***
Чувство тревоги не отпускало Джона все выходные. Он ожидал по приходе домой страшного наказания или выговора, но Мими никак не заикнулась об их разговоре с классным руководителем, словно его и не было. Но Леннон, прекрасно зная свою тётю, ни на секунду не расслаблялся и старался держаться тише воды, ниже травы. Он ждал беды, предчувствуя затишье перед бурей, и беда постучала к ним в понедельник вечером. Когда раздался стук в дверь, Джон насторожился, потому что строгая тётя не разрешала ему водить в гости приятелей, да и сама не принимала никого дома. Соответственно, в тот день к ним никто не должен был приходить. В голове зазвенели тревожные звоночки, когда Мими окликнула его: — Джонни, милый, спустись сюда. «Милый»? Это было предвестником апокалипсиса. Чтобы тётя Мими называла его Джонни, да ещё и милый… Леннон стремглав спустился вниз, готовясь увидеть на пороге классного руководителя, директора, какого-нибудь репетитора. Но внизу стоял какой-то паренёк с большими блестящими глазами и очень прямой осанкой. — Это Пол, Пол МакКартни, — голос тётушки мешал тишине воцариться в парадной, но у Джона всё равно звенело в ушах от образовавшегося напряжения. — Он будет помогать тебе с химией, математикой, да и в принципе со всеми уроками… Названный юноша сделал широкий шаг навстречу и, протянув вперёд свою руку, приветливо улыбнулся. Его неуверенность в себе выдавала только растерянная, слегка натянутая улыбка. Джон в ответ никак не поменялся в лице, не пытаясь показаться дружелюбным, потому что дежурной приветливости предпочитал кислую, но честную мину. Он только пожал протянутую руку, чересчур сильно сжав пальцами узкую ладонь. От такого рукопожатия на белой кисти остался розовый след, но Пол даже не ойкнул, только ещё шире улыбнулся, уже более нервно. Джон тем временем оглядел его с ног до головы: глаженые штаны и рубашка; галстук, завязанный у самого горла; слегка потрёпанный портфель, в котором наверняка хранились тетрадки, исписанные каллиграфическим почерком; тёмные, аккуратно подстриженные густые волосы и по-девчачьи смазливое лицо. Складывалось впечатление, что Пол был тем, кто неизменно тянет руку на каждом уроке и возглавляет пост старосты. Джон не любил таких отличников и их приторную вежливость, которая сочилась в каждом слове. — Значит, теперь ты будешь мучить меня каждый день после школы? — протянул Джон, когда они поднимались по лестнице на второй этаж, в его комнату. Как будто мало было ему сидеть в школе по шесть часов, и его обрекли на дополнительные страдания. — Учение — иногда мучение, — бросил Пол, и Джон поморщился от нравоучительного тона этих слов, вспомнив, что слышал этот голос ранее, в кабинете мистера Уильямса. Пазл в голове сложился: к этому причастна не только Мими, но и его преподаватель химии, которые, видимо, подумали, что каким-то образом с помощью этого парня Джон исправит своё плачевное положение в оценках. Гость промолчал, когда зашёл в комнату Джона, но брезгливо оценил в ней степень бардака. Он, конечно, представлял, что Леннон ко всему относится наплевательски, но не думал, что настолько. Сбоку стояла незаправленная кровать, на стенах висели многочисленные постеры и рисунки, стол был завален не тетрадями и учебниками, а скомканными бумажками. Не сказать, что здесь было пыльно и грязно, но обитающий тут человек явно не отличался аккуратностью. — И сколько тебе лет? — спросил хозяин местной обители. — Пятнадцать, — Пол снова натянул дежурную улыбку, а Джон театрально закатил глаза. Надо сказать, МакКартни старался изо всех сил выглядеть старше, но его высокому росту противопоставлялось очаровательное, по-детски округлое, лицо. — Ты ещё и младше меня, — Джон плюхнулся на свою кровать, зарываясь носом в подушку. — У меня класс с математическим уклоном. В ответ — невнятное бурчание, больше похожее на протяжный стон. — Мистер Уильямс сказал, что вы проходите задачи на определение состава органических