OPTIMA FIDE (AU).

- Чёрный на этом круге мой, войну за него прошу не устраивать. Помпей. Ты меня раздражаешь. До боли, до хруста в костях. Твой голос, ну точь-в-точь лай огромного Пса, твоя ухмылка, белозубый оскал, размашистые движения, неосторожные слова - а чего остерегаться, таким закон не писан, такие не живут в неволе. Ты с порога дал мне понять, чтобы я даже не смотрел в его сторону. Это в твоём стиле - никаких окольных путей. Мысли, как трамвайные рельсы. Манеры и речь - то же самое. Ладно хоть живой, не додумался здесь пытаться укокошить Слепца. Вот бы шуму было. Шум. Шумнее тебя разве только Лэри. Но его шум другой - суетливый, пустоватый, как у всех Логов. Сапоги подбиты металлическими набойками, стучат и цокают. Бряцают пряжки под косухой. Но я никогда не спутаю тебя с ним. Твой шум - как оглушительный гул, будто самолёт взлетает, будто ядерный взрыв. Шаги - каждый как гиря, рит-ми-чные, тя-же-лые, уз-на-ва-емые. А смех? Раскатистый, неуемный, вязкий, будто налипающий на других и заставляющий их смеяться тоже. Заразительный. Вы с Чёрным иногда ругаетесь. Когда я представляю, как это происходит - мне плохо. Будто я в центре землетрясения, там, где дрожит земная кора, где рвутся её пласты и рушатся все жалкие людские постройки. И как только тебе удаётся так сильно меня бесить?! В Самую Длинную никто не остаётся в стороне. Редко кому удаётся просто так её пережить, без потрясений. Воздух в Четвёртой накален до предела. Ты сидишь в обнимку с Чёрным, хлестко и бесцеремонно с кем- то ругаясь. Кажется с Волком. Чёрный смотрит безучастно. Мне показалось, или притяжение между вами натянулось нитью и вот-вот порвется? Я хлопаю дверью, укатывая в темноту коридоров, чтобы не слышать ваших криков, мата, чтобы не видеть драки, если она случится. Стены будто раскалываются надвое, будто сейчас дом развалится и осядет серой грудой каменных обломков, обдав землю вокруг вековой пылью. Останавливаюсь у одинокого окна в конце коридора. Как странно, почему я раньше здесь никогда не был? Это место, оказывается, довольно близко к Четвёртой, слепое ответвление коридора с маленьким окошком в конце. Что за черт? Я смотрю в окно и взгляд мой засасывает и перемалывает, как в мясорубке. Меня не просто тянет, меня со страшной силой тащит туда, в неизвестное мне пространство, будто я сейчас просочусь сквозь стекло и выпаду наружу. Звезды далеко, они какие-то странные, как магниты. Примагничивают меня. Кое-где вдали начинают мелькать блеклые тени деревьев на сером небе. Если это Лес, о котором все говорят так часто, то он явно пережил что-то вроде Хиросимы и Нагасаки. Из-за этого сухостоя выплывает мертвая луна, до такой степени холодная, что я чувствую это сквозь расстояние. Она на мгновение гаснет, потом снова загорается, и я перестаю её видеть, а взгляду моему предстает коридор и тусклая лампа в конце. И я вдруг понимаю, что нахожусь по другую сторону окна. Обернувшись в испуге, я вижу кого-то, кого не могу узнать. Мучительно и болезненно вспоминаю, вслушиваясь в шепот, зная, что никогда не слышал этого голоса. Он говорит, что мне здесь не место, что мне нужно обратно. Почему он так в этом уверен? Бледное лицо, светлые волосы, полупрозрачная кожа. Чуть заметный жёлтый отлив глаз. - Стервятник!? -Ты не угадал. Я замираю, меня тянет всё глубже. Он не знает, как я попал сюда и не может меня отсюда вытолкнуть. - Задавай вопросы, пока есть такая возможность. Ты же любишь задавать вопросы. А то и поговорить не с кем - здесь все молчат. Меня пробирает озноб. Я забыл все-все слова, которые знал. Я где-то, где молчат. Я разговариваю с Тенью. Я не знаю пути назад. Какие уж тут вопросы. Я слушаю, как шевеля призрачными губами, Тень говорит со мной. Я кошусь на стекло окна, удаляющееся от меня. Внезапно ощущаю, что на моей руке смыкаются чьи-то пальцы. Сиамец констатирует: - Это Чёрный. Он сдаст тебя Паукам. Я отдергиваю руку, на секунду пугаясь этой мысли, но чуть позже