Я подарю тебе рай

День спустя Он пришел в себя от назойливого писка приборов. Открыв глаза, он увидел стерильно-белые стены больничной палаты. В памяти тут же калейдоскопом вспыхнули предшествовавшие события. Визит Обадайи. Сок. Клонит в сон – хочется вздремнуть. Больно. Кровь. Кружится голова. Темнота. «Ребенок!» Рука ставшим таким привычным жестом легла на живот, но… Но вместо плотной округлости нашла пустоту. Лишь растянутая кожа и расслабленные мышцы говорили о том, что еще не так давно там зрела новая жизнь. Он потерял их с Тони ребенка. - Нет… - пересохшие губы повиновались неохотно, и вместо отчаянно-необходимого крика с них сорвался хриплый шепот. Глубокий вдох отозвался тупой болью где-то внутри, но он того стоил, - Нет! – в бессилии срывая капельницы, чувствуя, как глаза жгут слезы, - Нет! Нет! Нет!!! Писк приборов стал оглушительным. Кажется, в палату кто-то ворвался, кто-то пытался удержать его, кто-то говорил что-то успокаивающее… Все смазалось в какую-то сюрреалистичную картину. Или же все расплывалось из-за слез и введенного коктейля успокоительного и снотворного? Стив не знал. Да и не хотел знать. Он хотел умереть. И дальнейшие дни были направлены на то, чтобы не позволить ему это сделать. Возможно, будь Тони рядом… Но его не было. Не было. Он звал его во сне, в охватившем его температурном бреду – кровопотеря и стресс подкосили иммунитет, и ничего удивительного, что среди количества всех инъекций в ослабленный организм попала инфекция. Приходя в себя, он с надеждой прислушивался к звукам из коридора, желая услышать такие знакомые торопливые шаги и родной голос. Но Тони не было. Словно все случившееся – сон. Психический бред от обилия транквилизаторов. Наркотический трип. Словно он только что проснулся, столкнувшись с горечью и болью суровой действительности, покинув такую сладкую и желанную фантазию. Где его любили. Где любил он. Где он был счастлив. Где он был нужен. Где он жил. Где был его Тони. Но Тони не было. Будто не было ничего – ни встречи в Малибу, ни начавшейся раньше времени течки, ни беременности, ни их такого недолгого брака. Было ли это все или же он просто сошел с ума от одиночества и ненужности и все это выдумал? Стив не знал. И не хотел знать. Он хотел умереть. Но проклятый Зола и его люди не позволяли это сделать. Его пичкали антибиотиками, борясь с инфекцией, строго следили за показаниями всех приборов и не оставляли одного ни на секунду. Лекарства и температура лишали чувства времени и пространства, туманили ослабленное горем сознание и большую часть времени Стивен спал. Или, во всяком случае, он просто называл это состояние бредовой температурной дремы сном, ориентируясь лишь по внутривенным приемам пищи. Когда же он очнулся в очередной раз, у постели сидел отчим, с тревогой глядя на него. - Что произошло? – не глядя на него спросил Стив. - Мне очень жаль, Стивен, но у тебя случился выкидыш. Это просто чудо, что я решил навестить тебя, и дверь лофта не была заперта. Я вызвал Золу, его люди и он сам сделали все, что было в их силах, но… - Сколько я здесь? - Неделю. И, Стив, уже пора решить вопрос с именем и…похоронами. Сердце пропустило удар, болезненно сжавшись при воспоминании о той жизни, что он не сохранил и потерял, и теперь дает имя не при рождении, а после смерти. - Говард, - хрипло выдохнул он, - Говард Марио Старк-Роджерс. И украсьте его могилу белыми розами. - Хорошо. - Ты сообщил Тони? Где он? Он должен был уже вернуться! - Я сообщил, но… - тут отчим осекся, - Стивен, я не видел Тони, и Обадайя тоже не отвечает на мои звонки, чтобы объяснить, но это единственное, что мне удалось получить. Расплывающимся от вновь накатывающей температуры зрением Стив прочел короткую записку – распечатанное с электронной почты сообщение. Всего два предложения, как половинки остро заточенных ножниц этих бессердечных сук-мойр, что перерезали его жизненную нить. Развод – отличная идея. Теперь делай, что хочешь. - Нет… - Стивен отбросил записку, словно обжегшись, - Этого не может быть… Это не Тони! Он не мог написать это! Если только… если только он не ненавидит меня после случившегося, но… Но почему? Почему, Иоганн? В чем я виноват?! Щеки обожгли слезы, спазм сжал горло, и Стив закашлялся, давясь рыданием. Раздался предупреждающий писк приборов, выдавая подскочившее сердцебиение, и он вновь упал в гостеприимные объятия целительного забытья. С трудом стабилизированное состояние благополучно катилось к чертям, апатия