веществ, — Пол оживился, потому что названная тема ему явно нравилась. — Начнём, пожалуй, с этого… — Начнём с того, что из урока химии я знаю только фамилию учителя — мистера Уильямса. Ну, и ещё одну — Менделеева. Пол замолк, глядя на отстранённое лицо Леннона. Карие глаза буравили потолок, прищурившись, а брови были слегка сдвинуты друг к другу. Пол понял, что Джон сейчас нисколечко не шутил. — Тогда начнём с Менделеева? — неуверенно сказал парень, открывая свой чемоданчик. — С таблицы Менделеева. Джон, к его удивлению, только пожал плечами, никак не возразив. Он освободил место на постели, из лежачего положения перейдя в сидячее, и Пол аккуратно приземлился рядом, положив раскрытый на первой странице учебник на колени. Джон пододвинулся вплотную к его левому боку, заглядывая внутрь, так что теперь Пол мог разглядеть своего «ученика» поближе. Джон тем временем изучал внимательным взглядом таблицу Менделеева, словно видел её впервые в жизни, и на его застывшем лице подрагивали только прямые рыжеватые ресницы. Внезапно он поднял свои глаза, вопросительно взглянув на Пола. МакКартни кашлянул в кулак, положил книгу посередине и начал свой увлекательный монолог. — В этой таблице всё гениально просто, — на этой фразе Джону вновь захотелось закатить глаза, но он подавил в себе это желание, уставившись на то, как двигался круглый розовый рот. Он подумал, что у Синтии, его бывшей, была похожего цвета помада, но ей можно, ведь она — девчонка, а парню иметь такие губы было просто непростительно. У Пола розовыми были не только губы, но и щёки, а ещё потупленный из-за неловкости взгляд, но говорил он живо и с интересом. Его слегка смутило то, как открыто на него пялились, да ещё и так близко, но Джон делал это не специально, а в силу своей близорукости, ведь он не мог на расстоянии рассматривать маленькие буквы и цифры в таблице. — Говорят, что Менделееву она приснилась во сне, — прервал монолог МакКартни Леннон, хитро улыбнувшись. — Может, и мне сейчас стоит вздремнуть, чтобы ко мне пришло озарение? Пол сжал до побеления учебник, силясь не швырнуть его в нахального Джона, а тот заулыбался ещё больше, потому что заметил, как от злости щёки Пола становились ещё розовее, и маленькие ноздри забавно раздувались, как парашютики. — Ладно, милая, я же просто пошутил, — примирительно сказал Джон, снова уставившись на разноцветные квадраты таблицы. — Что ты там говорил про периоды? Пол от подобного обращения к нему хотел было возмутиться, но вернулся к объяснению структуры таблицы, потому что не хотел попусту тратить время на споры. — В общем, тут семь периодов и восемь групп… Джон не заметил, как прошёл целый час. Он научился давать характеристику элементам по положению в таблице, просчитывать электроны, протоны и нейтроны у атомов, и вообще узнал много новых названий, помимо кислорода и всеми известного железа. — Хорошо, какой элемент обозначается буквой «F»? — задал очередной вопрос Пол, захлопывая учебник, в который Джон пытался подглянуть. — Фтор! — чуть задумавшись, выпалил Леннон, победоносно улыбнувшись, когда ему кивнули в ответ. — Порядковый номер — девять. Мое любимое число. Пол взглянул на свои наручные часы, которые ему подарил отец на день рождения. Он их очень ценил и часто носил, разве что бережно снимал во время сна или мытья посуды, но большую часть времени они красовались на его запястье. Правда, пришлось самому аккуратно вырезать дополнительную дырку на ремешке, чтобы удобно зафиксировать их, иначе они были бы ему совсем велики и болтались, как браслет. МакКартни поднялся с кровати, почти автоматически разглаживая образовавшиеся складки на одежде, и засунул учебник обратно в сумку. — Погоди, — остановил его Джон, в его миндалевидных глазах плескались озорные огоньки, и оттого они казались чрезвычайно живыми. — У меня тоже есть вопрос для тебя. — Какой? — Пол замер с портфелем в руке. — Зачем ты это делаешь? — Зачем? Ну, меня попросила