понимаю, что стерплю любых Пауков и их эксперименты над собой, лишь бы он вытащил меня отсюда. Кричу в Пустоту окна, в тот серый коридор, беззвучно открывая рот: - Черный! Чёрный!!! Я здесь!!!!! Могучие руки будто борются с гранью миров, покрываясь порезами от разбитого стекла, каплями крови, сочащимися из них. Он тянет меня назад, в Дом. Зачем? Зачем я ему нужен? Я столько времени давил в себе чувства, молчал и смотрел на него глазами, полными вожделения, я отдал столько эмоций, что кажусь себе высохшим тельцем мухи, сгинувшей в огромной паутине. Чёрный дергает за руку, больно, сильно, отчаянно, будто это последняя возможность вытащить меня отсюда, срабатывает, мы падаем на пол, в крови и осколках стекла. Он обнимает меня, шепча: -Я боялся, что я и тебя потеряю этой сумасшедшей ночью. Дело приобретает серьёзный оборот. - А кого ещё ты потерял? - Мы с Помпеем расстались. В голове щелкает. Вот оно что! Разве что не улыбаюсь в ответ широкой улыбкой, хоть и нехорошо радоваться, когда что-то подобное случается. Обнимаю Черного сам, пытаясь успокоить, лезу в его обьятия, пытаясь успокоиться. - Ты не сдашь меня Паукам? - шепчу с истеричным смехом. - Никому я тебя не сдам! - отвечает с дрожью в голосе. Даже после этого страшного окна, после разговора с Призрачным Сиамцем, я ещё способен испытывать счастье. Кутаюсь в куртку Черного, пока он везёт меня в Четвертую. Не даёт покоя одна мысль: что-то странное было в его объятиях, что-то такое, чего я не разглядел, а только почувствовал. Около двери в стайную я стопорю коляску, тихим голосом говорю: - Если не хочешь, не провожай меня. Я сам. Вдруг Помпей увидит тебя со мной. - Это не его дело, - буркает Чёрный, берет у меня свою куртку и уходит куда-то, кажется во двор. Он не возразил!!!! Он стыдится, если его увидят со мной!!!! - гаденько всплывает из недр моего сознания, но я запихиваю это обратно, как можно глубже, шикая на себя же самого: - Он же сказал что не хочет меня потерять! Заезжая в спальню, замечаю тебя, бредущего по коридору босиком. Сапоги в руках. Глаза - потухшее пламя свечи. Один взгляд, в котором море боли и скорби. Лучше бы ты на меня сейчас не смотрел. - Помпею слишком больно, чтобы кого-то спасать или утешать. Я въезжаю в Четвертую, мечтая лишь о том, чтобы эта Ночь побыстрее закончилась, чтобы она только не принесла с собой ещё чего нибудь непоправимого. Визжащий в стайной Шакал, пьяный Лорд, сканирующий взглядом Сфинкс, безразличный к событиям такого масштаба Слепой. Ложусь на кровать, вот теперь уже точно абсолютно выпотрошенный, накрываюсь одеялом, лицом в подушку. Она пахнет сигаретами и акварелью - по разноцветным пятнам можно угадать мою. Странное чувство - нет эмоций. Я с первого дня так мечтал об объятиях Черного, так хотел, чтобы между нами промелькнула хоть одна искра, что сейчас не понимал сам себя - испытав все это, я будто бы находился в полнейшей пустоте, один. Совсем. Громкий хлопок дверью с утра - он ушёл не прощаясь, наскоро собрав вещи. Прощался он с тобой или нет - я не знаю. Из Четвёртой - не прощался ни с кем. Три дня депрессии и самокопания слились в один. Три дня издевательств над самим собой. Унизиться вконец, упасть до плинтуса, видимо, вот, что было мне нужно - написать и отправить ему в Наружность письмо со стихотворением о том, как он мне необходим, получить в ответ обещание что все будет хорошо и прождать несколько мучительных дней было самой худшей в мире идеей. Нет, не в мире. Во Вселенной, в галактике. В этот момент я казался самому себе жалким куском дерьма, который, тем не менее, не может по-другому, кроме как просить и убиваться. Я слишком поздно осознал, что он пообещал это просто так. *** В сумерках вечера ты сидишь на кресле в Четвёртой и пьёшь какао с маршмеллоу. Белые воздушные кусочки зефира, как кораблики в твоей чашке. Задумчиво смотришь куда-то сквозь. Его нет. Куда тебе здесь теперь смотреть... Прочие разговоры вокруг будто бы не касаются