило качество выдаваемой ими музыки, а с другой — порождало бесконечные конфликты. Ведь Джон считал, что никто не вправе его учить. Так повелось еще с самого детства, и укрепилось уже во взрослом возрасте. Джон не терпел, когда к нему лезли с советами. Его раздражала мысль о том, что все привычные роли скинуты, и больше не он центральная роль творящегося спектакля. Джона стал раздражать Пол. Джон был прирожденный лидер. Яркий, запоминающийся, резвый и острый на язык. У него отлично получалось дарить людям надежду. Когда они теснились в затхлых гримерках в начале их музыкальной карьеры, убитые долгими выступлениями и жесткими матрасами, он вставал на ноги, и громко спрашивал: «Куда мы стремимся, ребята?» И они отвечали: «На самую вершину, Джонни!» Они были популярны в своем родном городе, но долго не могли пробиться дальше, найти продюсера. Никто, кроме Джона, так-то и не мечтал о мировой славе. А Леннон был уверен в себе и в своей группе, и вселял веру в их сердца.Еще один абсурдный факт — Джон любил эти глупые привычки Пола, все до одной: и зубы, и морщинки, и притворную улыбку, и нотации, и даже то, что тот грыз ногти тоже любил. Ненавидеть их он стал гораздо позже, потому что они осточертели друг другу, как старые супруги.
А затем Джон перестал быть лидером. Раньше все было намного проще: кто создал школьную группу и взял туда МакКартни? Джон. И только позже пришли Джордж и Ринго. Пол часто соревновался с ним за любовь публики, но все равно именно Леннон был негласным «руководителем». Джордж был слишком тихим, чтобы вмешиваться, а Ринго довольствовался тем, что неплохо играл на барабанах. Шло время — годы, и Харрисон заговорил. Давно спящий бутон наконец-то раскрылся, и этот бутон тоже хотел себе места под солнцем. Джон, до этого слепо веривший в идеи группы, стал сомневаться. Между ним и группой выросло препятствие. Джон сам его построил.Этим препятствием стала Йоко Оно.
Она раздражала остальных участников группы. Не вписывалась в старую добрую формулу «четыре друга, один продюсер», которая после знака равно давала «музыку». Музыка была, только добавилась новая переменная. Сам факт этого накалял обстановку. Пол занял свою любимую позицию в ситуациях, когда был чем-то недоволен, но не мог ничего с этим поделать: позицию игнорирования и отмалчивания. Непонятно, правда, кого он так старательно игнорировал — Джона или Йоко, но они всегда сидели вместе, так что адресованное одному почти физически касалось другого. Пол улыбался, пытался вести себя непринужденно, вот только улыбка выходила чересчур натянутой, а в каждом движении и шутке чувствовалась скованность. Джордж и Ринго напомнили Джону их негласный уговор.Уговор был таков: никаких девушек, жен или любовниц в студии.
Джон отмахнулся от них, как лошадь отмахивается хвостом от приставучих мух. Слова друзей были для него не больше, чем надоедливое жужжание. Пол своим молчаливым бойкотом разозлил его сильнее всех.Однажды Джон прижал Пола к стенке вопросом. Вопрос звучал так: Ты не хочешь ничего сказать? Ответом было: Ничего.
Пол словно никак не отреагировал на изменения. Будто Йоко и не было вовсе. Когда он заходил в студию, то кидал привычные приветы: привет Джорджу, привет Ричи, привет Джону. С японкой он не здоровался. Она тоже предпочитала молчать. Сидела рядом с Ленноном плечо об плечо, и лицо ее было почти скрыто за черными волосами. У неё были вороньи глаза с цепким взором. Правда, голос её никак не походил на карканье — Оно имела мягкий тембр с отчетливым азиатским акцентом.Размышление. Может, Полу было обидно, что Йоко заняла его место подле Джона? Ведь они больше не сидят, как раньше, вплотную друг к другу, сочиняя песни.
Важное дополнение. Иногда Джон, успокаиваясь после ссоры, приспускал свои очки на кончик носа, и говорил Полу что-то вроде: «Нет-нет, это моя вина…» Ещё более важное дополнение. Однажды у Джона вместе с воздухом изо рта вылетела фраза: «Я люблю тебя». Эти слова выпорхнули за секунду, так быстро, что их невозможно было поймать. Он выпалил их в растерянное лицо, а затем снова водрузил оправу на переносицу.