твоя тётя и мистер Уильямс. Им было сложно отказать. — Нет же, зачем тебе вся эта заумная муть? — Я бы не сказал, что я умный, — уклончиво произнёс МакКартни. — Я не называл тебя умным, — тут же хохотнул в ответ Джон. — Ну, — Пол задумчиво приставил палец к губам, — папа всегда говорил мне учиться, потому что сам закончил только три-четыре класса. А потом, знаешь, была война, и ему было не до этого. В общем, он всегда мечтал, чтобы его дети были образованнее него. Наверное, поэтому я… такой. — Мой папа был моряком, — только и смог выдать Джон после услышанного. Он ожидал, что МакКартни будет каким-то зубрилой, а он оказался таким искренним и открытым парнем. Джону всегда казалось, что все отличники учёбы — зазнайки, которые просто хотят выказать таким образом своё превосходство над другими. Обычно эти люди были до жути тщеславными, делали всё ради похвалы взрослых, но, как оказалось, Пол был не таким. Он словно хотел воплотить отцовские детские мечты собой, чтобы сделать ему приятно, чтобы им гордились. Джон сам никогда не испытывал подобного и завоёвывал внимание другим способом, показывая себя скорее с неординарной, иногда даже отрицательной стороны. — Был? А сейчас он кто? — Понятия не имею. Этот засранец бросил меня много лет назад, — Джон встал с кровати, возвращаясь обратно в свою циничную скорлупу. Когда они спустились, Мими поинтересовалась, как всё прошло, и не желает ли Пол выпить с ними чаю, на что тот вежливо отказался, сказав, что поест дома. Джон проводил его до крыльца, и Пол кинул ему вместо прощания: — Я приду ещё завтра. — Только не это, — Джон драматично схватился за голову и запрокинул её назад. Пол коротко хихикнул, и быстрым шагом скрылся за калиткой. Джону показалось, что так звонко могут хихикать только дети или некоторые девчонки. Не все девчонки так умели, а только очень милые и светлые, у других же часто смех походил на похрюкивание. Смех Пола был совершенно другим, словно ветер случайно коснулся колокольчиков, и они тихонько звякнули, почти тут же умолкнув. Это был очень короткий звук, всего секунда или две, но у Джона он ещё долго звенел в ушах.***
Пол действительно пришёл на следующий день и удивлённо вскинул брови (которые, как заметил Леннон, и так были домиком), когда увидел порядок в комнате Джона. Все вещи лежали на своих логичных местах: одежда в шкафу, учебники на столе, а обертки и скомканная бумага — в мусорке. Весь так называемый творческий беспорядок исчез, даже некоторые картинки со стен: те, на которых были изображены карикатуры учителей или просто какие-то недоброжелательные лица. — Не радуйся, это Мими меня заставила, — пробубнил Джон, когда нёс второй стул для себя. — Сказала, что ты не захочешь сидеть в таком свинарнике и сбежишь отсюда. Пол, весело рассмеявшись, уселся за стол. Джон, вновь услышав этот заливистый звон, подумал, что МакКартни уж очень просто рассмешить. А ему было совсем не до смеха, ведь сегодня ему пришлось отказать в прогулке школьным приятелям. Теперь, вместо того чтобы шнырять по улицам родного города с зажатой между зубов сигаретой, он должен был, сжав зубы, вбивать в свою голову ценнейшие знания в области естественных наук. — Я бы на твоём месте не пришёл сюда, даже если тут всё сверкало бы от чистоты и повсюду валялись золотые слитки. Тебе что, нечего делать после школы, раз ты нянчишься со мной? — Мне не сложно, — пожал плечами Пол. — Я всегда рад помочь. — Святой, — у Леннона это прозвучало не как комплимент, а как обвинение, но МакКартни решил его просто проигнорировать. — Может, начнём с домашней работы? Что вам задали на завтра? — поинтересовался Пол, доставая ручку и карандаш. — Понятия не имею. Пол уставился на Джона с непониманием во взгляде, словно плохо его расслышал. Леннон, увидев озадаченное лицо и выпученные глаза, чуть не рассмеялся, но, сдержавшись, честно ответил: — Я не записал. — А дневник? Он у тебя вообще есть? — Есть. — Покажи. Джон вытащил из