тебя. Грядущие перевороты, распри, Изнанка и Лес - все это в мозгу уже стало отработанным материалом. Уже пройдено, уже не интересно, уже ушло. Огоньки в глазах так и не зажглись. Я стал забывать, как они светили. Я стал забывать твой смех и громкий топот. Я стал забывать, что меня в тебе бесило. *** Красноречивое молчание. Для кого-то это просто эпитет, красивая метафора. Только не для меня. После Самой Длинной во многих стаях воцарилось именно упомянутое выше состояние. Каждый нес свои потери и зализывал собственные раны. Мне было странно и плохо. Я совершенно запутался в себе. На меня будто свалилось осознание - как, оказывается был необходим Дому был этот гвалт, эти выходки и шутки, скачущие по лестницам Логи, орущие Псы. Даже отсутствие Черного не было заметно так глобально, как это всеобщее неестественное молчание. В какой то момент мне показалось, что все вообще перестали разговаривать друг с другом. Дом будто онемел. *** Я терзал альбомный лист, пытаясь нарисовать звездное небо. Звезды не слушались меня и текли жёлтыми ручьями по чёрному фону. Как слезы, - думалось мне. Ничего не выходило, как я ни старался. Это злило меня. Я обмакнул ладонь в чёрную краску, стёр их все до единой и скомкал лист, кинув его в мусорную корзину через всю комнату. Я уже не помню, как ты ко мне подошёл - шагов я не слышал. Просто тихо сел рядом и спросил, как я себя чувствую. Я ответил честно. - Мне тоже очень плохо, - сказал ты мне на ухо, - но жизнь продолжается. Этого было достаточно, чтобы понять, что сказанное - не скупая, набившая оскомину, фраза, чтобы отделаться. Просто ты не мог говорить здесь, в Четвёртой, много - каждое слово отдавалось болью. На чердаке веет прохладой и немного пахнет пылью. Единственный источник света - фонарь под потолком, явно не справляющйся с задачей разогнать здесь сумрак. Мы сидим на пледе, расстеленном по полу. Перед нами две облезлые кружки и уже пустая бутылка вина. В голове шумит, перед глазами плывет. Мой взгляд тонет в твоем, пытаясь отыскать - где же там, внутри, эти потухшие свечи, где их тлеющие фитильки, которые забыли, кажется, что такое пламя. Но даже несмотря на это я ощущаю рядом с тобой неведомое мне до этого чувство - человеческое тепло. Я согреваюсь, я ловлю его, стараясь не отпустить, собрав наконец паззл - вот то, чего не было в объятиях Черного, от чего они и казались странными, пустыми - в них не было тепла! Не все люди способны дарить его другим. Не все могут светить. А ты светил, даже когда не мог. Даже сейчас. И это меня изумляло. Переворачивало душу изнутри. Мы говорим о Чёрном, мы вспоминаем Черного, мы делимся друг с другом тем, чем я с кем-нибудь другим не поделился бы и под страхом смерти. Мы говорим почти всю ночь, обнявшись и будто исцеляя друг друга от нашей общей беды. Я читаю тебе свои стихи о Чёрном, зная, что это будет последний раз, когда я кому-то их вообще читаю. Зная, что никогда и ничего я больше о нем не напишу. На чердаке холодает - мы прижимаемся ближе друг к другу. Становится лучше, хоть и руки холодные, хоть и дует из щели в окне. Первый раз рука в чужой руке. Капли с крыши. Будто из души утекает все плохое, что в ней накопилось за все это время. Все несбыточные мечты, глупые надежды, странные мысли. Под утро, погасив свет, мы засыпаем в объятиях друг друга, укрывшись сверху какой-то не то скатертью, не то старым войлочным покрывалом, найденным в углу. Вероятно, кто-то принёс его сюда и забыл. Ночь заглядывает в чердачное окно своим жёлтым лунным глазом, огромный паук в паутине шуршит лапками. Ветер утих. Мы спали, и Дом спал, погрузившись в предрассветную дрему. *** Дни то ползли, то летели. Случившееся не выходило у меня из головы, и вовсе не из за сальных намеков и шуточек, - кто-то все таки засек нас, поднимавшихся вдвоём по чердачной лестнице. Может быть, они даже сидели под ней и ждали, когда же мы спустимся обратно и, убедившись, что этого не случилось, однозначно подвели черту. Всё