Затворник

      Юдзуру ждал каникул так, как не ждал никогда и ничего. Даже не ждал так посещения шоу с Плющенко, где можно было купить аксессуары с его автографом. С тех пор, как их с Шомой связь стала неопровержимой, Земля уже почти совершила полный оборот вокруг солнца. Они обменивались текстовыми и голосовыми сообщениями, уже несколько раз общались по Скайпу. У Юдзуру даже ушла привычка называть его "Момо". Он наполнял свой слух нежным, на одном выдохе произносимым "Шома". Однажды даже ляпнул ему: "Ты знаешь, как удобно шептать твоё имя?" А он и спросил: "Зачем ты его шепчешь?"       Шома вогнал Юдзуру в краску.       Он действительно часто его шептал. И с такой радостью, сжимая свой драгоценный телефон в руках, рассказывал о чудесном мальчике из Нагои маме. Юдзуру потерял пару лет, Юдзуру был неотрывен от мамы, цеплялся за неё, как не положено парню его возраста, но это его совершенно, совершенно не смущало!        – Мама, я хочу съездить к ним на каникулы. Ицуки разрешил мне придти в гости.        – Ты спрашиваешь разрешения у его младшего брата?        – Я не знаю, не похоже, чтобы родители жили с ними, поэтому да. На самом деле мне хочется хотя бы услышать его в живую, Ицуки уверил меня, что Шома не против.        – Лучше бы Шома сказал тебе об этом сам.        – Знаю.       Ицуки стоял у калитки небольшого двухэтажного дома, приткнувшегося между такими же двухэтажными домами. Юдзуру обратил внимание на цветущий вьюн в кадках на заборе, щупальца которого местами свесились, ища опору.        – Привет. Добрался без эксцессов?        – Здравствуй, да, спасибо. Мне уже проще в этом плане. Не беспокойся.        – Я и не думал. Заходи.       Ицуки развернулся, проходя к дому, но Юдзуру почти не услышал последних слов: подняв голову к плотно задёрнутому тёмно-синими шторами окну, он увидел, как в щёлку "кто-то" смотрит, скрыв лицо в тени. Юдзуру видел только маленькие пальчики, придерживающие штору. Улыбнулся. Сердце его забилось быстро-быстро и он, достав телефон, разблокировал его и набрал сообщение:       "Здравствуй, Шома. Я вхожу"       Рука с маленькими пальчиками через секунду скрылась из виду. Что-то говорило Юдзуру, что всё будет очень хорошо. Он прошёл за вставшим в дверях Ицуки. Вошёл и осмотрел дом.       Серый. В доме было мало света. В коридоре стояли коробки с вещами, загромождая проход, на вешалке висела зимняя куртка, хотя до зимы было очень далеко; проходя, Ицуки отодвинул что-то тяжёлое ногой в сторону. Юдзуру стало неуютно. Он взглянул наверх лестницы, по которой сползала ещё бОльшая серь. Он разулся и снял олимпийку, повесив её на свободный крючок. Ицуки оценил явно выразительное лицо гостя и, на секунду со вздохом закатив глаза, сказал:        – У нас небольшой кавардак. Кое-кто переезжает отсюда, а кое-кого я пытаюсь заставить это сделать. Пошли в дом.       Юдзуру кивнул, посмотрел, проходя за хозяином, на одну из коробок, увидел, что с неё смахивали пыль, но сами вещи лежат в таком состоянии уже давно. Маленькая гостевая комната, совмещённая с кухней, была куда приятнее, хотя тоже находилась в неприятной Юдзуру полумгле. Ицуки подошёл к окну и раздвинул шторы, пустив свет, Юдзуру вздохнул свободнее.        – У нас никто клаустрофобией, как ты можешь судить, не страдает, а я сплю до полудня, поэтому шторы задёрнуты. Проходи, садись. Сильно голоден или просто лимонаду?        – У вас лимонад?        – Ага. Из юдзу, – Ицуки усмехнулся. Не было похоже, что он постоянно принимает гостей, но Юдзуру не сказал бы, что он чувствует себя совсем неуютно. Вдруг до него дошло, что Ицуки шутит не просто так: Юдзуру, да и он сам, были напряжены из-за щекотливости ситуации. Ицуки хочет её разрядить, хоть и делает это с таким выражением лица, как будто и не шутит вообще.        – Отлично, это же мой любимый, – Юдзуру улыбнулся и... Ицуки заметно опустил плечи, которые до этого, оказывается, были напряжены.       Разговор наконец-то пошёл.       