своей сумки школьную принадлежность и передал её Полу. Тот открыл дневник посередине, быстро пролистав полупустые страницы: на них не было никаких пометок, записей о домашней работе, только замечания от учителей красной пастой. — Завтра, вроде, есть алгебра. Или геометрия. А ещё химия и английский, — неуверенно произнёс Джон. — Джон, пообещай мне, что теперь будешь записывать всё в дневник, — пара зелёных глаз уставилась на него, и Джон, не став вредничать, согласился, махнув рукой. — Отлично! Начнём тогда с английского, — воодушевлённо продолжил Пол. — Не люблю английский, — скучающе протянул Джон, ногтем ковыряя дырку в столе. — Тогда алгебра? — Ещё чего, — кинул гневный взгляд на учебник, полный непонятных формул, Леннон. — Уж лучше химия. — Химия так химия, — сказал МакКартни, доставая книжку из своего портфеля. Он изучающим взглядом пробежался по содержанию, выбирая несложные темы, и после нескольких секунд молчания, наконец, выдал: — Ты знаешь что-нибудь о смесях? — Конечно, — кивнул Джон с напускной серьёзностью. — Например, чтобы получить чашечку английского чая, надо добавить туда молока. — Да, это называется диффузией, — объяснил Пол, пока Джон, оттопырив мизинец, изображал процесс чаепития. — Когда молекулы одного вещества смешиваются с молекулами другого вещества... Хватит паясничать, лучше запиши это! Джон нехотя вытащил свою тетрадь по химии, которая за весь период своего существования ничего, кроме каракулей на полях, не видела, и принялся записывать туда только что полученную информацию. В течение часа он дополнял свой конспект и успел исписать пару страниц, прежде чем отложил ручку. Джон разминал затёкшую кисть, а Пол придвинул к себе его тетрадь, окинув её придирчивым взглядом. — У тебя ужасный почерк, — прошептал он, с трудом вчитываясь в мелкие закорючки. — А ты страшный зануда, — в отместку сказал Джон, пожав плечами. — У каждого свои недостатки. Пол нахмурился, сжав губы в тонкую полоску, и взглянул на наручные часы. Сделав вид, что ему уже надо идти, он поспешно собрал вещи, быстро запихивая их в портфель. Они молча спустились вниз, и Джон прервал тишину только в самом конце, когда уже отпирал входную дверь, запоздало добавив: — Когда я сказал, что ты страшный зануда, я не имел в виду, что ты страшный, наоборот… — он почесал затылок, запнувшись в своём объяснении. — То есть, ты не страшный, да и не зануда. Пол тут же смягчился в лице, понимающе кивнув, и поджал губы в улыбке. Он махнул ему рукой на прощание, и Джону показалось, что лучше бы он сейчас хихикнул, как вчера. Ведь улыбка молчалива, а смех, пусть и короткий, похож на музыку.***
Джон сидел со своей гитарой на полу, а рядом с ним громко играл включённый проигрыватель. Мими не было дома, и он достал из-под кровати любимые пластинки: Бадди Холли и Элвиса Пресли. Голос последнего энергично доносился из проигрывателя, и Джон в ответ не менее энергично подпевал и махал в такт патлатой головой. В рок-н-ролльную идиллию ворвался настойчивый стук в окно. Леннон поднялся со своего места, сильно удивившись, ведь его комната находилась на втором этаже. Он отодвинул шторы и увидел злое, порозовевшее лицо его нового знакомого. Джон открыл окно, отшатнувшись назад, и Пол залез вовнутрь, стряхивая с волос белоснежные хлопья. На улице была метель: весь день шёл снег, холодный ветер щипал беззащитную кожу, и стоящее возле дома дерево, по которому забрался МакКартни, тоже замело. Пол тяжело дышал, и ноздри на его носу были такого же красного оттенка, как и приоткрытый рот, который жадно ловил тёплый воздух. Он захлопнул за собой окно, чтобы снег не попал на подоконник, и подошёл к Джону, пряча замёрзшие пальцы в карманы пальто. — Я долго стучал, и стоял снаружи, — сказал он в смятении. — Ты меня не услышал? Джон выключил проигрыватель, и шумная музыка тут же прервалась, уступив место тишине. Только ветер завывал снаружи, словно скрёбся, как скулящая собака, пытающаяся