вновь сменилась истерикой, но Стиву было наплевать. Он надеялся остаться в этом спасительном безумии навсегда. Хотелось верить, что вместе с жизнью он потерял и рассудок, но тот оказался упрямым засранцем, и был полностью при нем, когда он очнулся на следующий день, ставший новой порцией горечи, слез и боли. - Стивен, - голос отчима был как никогда серьезен и встревожен, а сам он – неожиданно бледен и явно испуган, - похоже, ситуация выходит из-под контроля. Твое состояние не улучшается. Тебя с трудом стабилизировали, и насколько я знаю, это делать все труднее и труднее. Я нашел клинику в Швейцарии, и…. - Делай, что хочешь, - повторив эти обжегшие болью слова, Стивен устало закрыл глаза, чувствуя новый приступ температуры и давая понять, что больше не хочет никого видеть. Особенно его. Три дня спустя его прибытия в клинику доктора Авраама Эрскина Шмидт привез подписанные Тони документы о разводе. - Мне очень жаль, Стивен, - заметил Иоганн, - но я предупреждал тебя с самого начала. - Да, - отрешенно кивнул Роджерс, - предупреждал и, похоже, был прав. Оставь бумаги, я подпишу и вышлю почтой. - Стив… - Оставь. Меня. Одного, - не сорваться и не закричать стоило огромных усилий. Стивен впервые поймал себя на том, что с удовольствием бы вцепился Иоганну клыками в горло, сжимая до последнего судорожного хрипа. Или сомкнул бы пальцы на этой тонкой шее, глядя на то, как закатываются от недостатка кислорода эти мерзко-блеклые глаза, сжимая все сильнее и сильнее, до хруста сминаемого кадыка. Лишь бы он больше одним своим видом, каждым взглядом и словом не напоминал о случившемся. Лишь бы чем-то унять эту тупую ноющую боль внутри. Лишь бы забыть все раз и навсегда. Отчим ушел, и, убедившись в этом, Стивен бегло просмотрел документы. Что же, все в рамках их брачного контракта, все по-честному. Честному. Слово-то какое. Смешное. Подписывая бумаги, Роджерс чувствовал, как его разбирает смех. Ставя подпись на последней странице, он хохотал в голос, не замечая, как по щекам бегут слезы. Ему было смешно, ведь только что он собственноручно подписал себе свой смертный приговор. Он плакал, потому что оплакивал собственную жизнь и своего потерянного ребенка. У него вновь начиналась истерика, потому что его желание сбылось. Он наконец-то умер. Неделю спустя Головной офис «Старк Индастриз» Нью-Йорк, США Получив подписанные Стивеном документы на развод, Тони, не читая, положил их в конверт и бросил на одну из полок в сейфе. - Даже не прочтешь? – удивился Обадайя. - В этом нет нужды, - небрежно пожал плечами Тони, - и с сегодняшнего дня эта тема закрыта. - Как скажешь. Тони кивнул и вернулся к документам. Нет, все-таки когда он возглавит «Старк Индастриз» без толкового помощника ему точно не обойтись. Или же все дело во всколыхнувших воспоминания чертовых бумагах? Проклятый Стивен… Столько времени водить его за нос, наматывать спагетти ему на уши и не забывать поливать их соусом болоньезе с базиликом, чтобы не засохли. Тьфу, пропасть! А ведь какой-то месяц назад он места себе не находил, пытаясь понять, в чем дело. Что произошло со Стивом и ребенком? И почему он не в клинике у Беннера? Какого черта он забыл в одной из клиник «Гидры» и почему его, законного супруга, к нему не пускают? Тони метался по лофту разъяренным от боли раненным зверем, чувствуя, как тот перестал быть домом. Исчезло все, что напоминало о присутствии Стивена, о том, что тот жил здесь, с ним, что они были счастливы и должны были стать семьей. Ни единой забытой мелочи, ни единой ноты запаха. Ни единой детской вещи. Словно кто-то стер эту часть его жизни, будто её и не было. Будто он придумал себе красивую сказку, маясь от скуки, но пришла пора возвращаться к реальности. В которую не верилось. Тони до последнего не верил, что Стивен пошел на это. Стивен, его Стив, который прекрасно знал все риски и последствия с самого начала, а потому и принявший его предложение стать супругом. И тем более было дико узнать такое, когда они только-только встретили вместе Рождество, и Стив с нетерпением ждал окончательного возвращения Тони домой. Единственное, что было очевидным в этом явном театре абсурда – это то, что Старк ни черта не понимал в происходящем. Неужели с ним все было так плохо? Или же его мастерски водили вокруг пальца, но сейчас попалась рыбка покрупнее? В любом случае, Тони был намерен докопаться до истины. Во всяком случае, тогда. И потерпел полное фиаско, натолкнувшись на поистине железобетонные