Обо всяком. Об учёбе, о спорте, о поступлении, о факультетах. Юдзуру старался держать свои чувства в узде, держать себя в руках, зная, как иногда бывает настырен в том, чтобы люди вокруг откликались на его эмоциональное состояние. Когда речь зашла о спорте, Ицуки спросил:        – А ты на коньках стоять умеешь?       Юдзуру чуть не поперхнулся принесёнными к лимонаду чипсами.        – Знаешь, это было очень, очень, очень и очень давно. Я занимался фигурным катанием.        – Фигурным? Серьёзно? Не бегом?        – Нет, моя сестра ходила в секцию и я потащился за ней, но потом это стало слишком дорого для родителей и мне пришлось бросить.        – А сестра продолжила?        – Да. И очень хорошо! Тебе стоит взглянуть! Она прекрасно катается! Я всякий раз счастлив, что осталась именно она, потому что я понятия не имею, есть ли у меня хотя бы сравнимый талант.       Юдзуру уже искал видео в телефоне, когда Ицуки остановил его, смеясь и говоря:        – Лучше покажи это Шоме, он смотрит все соревнования днём и ночью и уж точно понимает в этом больше меня!        – Серьёзно? А у него есть любимый фигурист? Я обожаю катание Плющенко, но он закончил.        – Нет, действительно, тебе нужно спросить у него. Кстати. Не проголодался? Обедать пора. Я приготовлю. И посмотрю, как там Шома.       Юдзуру не сразу понял, что Ицуки перевёл тему, но не ощутил того неприятного чувства, которое должно возникать, если кому-то не нравился разговор. Ответил:        – Спасибо. Я действительно успел проголодаться.

***

      Юдзуру провёл у них почти весь день и к вечеру ушёл в отель, где снимал комнату (ему помогла мама, хотя он действительно сам старался накопить достаточную сумму денег). На следующий день всё повторилось. Только Ицуки извинился и сказал, что неудачно упал на тренировке, так что лицо его не в лучшей форме. Часть из вещей в коридоре была уже сложена по-другому, одна из коробок оказалась помята, а в гостиной на диване лежала смятая подушка, которую Ицуки поднял и унёс куда-то за пределы поля зрения.       Юдзуру чувствовал себя более печально. К тому же, накануне вечером Шома внезапно пропал из сети на пару часов, а потом только написал: "прости, потом" и исчез снова. Несмотря на изначально раздвинутые шторы, в доме атмосфера была ещё более угнетающей.       Ближе к обеду Ицуки поднялся наверх и Юдзуру слышал, что он разговаривает с Шомой, но не слышал шоминых ответов. И потом, спустившись, Ицуки позвал Юдзуру за собой.       Он понял не сразу, продолжая сидеть и непонимающе хлопать глазами.       А потом – дошло.       Они поднялись на второй этаж, туда, где с лестницы сползала серь. Короткий коридор с двумя дверьми был заставлен такими же, как внизу, коробками, и совершенно не был освещён. Ицуки подошёл к одной из дверей и, обернувшись и сказав немного подождать, открыл её и заглянул внутрь. Юдзуру увидел, что комната освещена холодным светом компьютерного монитора.        – Не передумал? ... Хорошо, – Ицуки вышел, прикрыв, но не закрыв дверь и, посмотрев на Юдзуру, сказал ему:        – Заходи.        – Ты будешь рядом?        – Мне на тренировку. Вчера выходной был.        – Ты уйдёшь?!        – Я всегда ухожу.       Юдзуру посмотрел на Ицуки и его разбитую скулу и ему показалось, что что-то не так. Что-то не сходится. Но он не понимал, что именно.       Медленно прошёл мимо и, вздохнув, положил руку на прохладную ручку двери. Толкнул её. Открыл рот, чтобы извиниться за вторжение, но Ицуки из коридора предрёк:       – Только без церемоний, входи и всё. Не смущай человека, – и усмехнулся.       Юдзуру улыбнулся, прикрыв дверь за собой, но не закрывая её.       