попасть в дом. — Я специально. Думал, что ты постоишь немного и уйдёшь. — Что? Джон не стал повторяться, а только выжидающе посмотрел на собеседника, не отводя взгляд от его лица. Тепло согрело кожу Пола, и оно сделалось более мягкого, розового оттенка, но с каждой секундой осознания щёки загорались уже с новой силой. — Ах ты урод! — воскликнул МакКартни. — Ого, ты умеешь ругаться? — насмешливо спросил Леннон, чуть наклоняясь вперёд. — Какие грязные словечки ты ещё знаешь? Может, научишь меня им? — Ты конченый придурок, Джон! — крикнул Пол, повернувшись в сторону окна, делая шаг в противоположную сторону, собираясь выйти точно так же, как и зашёл. Внезапно его руку схватили, поворачивая лицом обратно к себе. Пол взглянул в потемневшие глаза напротив с непониманием: разве Джон не хотел, чтобы он ушёл, разве не этого добивался? Зачем же он его сейчас удерживает? — Что, даже не ударишь меня? — с вызовом произнёс Леннон, прищурившись. — Не хочешь вмазать мне? Пол тянет на себя свою руку, но чужие пальцы вцепились в неё слишком крепко, и у него ничего не выходит. Он делает ещё пару попыток вырваться, пока не опускает её бессильно вниз. Вместе с ней, словно намертво привязанная верёвка, падает и рука Джона, которая продолжает сильно стискивать чужое запястье. — Нет, не хочу, — устало произносит Пол, чувствуя, как контрастируют по температуре их руки, какие они ледяные у него, и какие, наоборот, обжигающе горячие у Джона. — Почему? — Не знаю. Просто не хочу. Джон наконец ослабляет пальцы, но не выпускает запястье МакКартни, а подносит его ближе к лицу, разглядывая следы после своих рук на побледневшей коже. Они такие же розовые, как и почти всё в Поле: губы, замёрзшие уши и кончики пальцев. Только не такого нежного оттенка, а более грубые, неестественные. Он отпускает руку через пару секунд, произнеся: — Не хочу учить химию. Пол вздыхает, снимая промокшее пальто с плеч. Джон видит, как тают застрявшие в ресницах маленькие льдинки. — Тогда алгебра. Джон не спорит, и весь остальной час почти ничего не произносит, только поддакивая на вопросы Пола, понял ли он решение задачи. МакКартни показывает, как решать уравнения из домашнего задания, а потом Леннон пытается сделать другое, уже самостоятельно. Когда с уроками было покончено, Джон встал со своего стула, чтобы собрать оставленные на полу пластинки и проигрыватель. Пол следом за ним поднимает одну и с интересом крутит в своих руках, произнеся: — Круто. Мне ещё нравится Литтл Ричард, — и после этого как-то странно косится на гитару, покоящуюся на кровати, но ничего больше не спрашивает. Джон подумал, что можно было бы вместе послушать музыку, но что-то его останавливает в последний момент. Вместо этого он приносит Полу чашку горячего шоколада, словно извиняясь за то, что заставил его мёрзнуть на улице (хотя МакКартни мог просто повернуть домой, и тогда план Леннона полностью бы сработал. Может, он был точно таким же упрямым, как и Джон, и не хотел поступать так, как от него ожидают). — Зефир закончился, но ты представь, как будто он есть, — сказал Джон, кладя горячую кружку во всё ещё зябкие от холода пальцы. Пол тихо рассмеялся, и Джон почувствовал, как у него отлегло от сердца. В комнате было тепло, но у Пола всё ещё были розовые щёки, похожие на зефир, который закончился в буфете ещё пару дней назад, и Джону внезапно сильно захотелось попробовать его вновь.***