стены, выстроенные Стивом. Он попытался пробиться к нему, но охрана клиники была предупреждена и вооружена копией запретительного судебного ордера. Он пытался связаться с Баки, но тот упорно не брал трубку. Странно. Он пытался связаться со Шмидтом, но в ответ на все вопросы услышал только, что «Стивен наконец-то прислушался к голосу разума, мистер Старк, что советую сделать и вам. Забудьте о нем и оставьте нашу семью в покое». «Хрена с два!» - подумал Старк, ответив Иоганну что-то целиком и полностью соответствующее. Он подал иск, собираясь оспорить судебный запрет, пытался выйти на Баки, чтобы с его помощью все-таки разобраться, какого черта произошло, когда прибыли документы о разводе вместе с ключом, кредиткой, всеми подарками и… обручальным кольцом. И если до этого Тони еще надеялся, что все поправимо, то теперь, видя это и глядя на подпись Стива, понял, что это конец. Что его бросили. Перешагнули через него. Просто оставили позади. Возможно, променяли на кого-то другого. Забыли о нем. Словно не было ничего. Словно все, что было, ничего не значило. Или же просто не существовало. Ни встреча, ни вспыхнувший роман, ни ребенок, ни их брак. Будто все было ложью, иллюзией, длительной реалистичной галлюцинацией. Словно того Стива никогда не было. И их тоже. Внутри что-то болезненно надломилось и оборвалось. Где-то в сердце. Наверное. Если оно у него еще осталось. Сердце, а не одноименная, перекачивающая кровь мышца. Хотя какая уже была разница? Горько усмехнувшись, Тони изучил документы. Стивен ни на что не претендовал, соблюдал все, касающиеся развода, условия брачного контракта, и причин затягивать терзающую его агонию Старк не видел. Поэтому подписал документы, отправил их адвокату Роджерса, и сегодня, когда его экземпляры наконец-то пришли, с чистой совестью отправил их в сейф, где и запер, окончательно вычеркивая Стивена Гранта Роджерса из своей жизни. Будто ничего и не было. Как и самого Стива. Можно было сказать, что он умер для Тони, но ирония была в том, что с его «смертью» и сам Старк больше не чувствовал себя живым. И даже возвращение к учебе и начатым ранее проектам не могли заполнить поселившуюся внутри сосущую и холодную, как черная дыра, пустоту на месте памяти о человеке, которого он поклялся не вспоминать до конца своих дней. В это же время клиника доктора Эрскина Лозанна, Швейцария Он сидел над разорванным холстом, на полу в центре царящего вокруг хаоса, слыша мерзкий рефрен у себя в голове. Брошен. Бесплоден. Один. Один. Бесплоден. Брошен. Брошен. Бесплоден. Один. Три простых коротких слова навязчиво звучали у него в голове. Этот мерзкий рефрен ввинчивался в уши, затягивал в свой тяжелый и мутный водоворот. Брошен – всеми, включая отчима. Сейчас он наверно сидит в своем родовом замке под Штутгартом и думает о том, что теперь сделать и как удачно сбыть с рук «порченого» пасынка и при этом не продешевить. Бесплоден, ведь фактически это так и есть. Ни один альфа не возьмет на себя риск стать невольным убийцей ради того, чтобы продолжить свой род. Да и он не позволит этому случиться. Он не позволит прикоснуться к себе больше никому – ни бете, ни тем более альфе. И будет принимать подавители, блокаторы и что угодно, лишь бы задушить в себе эту предательскую природу. Задушить. Искоренить. Уничтожить. Один. Потому что он остался совершенно один, и сейчас это ощущалось как никогда остро. Остро… В палате нет ничего острого. Политика клиники или приказ Шмидта, испуганного его реакцией на сообщение, что он потерял ребенка? Вернее, не так. Что его отняли у него. Что его выпотрошили, хладнокровно убив зарожденную и растущую в нем жизнь в угоду чьим-то амбициям и планам. Добро пожаловать в реальный мир, юный омега. Мир, где жизнь порою стоит пачки купюр за вовремя закрытые глаза и пару нужных документов. Ты можешь повзрослеть и принять этот мир. Только принять, смиряться с ним и любить его от тебя не требуется. Или же можешь сбежать туда, где ты навсегда забудешь о случившемся и обретешь такой желанный сейчас покой. «Я все равно никому никогда не был нужен» - взгляд задумчиво смотрит на простыню. Если попытаться её разорвать, то можно получить такой желанный сейчас и необходимый билет туда, где все пережитое останется позади. Брошен. Бесплоден. Один. Так стоит ли жить теперь, даже не жить, а просто существовать? Не проще ли покончить с этим прямо сейчас, чем отрубать от хвоста по куску, оттягивая неизбежное? «Я так устал…». В себя его приводит хлесткая, жгущая отрезвляющей болью, пощечина. Вздрогнув, рефлекторно потирая горящую щеку, он встречается взглядом с прозрачно-голубыми, полными страха и злости, глазами. - Б..