Большую часть комнаты занимала кровать с большим, свисающим до пола зимним одеялом. Пространство между ней и дальней от занавешенного окна стенкой занимали тумбочка и шкаф с его приоткрытой дверцей. Юдзуру увидел стол, на котором ничего не было, увидел экран телевизора, который и давал этот холодный компьютерный свет. Меню профиля плейстейшон со знакомым до нежности ником пользователя вверху: "Момо". На плотные шторы были приколоты какие-то фотографии и плакаты, записки и открытки. То же – на стене, идущей от окна к коридору. В комнате, судя по всему, проветривали совсем недавно: несмотря на мятую кровать и лежащие на полу вещи, не было ощущения затхлости или хотя бы спёртости воздуха. Юдзуру не сразу нашёл глазами среди одеял и вещей собственно владельца.       Или боялся найти его глазами.       Боялся. Шома полулежал, завёрнутый в ещё одно одеяло, между кроватью и телевизором, на паре подушек, опершись спиной о стену и вытянув ноги. Правая виднелась из-под светлого, в отличии от того, что лежало на кровати, одеяла, а левой ноги не было видно совсем. Шома чуть плотнее завернулся, тараща на вошедшего глаза.       Или Юдзуру показалось, что таращил.       Нет, похоже, что действительно показалось: глаза Шомы сами по себе были круглыми, большими, широко распахнутыми. Юдзуру неловко кивнул. Шома кивнул в ответ, отвёл взгляд на миг и тут же вернул его обратно. Сглотнул.        – ты... Присядь. Прости... Тут бардак.       Юдзуру проследовал туда, куда показывал рукой Шома: на место напротив него, рядом со столом и повёрнутым к стене стулом, погребённым под вещами. Аккуратно сложенными вещами. Кроме расправленной постели и полулежащего на полу в одеяле и на сброшенных с кровати подушках Шомы тут, в общем-то, было прибрано. Даже если учесть, что стул — не место для вещей.       Юдзуру сел на колени, осмотревшись ещё раз.        – У тебя интересная... Комната. Шома.       Он улыбнулся и кивнул.        – Мой братик помогает мне. Здесь.       У Шомы был странный непонятный голос. Надломленный, осипший, прерывистый словно, тихий. Он всё время будто пытался от Юдзуру спрятаться. Тот почувствовал себя не на своём месте, хотя комната Шомы ему очень, очень понравилась. Он мог бы тут даже...       Нет.       Нельзя.       Никаких таких мыслей!       Никаких "остаться".       Юдзуру вздохнул. Он должен был говорить.        – Твой брат сказал, что ты не пропускаешь соревнования по фигурному катанию.        – Правда? – Он улыбнулся.        – Да. Что смотришь всё-всё.       Шома поднял на него взгляд и Юдзуру очень понравилась форма его губ, растянувшихся в улыбке:        – Он ошибается или шутит. Я не всё смотрю. Только если придётся. И я знаю только одного.        – Одного?        – Ага. Одного фигуриста. Его смотрю.        – Твой любимчик? Кто? Я обожаю Евгения Плющенко.        – Дайске Такахаши, – он снова метнулся взглядом к экрану телевизора и обратно. Юдзуру обратил внимание на кучу спутанных проводов и очень много игровых приставок. "Вот это богатство... Он, похоже, играл во ВСЁ".        – Я видел его катание много раз. Он очень экспрессивный. Я рад, что он смог взять серебро! Первая в истории серебряная медаль олимпийских игр для нашей страны!        – Я слышал об этом. Он хотел привести золото для своей мамы. Он очень расстроен.        – Сестра даже до пьедестала не добралась, а он сделал историю! Это было достижение огромных масштабов. Путь огромный предстоит нашим фигуристам, но его нужно проложить. – Твоя сестра каталась на Олимпиаде?! – Да! Она национальная чемпионка, ты не слы... А, ты же только Такахаши смотришь, – засмеялся Юдзуру, видя красноречивую улыбку Шомы, – прости, просто я смотрю взахлёб обычно, если смотрю. Хочешь, покажу её выступление? Она очень красиво каталась тогда. Словно фея.        – Я видел один мультик. Про фей. Там была такая анимация, что, я надеюсь, ты сравниваешь не с ними.       Юдзуру засмеялся и осёкся, вспомнил, как сам не переносил громкие звуки, стал извиняться.        – Не извиняйся, пожалуйста, мне... Нравится твой смех.       А Юдзуру нравилась улыбка Шомы. Это было так странно: казалось, что он будет прятаться, молчать, хмуриться, но он улыбался, у него блестели глаза. Может, он относительно неплох в общении (особенно относительно Юдзуру очень даже неплох) потому что он пускает других к себе в комнату, просто не выходит сам? Ицуки, похоже, ходит к нему спокойно.       