В следующий раз они пересеклись в школе. Хоть они и учились в одном месте, но не общались никогда до этого. У Джона была своя компания приятелей — местные задиры с хулиганскими замашками, с которыми он дружил ещё со средней школы. Даже если бы он и хотел, то вряд ли разглядел МакКартни в толпе, ведь зрение у него было ни к чёрту. Хоть Мими и настойчиво пихала Леннону очки, он всегда прятал их в сумку, потому что не хотел выглядеть, как «ботаник». Да и очки противоречили бы его образу плохого парня, который закрепился за ним в школе. Джон всегда сидел на задних партах, там, где обычно обитают двоечники. То, что было написано на доске, он, конечно же, не видел, а списать у соседей не получилось бы просто потому, что они почти никогда ничего не записывали. В сущности, это была одна из причин, почему он плохо учился, несмотря на то, что был далеко не глупым парнем. В тот вторник все учащиеся были в приподнятом настроении, потому что после уроков должны были быть танцы в честь Дня Влюблённых. Джон даже забыл, что на дворе четырнадцатое число, и вспомнил о нём, только когда обнаружил в своём шкафчике ворох розовых картонок в форме сердечек. Видимо, воздыхательницы просунули их через отверстие в железной дверце. Он с минуту разглядывал валентинки: некоторые были самодельные, некоторые купленные, некоторые подписанные, некоторые анонимные, но на всех были написаны признания в любви. Леннон не почувствовал ничего, кроме торжествующей гордости, и привычно пошёл на урок, запихнув подаренное в свой портфель. Он весь день думал, стоит ли идти на танцы, ведь если да, то пришлось бы обязательно искать себе спутницу на вечер. Джон внимательно с задних рядов рассматривал претенденток на эту роль среди одноклассниц. Ни одна из них никак его не интересовала, он даже не помнил, как зовут некоторых особ. Джон думал над тем, стоит ли звать Синтию, но потом сразу же отмёл эту мысль в сторону, так как они расстались, а с бывшими общаться не хотелось. Синтия была милой блондинкой и хорошо целовалась, но была до ужаса скучным собеседником, так что Джон предпочитал обжиматься с ней, а не разговаривать. Конечно, он делал всякие романтичные вещи: тратил все карманные деньги, чтобы водить её в кино, иногда играл ей что-нибудь на гитаре, провожал до дома или говорил, что ей идет цвет её помады. Да, у Синтии были чудные розовые губы, особенно когда она их красила. «Пол», — совершенно внезапно вспомнился МакКартни, его вечно розовые, как зефир, щёки, и круглый розовый рот. Джон проморгался, чтобы отогнать навязчивый образ из головы, и поднял руку, спросив, можно ли пересесть поближе. Ему было, в сущности, плевать, что подумают его товарищи, когда увидят, что он списывает решение задачи с доски и пытается (о боже) учиться. Ему было плевать, потому что он знал, что эти идиоты не посмеют упрекнуть его вслух. Все прекрасно знали, что Джон Леннон в таком случае устроит каждому взбучку, а дерётся он как бешеный. Во время драки Джон становился неимоверно жестоким, изнутри его сжигал адреналин и мечущаяся злоба, которую он вымещал кулаками — молотил, пока противник не перестанет кричать, захлёбываясь в собственной крови. Джон мог стереть до мяса костяшки и живописно разукрасить лицо каждому, кто действительно его задел, а сделать это было довольно-таки сложно. Он мог осадить любого словами, но если его злили, то это непременно превращалось в бой, в котором победитель был очевиден. Действительно ли он хотел подраться с Полом, когда подначивал его на это? Наверное, нет. Изначально его разозлило поведение МакКартни, которое он счёл попыткой трусливо сбежать во время ссоры. Но, к его удивлению, Полу не хотелось начистить ему морду, хотя повод для этого был. Джон заметил, насколько тонкие у него были запястья, пока держал их, и они показались ему слишком хрупкими. Как будто если бы он сжал их чуть сильнее, то они бы тут же сломались. Но Пол не показал, что ему было больно, или хотя бы неприятно. МакКартни словно назло перечил Леннону: тот ожидал кулака, но вместо этого Пол отпустил руку. Джон думал, что тот постоит минуту у двери, уйдёт прочь и больше никогда не вернётся, а он влез к нему в окно. Пол словно не боялся самой драки или того, что его побьют (Джон бы точно одолел его), а действительно не хотел её. Джон понял, что и сам бы не хотел, чтобы розовые губы пачкались красной кровью, чтобы портилось синяками очаровательное лицо. На танцах было откровенно скучно. Все находились в школьном актовом зале, и