это было настолько далеко от событий той ночи, настолько грязно и низко, что никто из нас не воспринимал это всерьёз. Я даже был немного горд, что про нас так подумали. Но об этом я никогда и никому бы не сказал. - Мне нечего здесь больше делать. Мне параллельно все, что происходит, - ты сидишь рядом со мной в пустой Четвёртой, - я больше ничего не хочу, - не найдя больше слов, разводишь руками, широко улыбаешься, а взгляд режет без ножа, меня передергивает от этой улыбки. Я знаю, что не сегодня-завтра ты уйдешь. Не сбежишь, как сбегал не раз из детского дома, а медленно уйдешь своими громкими шагами. А я - останусь здесь. В своей Четвёртой, в своей чертовой коляске. В своих красных кроссовках. Я думал, что тоже перевернул той ночью твою жизнь, как и ты мою. Я думал, что моих сил хватит, чтобы зажечь тебя вновь. Не получилось. *** Тепло и свет. Я подсел, я наркоман, я неизлечимо болен. Я болен тобой, и нет мне спасения, и я умираю. Македонский с горем пополам помогает мне всползти на чердак - по моей просьбе. Корячимся с ним на пару. На чистоту моей голубой рубашки уже плевать. На целостность красных кроссовок - тоже. - У тебя под глазами синие круги, - сказал мне вчера Лэри, тряся зеленым вихром. Спроваживаю Македонского скорее, от греха подальше, прошу прийти за мной когда стемнеет, сжав кулаки, до боли закусываю губы, ощущаю вкус крови, глаза не просто наполняются слезами - те будто выдавливают их изнутри. Беззвучно плакать сейчас при всем желании не получилось бы. Я ору, захлебываясь в слезах, уткнувшись лицом в тот самый плед, забытый нами в углу. Под рукой что-то дзынькает - пустая бутылка от вина с той ночи все ещё сиротливо лежит около меня. - Пошло все к черту!!!!!! - выкрикиваю, швыряя ее в стену, будто сам разбиваясь в её блестящие осколки. Македонский поспешно возвращается, видимо, убедиться в том что я цел. Забирается сюда, подходит ко мне, кладет руку на плечо. - Что-то случилось? Отвечаю ему взглядом обезумевших глаз. Прикуриваю сигарету, цежу сквозь зубы: - Ничего. Не. Случилось... Он просто ушел, вот что, мать твою случилось!!! - кидаю в стену зажигалку, на сером - брызги маслянистой жидкости. Македонский кивает, быстро сметает осколки, убеждается что рядом со мной не осталось больше ничего, что можно сломать или разбить и тихо слезает вниз. Лампочка фонаря перегорает прямо при мне - просто вспыхивает и гаснет. На секунду замираю, будто инстинктивно пугаясь. - Дурак! Красные кроссовки. Синие круги. Серая стена. Разноцветные акварельные краски в тумбочке. Все это и многое другое за один миг стало для меня черно-белым. Нет больше цветов, оттенков и переходов. Нет капель, мазков, ляпков и волн. Ничего нет. Даже фонарь, и тот... сломался. *** Вечером моего дня рождения я лежу на общей кровати и смотрю в темноту замызганного потолка Четвёртой. Рядом со мной Лорд, Табаки и Сфинкс играют в карты, Македонский разносит кофе. Тихонько останавливается возле меня, ловит мой взгляд, будто желая спросить, все ли хорошо, но передумывает и проходит мимо. Не хочет привлекать к себе внимания. Мне дарят золотую рыбку с большими плавниками. - Загадывай три желания, - шутят состайники. Я улыбаюсь и киваю. А ночью я шепчу ей в её водное царство: - Мандаринка... Пусть Помпей вернётся, если что-то ко мне чувствует. Пожалуйста. Пусть вернётся, - оглядываясь, все ли спят, я повторяю это ещё трижды. Мне не нужны еще два желания, если его нет рядом. Мне ничего не нужно без него. Я ещё долго наблюдаю, как в свете луны колышатся её шелковые плавники, и проваливаюсь в сон, в котором огромная рыбка несёт меня куда-то на своей спине, лёгкого как пушинку. За окном падает снег. Он уже мягкий, рыхлый, почти весенний. Скоро он растает. Скоро Дом расколется на два лагеря и никогда больше не станет прежним. Скоро найдётся человек, который передаст тебе мою боль. Скоро я получу письмо от тебя, которое сделает меня самым счастливым на свете. Скоро ты ко мне вернёшься.