Шома оценил выступление как "очень красиво", а Юдзуру, показывая его, неосознанно подсел ближе, сократив дистанцию. Он обещал себе не делать вещей, которых не просят делать, например, не подходить ближе дозволенного, но терял голову. Шома, когда Юдзуру подвинулся, приподнялся на руках и, упираясь правой ногой в пол, сел ближе к стенке. Юдзуру не обратил внимания на какую-то неестественность этого движения, не обратил внимания и на то, что Шома почти не двигался а, когда надо было до чего-то дотянуться, тянулся корпусом и руками, но не менял почти положения ног.       Они поговорили о графике в аниме, об использовании 3D-моделей и захвате движения, перескочили на игры и стали обсуждать то, где им больше всего нравится физика.       Шома запустил The Witcher 3, и они по очереди поиграли, обсуждая анимацию и взаимодействие персонажа с миром, Юдзуру нажаловался ему на свои попытки играть в Ассасинс Крид.        – Ты ничего не знаешь о плохой боёвке. Играл в первого? – кивнул на поставленного на паузу Ведьмака.        – Нет, я не смог выдержать скриншотов.        – Тогда не жалуйся на Кредо! Кстати, мне интересно, как ты справишься с УПМ.        – С чем?        – Устройство пространственного маневрирования. Shingeki no Kyojin. Включить?        – На этом месте я должен сознаться, что люблю Токийского Гуля?        – Нуууууу, – протянул значительно расслабившийся Шома, – это будет серьёзным ударом по нашей дружбе.        – Только не говори, что тебе не нравится то, что там люди людей едят!        – Знаешь, технически, в Shingeki no Kyojin гиганты — тоже люди. Если в ТГ гули считаются отдельным, насколько мне известно, видом, то в SnK это по-прежнему тот же вид.        – Что?        – Что?        – Гиганты это ЛЮДИ?        – Не говори мне, что ты собирался смотреть и я тебе всё заспойлерил.       Юдзуру простонал, запрокинув голову.        – Это не честно! Они же их убивали направо и налево!       Шома усмехнулся:        – А кто там твой любимчик?        – Я пока не знаю, я думаю о том, что это были люди. Нет, ты это серьёзно? Я думал, что это фанатская теория!        – Ты понятия не имеешь, как много ты не знаешь о лоре SnK, – Шома опять поправил свою позу, упёршись в пол правой ногой, и только сейчас Юдзуру осознал неестественность его движений. Он посмотрел на его левую ногу под одеялом. Ногу, что не двинулась ни единого разу. Или Юдзуру этого не увидел.        – У тебя с ногой всё в порядке?       Шома моргнул пару раз.        – М?        – Нога, спрашиваю, с ней всё-        – Мне там нравится Ханджи Зоэ.        – Что?        – В SnK. Она ничего не боится. Она не боится выйти в мир, готовый её разорвать на части, уничтожить, стереть след её существования. Она очень сильный персонаж, она изучает его, чтобы была возможность защитить от него других.       Юдзуру не уловил перескоков мысли. Шома смотрел прямо на него, не моргая, Юдзуру не понимал. Они помолчали. Как реагировать?       Шома моргнул, отвёл взгляд.        – Прости. Я поставил тебя в неловкое положение.       Юдзуру постарался успокоиться. Отмереть.        – Прости, – ещё раз повторил Шома. – Я не знаю, на что я рассчитывал. Тебе плохо из-за того, что я создал это? Ситуацию? Зу... Юдзуру-сан?        – к-кун. Эм, – Юдзуру закрыл глаза и досчитал до пяти, постарался дышать ровнее. – "Юдзу-кун", пожалуйста. Не надо так официально. Извини, что я задал бестактный вопрос.        – Я заставил тебя волноваться. Ты в порядке?        – эм... Мой рюкзак остался внизу. Я схожу за ингалятором на всякий случай, – Юдзуру не был уверен, что у него начнётся приступ, но он также не был уверен в том, что в этот раз обошлось. Он приподнялся, чтобы встать, и вдруг встретился с перепуганным взглядом Шомы.        – Э?        – Ты уходишь.        – Я вернусь.        – Я... Я... Я дам тебе свой ингалятор.        – э? Нет, в этом нет смысла... Я сейчас вернусь.       Юдзуру потерял нить разговора, он не мог сориентироваться. Как это пугало, как было важно это преодолеть!       Вздох.       Спокойно.       "С Шомой что-то не так, что-то плохое..."        – Я очень быстро вернусь. Очень быстро, хорошо?       Поднявшись, Юдзуру понял, что за окном уже стемнело. Ему будет нужно идти в отель, он же не может остаться здесь ночевать. В гостиной у дивана лежал оставленный Юдзуру рюкзак, на полках стояли кубки, под которыми висели медали. Судя по символике – награды Ицуки. Юдзуру окинул их взглядом.       Что-то здесь было не так.       Вещи в коробках отбрасывали причудливые тени, со второго этажа почти до самого низа спускалась не серь уже, – темнота. Юдзуру взялся за перила.       Конечно, с чего бы братьям быть откровенными с ним? К чему его, Юдзуру, мысленные упрёки в том, что они недоговаривают? Кто он вообще им? Они и десяти раз не встретились, а с Шомой он сегодня видится впервые! Это, наоборот, нормально.       Нужно быстрее вернуться.       Почему-то Шома был напуган его уходом. Юдзуру поднялся и толкнул оставшуюся не закрытой дверь. Шома сидел на кровати. Увидев, вздохнул, отвернулся. Юдзуру замялся.        – Прости. Я испугался, что ты уйдёшь.        – Ты не хочешь, чтобы я уходил?        – Я боюсь, что ты уйдёшь. Я стараюсь убеждать себя, что мой страх беспочвенен. Но даже когда уходит Ицуки, мне страшно.       Юдзуру положил рюкзак возле постели и осторожно подошёл к Шоме. Посмотрел на его левую ногу. Она была. Хотя Юдзуру успел передумать всякого. Стопы и объёмы у обеих ног, можно сказать, не отличались, значит, физически она должна быть не обездвижена: Юдзуру был убеждён, что обездвиженные части тела иссыхают. Может, она просто была сломана или повреждена ещё каким-то образом, и попросту болит?        – Извини, я повёл себя неадекватно и всё испортил.        – Ну. Я действительно встревожен. Но... Это не заставит меня отвернуться.       Юдзуру постарался говорить так, как его учила говорить Абэ-сенсей. Спокойно и с нежностью. Присел на корточки.       – С моей стороны было много грубых вопросов и жестов, прости меня за моё недостойное поведение. Просто ты тот человек, с которым у меня впервые установилась какая-то эмоциональная связь. Мой первый... Друг. Я слишком торопил события, был навязчив.        – Ты тоже...       Юдзуру смотрел на подсвеченное экраном лицо Шомы.        – Мой первый друг. Мы же друзья?        – Друзья. Хочешь, на мизинчиках поклянёмся? Я буду работать над собой и стараться приезжать к тебе почаще. А ты...        – Буду верить тому, что ты обязательно вернёшься, несмотря на то, что я отталкивающий?        – Ты заставляешь меня опять сказать грубую вещь! – Юдзуру поднялся на ноги, Шома улыбнулся.        – А какая сейчас разница, когда было так много, то одной больше одной меньше.        – Ты хочешь, чтобы я сказал? Я скажу: ты очень и очень привлекательный, у тебя глаза красивые, волосы кудрявые и густые, черты лица необычные, скулы чёткие. Ладошки аккуратные, не то что грабли как у меня! Больше не скажу, потому что не вижу, ты вон в одеяло от меня весь день прятался. Ну? Поклянёмся? – он протянул кулак с отогнутым мизинцем и вдруг заметил, как задрожали плечи Шомы. Услышал всхлип. Один, другой... Схватился за мизинец Юдзуру своим и, повиснув на нём, опустил голову к самым коленям, окончательно заплакав.       Юдзуру вдруг совсем потерял над собой контроль. Небольшое компактное мягкое тело Шомы было словно создано для объятий, так идеально, удобно и хорошо было его обнимать.       