только стулья были убраны, чтобы освободилось больше места. Ученики были в нарядном облачении: девочки кружились в платьях, а мальчишки надели костюмы. Казалось, что только Джон пришёл, как всегда, в чёрной кожанке. Он ушёл в туалет, чтобы там с друзьями выпить пронесённое «контрабандным» путём пиво. Когда он вернулся в зал, то увидел, что абсолютное большинство разбилось по парам и медленно двигалось под такую же медленную, романтическую музыку. Джон сощурился, оглядев пустующие у стен стулья. На одном из таких сидел человек, который издалека показался ему знакомым. — Не праздник, а лажа, — вместо приветствия кинул Леннон, плюхаясь на свободное сидение рядом. Он подошёл ближе, и теперь чётко видел перед собой Пола: его пиджак висел на спинке стула, у горла вместо привычного галстука была бабочка, штаны держались на подтяжках. Пушистая чёлка была уложена гелем, а на запястье блестел циферблат уже знакомых часов. — А где твоя девчонка? Пол уставился на него непонимающе, и большим пальцем оттянул одну из подтяжек, затем снова её отпустив. — Как так? Такой красивый, умный, интеллигентный, галантный молодой человек, сидит в полном одиночестве, когда вокруг столько девчонок без пары? Пол смущённо опустил глаза вниз. Конечно, Джон, как всегда, переигрывал, но ему почему-то нравилось выводить из себя людей. Особенно МакКартни. — Меня звали, но я отказался. — Почему? — Ну… я плохо танцую. — Да не ври, просто она была страшной, и ты не захотел с ней танцевать. Угадал? — Да нет же, — Пол ткнул пальцем на фигуру в толпе. — Это была Джейн. Джон сощурился, безуспешно пытаясь разглядеть лицо девушки, но потом в его памяти блеснул её образ, который оказался ему знакомым. — Ты шутишь? Джейн Эшер? — воскликнул Джон, и Пол легонько толкнул его в бок, чтобы он понизил тон. — Ты отшил эту рыжеволосую красавицу? Ты в своём уме, МакКартни? — Заткнись, — шикнул Пол. — Я же говорю, что ужасно танцую. Не хочу позориться, да и вообще… — Да и вообще что? — Ничего, — буркнул парень, понурив голову. — Ты упускаешь такой шанс, дурень. Тебе даже не надо было дарить цветы и шоколадки, она сама, сама подошла к тебе! — И что? И что мне с этого? — Как что? Ты получил халявный проход в её трусы, и упустил его. Пол покраснел, закрыв нижнюю часть лица ладонью, и отвёл взгляд куда-то в сторону. — Ты идиот, Джон, просто идиот. Ничего ты не понимаешь. — Уж я-то в этом больше тебя разбираюсь. Ты хоть знаешь, сколько у меня было девчонок? — Ничего ты не понимаешь, — повторил МакКартни, качнув головой. — Всё не сводится к пестикам и тычинкам. Между людьми должна быть любовь, химия, тут всё не так просто… — Ну, и что же это по-твоему — любовь? — Когда люди хотят быть друг с другом, раствориться в этом чувстве… — почти прошептал Пол, нервно теребя свои подтяжки. Джон замолк, посмотрев по сторонам. Стены украшала праздничная розовая мишура, все дарили друг другу бесполезные куски картона — валентинки, шоколадки или конфеты, и называли это любовью. Многие парочки, забывшись, стали целоваться прямо тут, посреди людей, неуклюже перебирали ногами, но им никто ничего не говорил, потому что это считалось любовью. И лишь два человека в зале были не согласны, только наблюдая за происходящим. Джон был не согласен, потому что был Джоном — он всегда делал всё вопреки, наперекор, шёл против толпы, а Пол не хотел, потому что не верил в такую любовь. Леннон подумал, что МакКартни похож чем-то на трагичного романтика из фильмов, который ждёт настоящей любви, такой, чтобы одна и на всю жизнь. — То есть диффузия? — Что? — Ты сказал, что любовь — это когда люди растворяются в этом чувстве, то есть, когда молекулы одного вещества смешиваются с молекулами другого вещества… Получается так? — Джон улыбнулся, но не так, как обычно, он улыбнулся по-доброму и открыто. Пол засмеялся, как всегда заливисто и звонко, и в этот момент сердце Леннона пропустило пару ударов. — Получается так. Любовь — это диффузия.