Затворник

       – Это Момо? Я имею ввиду...        – Да, Шома.       На фотографии Юдзуру видел двух мальчишек, младший из которых едва ли пошёл в среднюю школу, а старшему ещё было крайне далеко до брекетов. Сначала Юдзуру подумал, что на фото Момо и кто-то ещё, а потом узнал в в "старшем" Ицуки.        – Я сначала подумал, что он... эм... что тут он младше.        – Он невысокий. Никогда им не был.        – И рыженький.        – Это проблема?        – Нет, это очень красиво.       Ицуки убрал фото, спрятал телефон в карман. Юдзуру хорошо запомнил рыжеватые пушистые волосы и круглые тёмные глаза, счастливую улыбку и маленькие руки, обнимающие за плечи младшего братика – более смуглого, чернявого и с невыправленными пока ещё зубами. Сейчас у него уже стояли брекеты, лицо оформилось и, по сути, до взросления осталось дождаться только схода детских щёк. Невзрачный мальчик с фото выглядел сейчас довольно симпатично, но такие мысли невольно заставляли задавать вопрос:        – А как он выглядит сейчас? Шома?       Ицуки не особо любил о нём говорить. Он отзывался так, словно тема брата – табу, но у Юдзуру не складывалось ощущения разлада между ними (как у него было с сестрой). Наоборот. Казалось, что Ицуки... защищал его. Мальчик-доберман.        – Слушай, сендаец, для праздного любопытства тебе слишком интересно.        – Во-первых, нагоец, для пацана, в старшую школу не пошедшего, ты слишком хамишь старшему. А, во-вторых, может, это не праздно.       Ицуки засмеялся.        – Чего?        – Да я... я напрочь забыл, что ты меня на семь лет старше. Если так подумать, я общаюсь со студентом... Круто.        – По большей части ты хамишь.        – А ты не даёшь повода тебя испугаться.        – Чего?       "Прости его, он грубый."       "Да уж, но, знаешь, так даже проще. Я по крайней мере могу быть уверен, что он прямолинеен"       "Да. Это хорошо для тебя?"       "Это проще. Но по нему видно, что он не очень уместно себя ведёт"       "Прости его. Он тренировался и учился некоторое время заграницей. Многому там научился."       "Получается, у тебя крутой брат"       "Потому, что он ездит заграницу?"       "Нет, потому, что не боится привозить это сюда. Мне показалось, что он очень боится, что я сделаю тебе больно"       "А ты можешь?"       "Специально – никогда. На то нет причин"       "вот как"       Юдзуру ещё раз промотал переписку, перечитал сообщения. Когда он сам стал хикки, его не интересовали причины. Юдзуру было плевать и он даже не считал себя хикикомори: "я не не могу выйти, мне просто там ничего не интересно". Если бы его спросили, почему, он бы сказал, что устал пытаться исправить мир, который никак не хотел исправляться, и ему нужен был отдых. А, отдыхая, он просто потерял интерес к миру. У него была мечта – попасть на Олимпиаду в России и увидеть своими глазами выступление своего кумира – Евгения Плющенко, но на игры тот решил не ехать, уступив место другому, молодому, неинтересному Ханю фигуристу, а сам Евгений завершил карьеру, и для Юдзуру какой-либо повод покидать комнату просто исчез. Потом сестра ездила на ту олимпиаду, замкнула пятёрку из-за падения и степ-аута в произвольной (и это после идеальной короткой программы, которой стоя аплодировал весь зал!), вернулась и через дверь сказала Юдзуру, что Плющенко его, мол, приезжал туда, но вёл себя как тщеславный королишко, а мог бы выступать вместо молодого парня, которого послали драться за страну без "гроша" за душой. "Конечно, – сказала она, – он упал. На него взвалили такой груз".       Сая всегда говорила брату всё, что думала. Она надеялась, что если Юдзуру перестанет так глубоко фанатеть по недостижимым кумирам, то и жить ему станет проще. Поэтому она всегда старалась говорить так, чтобы кто угодно подумал: "Да нет в нём ничего особенного, в этом человеке. Такой же, как все мы". Ей не нравилась эта любовь младшего братика. И она, в своём стиле, старалась его защитить. Сейчас, оглядываясь назад, Юдзуру ценил эти попытки и уважал, но тогда он начисто закрывался от сестры и всех остальных: "Знаешь, Сая, я не интересовался твоим взглядом на вещи".       Для Юдзуру не существовало авторитетов даже в лице сестры или отца. Безусловную любовью он любил лишь маму и катание Евгения Плющенко, поэтому не выходить из комнаты его никто не заставлял, не загонял туда – он потерял мотивацию и интерес к миру сам.       