Если бы мама узнала, что, впервые оказавшись в гостях у Шомы, Юдзуру за несколько часов поспорил с ним на тему игр, вытянул рассказ о кумире, заставил показать коллекцию лута в любимой игре, громко хохотал, шутил, задавал неприемлемые вопросы, говорил неприемлемые вещи, довёл хозяина до слёз, выклянчил обещание и кинулся обнимать, забравшись на его кровать, она бы уж точно неодобрительно покачала головой. Как бы это оценила Абэ-сенсей, Юдзуру не мог и не пытался представить, но густые пушистые волосы Шомы меж его пальцев, его тёплое, почти горячее тело в его объятиях, его ладошка, сжимающая предплечье, и голова, лежащая на ключицах – всё это казалось непереоценимо важным, значимым и стоящим минимум всех сокровищ мира. Юдзуру яростно выжигал в памяти эти ощущения от прикосновения к другому человеку, не родственнику, не ребёнку, старался навсегда запечатлеть на плёнке воспоминаний его дыхание и сердцебиение, тот прилив нежности и обжигающей... Любви.       Волшебный, чудесный, интересный, необычный Шома.       Такой, действительно, ранимый и чувствительный, вызывающий непреодолимое желание бросить все силы на защиту и заботу.       Ох, Юдзуру понимал, прекрасно понимал, почему Ицуки был таким мальчиком-доберманом.        – Твой брат – словно сокровище. Понятно, почему ты его бережёшь.       Ицуки отвлёкся от пинания камушка и поднял на Юдзуру взгляд. Он решил проводить того до отеля, так как на улице к моменту его возвращения было очень уж темно. Они поужинали, вернее, Ицуки принёс еду Шоме, а самого Юдзуру позвал вниз. Шома долго держал его руку перед уходом, а потом Юдзуру сказал "увидимся". А, когда тихонько рассказал о страхах, которые испытывал Шома, услышал, что он поест и скорее всего очень быстро уснёт: "Шома мало двигается, ты понимаешь, у его организма не хватит сил и переживать, и есть".        – Я хотел сказать, – прокашлялся Юдзуру, – что после нашего первого общения я подумал, что ты весьма агрессивно реагируешь на мои расспросы о Шоме. Словно боишься, что я его обижу. И теперь я тебя понимаю.        – Считаешь его таким нежным? Типа что он цветочек?        – Нет, не в этом смысле. Я не думаю, что он слабый. Просто... У меня возникло такое желание.        – Он типа раны. Уязвимый.        – Почему он закрылся в комнате?        – Хочешь знать?        – Да. Можно?        – Только в качестве обмена. И не сегодня. Я должен успеть домой до возвращения отца.        – Отца? Обмена?        – А ты думал, мы одни живём? Это же не аниме. А обмен... – Ицуки остановился. Задумался. – Я обменяю эту историю. Но не придумал, на что. Завтра придумаю, так что у тебя есть время сообразить, насколько тебе действительно это нужно. Вот твой отель.       Юдзуру обернулся: взаправду, пришли.        – Тогда, может, ты мне кое-что другое скажешь? Короткое. Да или нет.        – Ну?        – Вчера ты почти весь день просидел со мной. С лицом было всё в порядке.       Ицуки потянулся к своему синяку ладонью.        – Сегодня ты сказал, что неудачно упал на тренировке, и я подумал, что это странно, потому что она должна была быть совсем ночная. Но потом я узнаю, что вчера был выходной, и тренировок не было. Ты солгал... потому что настоящая причина глупая?       Ицуки помолчал, внимательно глядя на Юдзуру. Долгим пытливым взглядом. Пошевелил челюстью. Сжал зубы. Слегка наклонил голову.        – Знаешь, сендаец, а ты умнее, чем я думал. И вопрос ставишь хитро.        – Так да или нет?       Ицуки вздохнул, прикрыв глаза.       – Я твой должник из-за того, что Шома не хотел тебя отпускать. Отвечу. Нет. Настоящая причина не глупая. Она такая, существования которой я не хочу. Вот почему я упал на тренировке. Понятно?        – Ага. Я прошу прощения за свою бестактность. До завтра.       Юдзуру уходил, зная, что Ицуки ещё стоит там, глядя ему в спину. Он мог объяснить себе своё вмешательство в жизнь Шомы, но не в жизнь обоих братьев. Однако что-то мотивировало его разобраться. Разгадать. Разузнать.       И, определённо, Ицуки был прав в том, что "забыл, что разговаривает с семпаем". Но не потому, что Юдзуру просидел взаперти два года и, предположительно, душевно мог считаться младше своих сверстников, а, определённо, потому, что сам Ицуки был намного старше своего возраста. А по "нормальным" причинам дети так скоро не взрослеют.