баки? – хрипло выдыхает он. - Какого черта, Стиви? – игнорирует очевидный вопрос тот, садясь на пол перед ним, - Только не говори мне, что ты залип на простыню, завороженный этим милым узором в альпийские фиалки. Послушай, - уже спокойнее, взяв его за руки, он посмотрел ему в глаза, - я не стану сочувственно врать, что понимаю, как тебе тяжело. Я бета, и мне никогда не понять каково это – ожидать ребенка, дать ему жизнь, видеть, как он растет, и уж тем более мне никогда не понять, что значит потерять его. Я не стану говорить, что все наладится – твоя жизнь уже не будет прежней, это очевидно. Но она не заканчивается. Давай мы сделаем так. Сейчас мы наведем тут порядок или попросим это сделать, если сами не справимся. Потом я помогу тебе принять душ, и за ужином ты мне все расскажешь. Все, от и до, и уже потом мы придумаем, что делать дальше. А завтра я поговорю с твоим доктором, потому что красот гор с тебя явно достаточно. Нужно вытаскивать тебя отсюда. - А… - В задницу Шмидта. Ты поедешь со мной, и это не обсуждается, потому что не хотелось бы в далеко не самый прекрасный момент опоздать. Учитывая, что я чуть тебя нашел, ты хрен теперь от меня отделаешься. Он лишь слабо улыбнулся, принимая протянутую ему руку и поднимаясь. Часть учиненного им беспорядка они смогли убрать сами, часть же потребовала помощи извне. Свой рассказ он начал еще в душевой. Горячая вода смыла горечь и боль, а поддерживающие и помогающие ему руки невольно соткали иллюзию, что последний месяц – кошмарный сон. Что он вот-вот проснется в крепком, но заботливо-нежном объятии, окутанный запахом кофе с горьким шоколадом и пряностями, и у него спросят, что он хотел бы на завтрак… Но этого больше не будет. Никогда. Поэтому именно это – иллюзия, а реальность – набрасывающий ему на плечи нагретое большое полотенце Баки. Единственный, кому он теперь может доверять. Слишком сильно он обжегся и слишком дорого оплатил преподанный ему урок. Он уснул с этой мыслью, убаюканный напеваемой ему Баки колыбельной, чувствуя, как тот мягко, словно старший брат, обнимает его, ожидая пока он уснет. Убедившись, что Стивен уснул, Баки поднялся с постели, поправил одеяло, после чего сел за столик, задумчиво глядя на залитый лунным светом горный пейзаж за окном. Ему самому спать не хотелось – он напряженно думал о том, как вытащить друга из этой бездны отчаяния, в которую тот оказался брошен, и вновь разжечь в нем жажду жизни? Он с ненавистью посмотрел на распечатанное с электронного ящика письмо, найденное им во время уборки. Даже не письмо, а всего одна строчка. Развод – отличная идея. Теперь делай, что хочешь. - Храни тебя Триединый от встречи со мной, ублюдок! – прошипел Баки, сжимая в руке лист бумаги так, словно вместо него было горло того, к кому он обращался. Бросив скомканный лист на поднос, Барнс уже достал зажигалку, но потом непонятное чувство заставило его убрать её, а потом расправить зло скомканное письмо, аккуратно сложить и спрятать в бумажник. Как напоминание всегда быть настороже и никогда больше не оставлять Стива одного. Они покинули клинику спустя неделю, когда Эрскину удалось синтезировать необходимый Стивену препарат. Он предоставил запас на первое время, договорившись, что в дальнейшем будет высылать почтой. Словно желая противопоставить себя Шмидту, Баки хотел отвезти Стивена на море, но тот отказался. Любое упоминание солнце, моря и жаркого пляжа будило те воспоминания, которые он надеялся не только усыпить навсегда, но и вовсе стереть из памяти. Ведь это были воспоминания прежнего Стива – того, что умер в клинике Арнима Золы, и были связаны с Тони Старком. Переродившийся же в Швейцарии Стивен не знал такого и не хотел знать, и когда Баки предложил ему прокатиться по Европе, чтобы развеяться, Стив с радостью согласился. Путешествие по столицам и другим красотам Европы позволило скоротать время перед началом учебы, вдохновиться и окончательно вытравить из себя горечь прошлого. Осенью к учебе в Северо-Западном университете приступил окончательно изменившийся Стивен Грант Роджерс – сосредоточенный только на учебе, собственных проектах, разбивший пару челюстей не умеющим слышать вежливое «нет» и лишь рассмеявшийся, когда его в глаза назвали «бессердечной глыбой льда». Ведь у мертвых нет сердца, не так ли?