Юдзуру даже не понял, что у него проблемы, пока не попытался впервые, поддавшись уговорам сидящей под дверью его комнаты мамы, начать говорить с ней. Тогда, когда он понял, что не может выдавить из себя ни звука, он испугался. Кажется, мама там, из коридора, слышала, как он плачет. Её подарок, этот телефон, который Юдзуру до сих пор бережёт и содержит в рабочем состоянии, стал для него толчком бороться. Методом для борьбы.       Но, даже сражаясь, Юдзуру не интересовался тем, почему люди в принципе решают оборвать контакты с обществом.       А сейчас Шома перестал ему отвечать. Уже пару недель от него не было ни весточки. Он читал и перечитывал, думая о том, что обидел его или случайно задел больную тему. Вырвавшись из своей тюрьмы, разорвав цепи, Юдзуру всячески избегал темы NEET и хикикомори с тех пор, как закрыл тред в своём профиле, посвящённый этой теме. По сути, там был лишь один пост. А потом Юдзуру начал заново. Его собеседник и друг был вдохновлён его примером и у Юдзуру был повод гордиться собой, но в нём всё ещё не было смирения с тем, как много боли он причинил родным. Поэтому он избегал того, чтобы интересоваться этим. Он принципиально отказался от посещения кружков для хикикомори, согласившись лишь на помощь психолога. Нанами Абэ была ему потрясающим тренером в том, чтобы вернуться в общество, и он был ей благодарен. И сейчас он вспоминал вопросы, которые она ему задавала в начале. Среди них были и те, которые теперь, когда Юдзуру по-настоящему заинтересовался другим человеком и его чувствами, заставляли его думать о самых разных вещах.       Он действительно боялся. Боялся облажаться, сделать неидеально, ошибиться, наломать дров. Боялся сделать неверные выводы. Боялся верить в написанное в интернете. Он даже в Yahoo забить не решался. И у мамы спросить тоже.       Повертев в руках телефон, он решился позвонить Абэ. Уже когда шли гудки он вдруг осознал, что за окном поздний вечер.

***

       – Рада видеть тебя даже несмотря на то, что ты больше не ученик в моей школе, – улыбнулась она, сложив руки под подбородком. – Ты сказал, у тебя есть вопросы про другого мальчика? Это очень большое значение имеет.        – Да. Я познакомился с ним в сети. Хотел увидеться, но он прислал своего младшего брата. Почему это так значимо?        – И ты не знал, что тот мальчик хикикомори?        – Узнал от брата. Да.        – И почему тебе вдруг стало интересно?       Юдзуру поднял брови.        – Я хочу сказать, что ты до сих пор общаешься со многими бывшими и теперешними хикикомори, но вдруг ты заинтересовался именно этим мальчиком.        – Знаете, я не говорю с другими об этом.        – А с ним?        – Не напрямую...       Она вздохнула. Но продолжала улыбаться. Юдзуру начинал нервничать.        – Я буду с тобой максимально откровенна, чтобы объяснить тебе, любителю объяснений и подробностей, почему это так важно. Но это будут грубые слова. Неприятные.        – Ладно. Я готов.        – Хорошо, Юдзуру. Раз ты готов. Итак, ты, откровенно говоря, попал в комнату, будучи эгоцентриком и идеалистом.       Юдзуру поёрзал в кресле, скривившись.        – В глубоком детстве ты был тем ещё нарциссом, но, не получив шанса на реализацию, очень серьёзно обжёгся о то, что мир отказывался просто так считать тебя восхитительным. Тебе было тяжело вынести то, что ты не был идеальным, то, что мир не был идеальным и то, что он не соответствовал твоим ожиданиям. Нарциссизм, уйдя, дал тебе в качестве прощального подарка чувство неполноценности, и оно, объединившись вместе с эгоцентризмом и идеалистическими ожиданиями, завело тебя в коробку из четырёх стен. Никто не травил тебя, в твоей жизни не произошло шокирующих обстоятельств, и ты по-прежнему страдаешь от эгоизма и завышенных требований, переключившихся со всего мира на тебя самого. Никто не мог бы повлиять на тебя, потому что ты эгоцентрик. Только твоя собственная воля, но не воля других, заставила тебя двигаться.        – Я вышел, чтобы мама не страдала.        – Нет, ты начал бороться потому, что не выносил её страданий. Они ранили тебя. Это разные вещи. Никто кроме тебя самого, ничьи чувства тебе не были интересны. Ты научился отбрасывать то, что тебе неудобно, и сосредотачиваться только на том, что тебе необходимо для сохранения своих идеалистических представлений о мире. Поэтому ты его, мир, и отбросил, отказавшись от контактов с ним. Помнишь, как ты рассказал мне о том, что ответил сестре на слова о твоём кумире? "Мне не интересны твои впечатления"?        – "Я не интересовался твоим взглядом на вещи".        – Точно. Ты не интересовался ничьим взглядом, ничьей точкой зрения, ничьими чувствами. Чувства мамы заставляли тебя страдать и нам всем повезло, что ты принял решение выйти из комнаты, а не поступил агрессивно, прогнав её, дабы она не причиняла тебе боль.        – Да кто может так поступить!?       Нанами подняла руку в примирительном жесте заставляя Юдзуру сесть обратно.        – Так поступают. И так делают много чаще, чем тебе хотелось бы думать. И тот факт, что люди так поступают, это ещё один неотъемлемый грех этого мира.       Юдзуру глубоко задышал, вцепившись в ручки кресла. "Да кому нужен такой мир и такие люди?!"        – Так поступать проще. Но ты выбрал сложный путь. И, право, ты – моя величайшая гордость.        – Что?        – Да.       Он не верил своим ушам. Он? Величайшая гордость?        – Ты пошёл сложным путём. Ты принимаешь вызовы. Ты ужасно чувствуешь себя в незнакомой обстановке, но поехал в незнакомый город на несколько дней, ты несколько лет с трудом разговаривал с людьми посредствам голоса, но сейчас ты спокойно повышаешь тон, возмущаешься, записываешь голосовые сообщения друзьям из сети и соглашаешься на беседы по Скайпу. Я уже не вижу в тебе этих проблем в столь обострённой форме. Ты стремительно прогрессируешь. А теперь тебе действительно интересны чувства другого человека. Скажи мне, что ты ощущаешь, когда вы делитесь друг с другом своими сокровенными мыслями? Когда он присылает тебе сообщения, когда подолгу молчит? Какие чувства у тебя внутри? Тебе не кажется, что ты можешь его "слышать", что представляешь себе его интонацию или настроение? Ты захотел спросить у меня про него, потому что он долго не отвечал, но ведь он не первый из твоих знакомых, кто вот так пропадает в сети. Так почему?       Юдзуру смотрел на свои руки, пытаясь воскресить в памяти каждое чувство, каждую мысль. Солнце заливало гостиную квартиры Нанами Абэ нежным светом, придавая и без того кремовым оттенкам ещё больше тепла, его лучи нагревали кожу, попадая на неё сквозь окно.        – Юдзуру?        – Я беспокоюсь за него.        – Ты ощущаешь, что будто бы чувствуешь его?       Он кивнул.       Нанами улыбнулась:        – Ты сочувствуешь. Не потому, что тебя научили так думать в такой ситуации. А потому, что в тебе просыпается эмпатия. И она направлена на этого мальчика. Скажи, ты боишься, что сказал что-то, что задело его чувства, верно?        – Да.        – Почему?        – Я не знаю.        – Что-то, кроме его молчания, говорит тебе об этом?       Он помотал головой.        – Но ты представляешь его себе?        – Я видел его старое фото.        – Нет, ты представляешь его себе как личность? С чувствами и характером? Мыслями и переживаниями?        – Да! Конечно.        – И ты думаешь, тебе кажется, что того, кого ты представляешь себе, ты мог задеть своими словами?       "Да". Ответ вновь был "да". Нанами проговорила:        – Я бессильна в отношении этого мальчика, Юдзуру. Я могу только дать тебе импульс. Сказать: ты идёшь верной дорогой. Не бойся её. Не останавливайся. Сочувствуй. Не бойся ошибиться. Однажды ты уже пошёл на поводу у сочувствия и сделал верный шаг. Иди вперёд. Ему я не помогу. Но ты всегда можешь рассчитывать на то, что я, твоя мама и вся твоя семья – все мы поможем тебе. Верь в себя.        "–Я обидел тебя? Я могу принести тебе свои извинения?"       Он прочитал, вернее, открыл сообщение и... не сразу прослушал. Юдзуру видел это и волновался. Он впервые отправил Шоме голосовое сообщение. Шома впервые слышит его голос, пусть и искажённый записью. Где-то там, в небольшой комнате с плотно задёрнутыми шторами. Невысокий парень с аллергией на солнце и кошек и с красивыми круглыми глазами.       Юдзуру закрыл глаза и прошептал куда-то в небо: "пожалуйста".       Телефон дрогнул в руке: Шома ему ответил. Голосовым.